- А может - и никто не вспомнит. А уж если сравнивать, сколько мне годков да сколько лет было бы сыну Василия, ну кто ж это делать-то станет?
- Пожалуй, что вы и правы, пан… Каразейский. Что же, пусть так и будет. В конце концов, это даже забавно.
- Вы поможете мне стать царем? - вопросительно заглянул Тимофей в глаза пака.
- Подождите-ка, а вы что, собираетесь стать русским царем? - озадаченно спросил Мехловский. - И пан Каразейский об этом говорит всерьез?
Пан Станислав расхохотался. Смеялся он искренне и долго. От напряжения шрам побагровел, а из глаза, уцелевшего по случайности, вытекла слеза…
Акундинов, успевший слегка успокоиться, опять напустил на себя убедительно-обиженный вид:
- Ну а почему бы и нет? Как ваши любимые римляне говорили? Paulatim summa petuntur. А что, разве Гришка Отрепьев да Мишка Молчанов царями не стали?
- Про Отрепьева, что царем стал, - то нелепица, бздура, - усмехнулся пан. - Знавал я того хлопа, что от бояр Романовых пришел да у Вишневецких жил. А Димитриус, что на престоле русском оказался, - совсем другая персона. И зря его прахом в сторону Ржечи Посполитой выстрелили. Ой, зря. Тут уж, пан Иоанн, можете мне поверить. А Молчанов или кто он там был-то на самом деле? - так ему же свои разбойники голову отрезали. А остальных самозванцев - сколько там их было? Восемь, девять? Кого повесили, кого утопили. Выбор богатый!
- Ну так и хрен-то с ним! - отмахнулся Тимофей. - Все веселей жить, чем так прокисать, как пень трухлявый…
Пан Станислав опять посмотрел на самозванца. Задумчиво пыхнул трубочкой, выпуская дым из носа, рта и даже ушей. Помедлив чуток, сказал:
- А знаете, пан… Вначале вы мне показались дураком. Ну а теперь - авантюристом. Вообще я не хотел спрашивать ваше имя и род занятий. Но теперь засомневался. А может, в ваших жилах течет и голубая кровь?
- Возможно, - не стал отрицать Тимофей. - Все-таки я был зятем архиепископа Вологодского и Великопермского. Думаю, что за кого попало он бы свою дочь замуж не отдал.
- У архиепископа - дочь? - удивился было магнат, но вспомнил: - А, у схизматиков же нет целибата! Ну а кто же ваши родители?
Что такое целибат, Тимофей не знал. Хотел было обидеться на "схизматиков", но не решился:
- Отец - стрелецкий сотник. Мать - из посадских. Ну, по-вашему, из мелкой шляхты. Мне думается, - солидно проговорил он, - что я им был отдан на воспитание. Кем вот только, не знаю… Может, князем Лыковым? Иначе зачем же меня было учить латинскому да греческому? И учил-то меня сам князь, воевода Вологодский Лыков Борис Иванович, самолично. Вместе с товарищем своим, боярином Патрикеевым. И, - напустил Тимоха на себя загадочный вид: - слышал я как-то оговорку, что мол, "не тут тебе надобно бы жить, а в других палатах, княжеских"… Так что, может, я и не царских кровей, но все одно - Рюрикович.
Еще недавно Тимоха удавил бы любого, кто осмелился бы хоть намеком оскорбить память его отца и честь матери, не говоря уже о том, что женат-то был не на дочке, а на внучке архиепископа…
Пан Мехловский задумался. Потом, не зовя слуг, набил свою трубочку, закурил, искоса посматривая на Тимофея, и молчал. Наконец, когда тот уже извелся от нетерпения, сказал:
- А знаете, пан… С вашим нахальством, может, что-то и выйдет. В конце концов, сделали же Вишневецкие да Мнишек царя из беглого монаха? Только как вы все это представляете?
- Да просто! - фыркнул новый самозванец. - Король польско-литовский даст мне войско, а я пойду на Москву. Прав на престол у меня поболе будет, чем у Мишки Романова. Когда приду на Русь, то все города и вся армия ко мне перейдут. А потом, когда Москву возьму да на шапку Мономахову надену, то всех, кто на престол меня возвел, отблагодарю. Польше, коли нужно, все земли до Курска и Орла отдам. Ну а буде еще турки с татарами помогут, то им Астрахань и Казань подарю!
- А потом?
- Что потом? - не понял Тимоха. - Царствовать буду.
- М-да, - протянул пан Станислав. - Пойдемте, пан Каразейский, завтракать. Шоколад - шоколадом, но лучше всего по чарке вудки принять да мясом закусить.
Однако позавтракать родовитому пану и самозваному царевичу не удалось. В дверь заглянул давешний шляхтич Юзеф и сообщил:
- Ясновельможный пан! Как вы приказали, без доклада. С рассвета егеря Горунку обложили!
- О! - обрадованно вскочил Мехловский. - Хорошая новость. Что ж, пан Каразейский, приглашаю вас на охоту. Юзеф, - приказал он к шляхтичу, - помогите пану Иоанну собраться и найдите ему все, что нужно для охоты!
…Из замка выехал целый отряд. Тимофей, насчитав не меньше двадцати вооруженных шляхтичей, сбился со счету и плюнул. Ну а кроме панов, за кавалькадой следовали еще и оборуженные слуги. Пан Мехловский жестом показал гостю место рядом с собой и стал рассказывать:
- Горунка - мой хлоп бывший. Ну а потом он к казакам в Запорожскую Сечь подался. А тут вдруг опять объявился. К нему быдло разное прибилось. Второй год его поймать не могу. Ну, сегодня-то точно не уйдет! Эй, Юзеф… - подозвал он своего управителя (или кем там он был?).
- Да, ясновельможный пан? - тотчас же подскакал тот ближе.
- Как хлопа-то нашли?
- Ясека поймали, младшего брата Горунки. Ну, поймали да спросили…
- Долго спрашивали? - хохотнул пан Стась.
- Вроде бы не очень. Егеря-то, шибко злые на брата, избили, раком поставили да пригрозили, что в задницу кол вобьют… Тот испугался да и заплакал. Ну, егеря место обложили.
Миновав несколько полей и перелесков, отряд приблизился к мрачноватому лесу. При подъезде от одного из деревьев отделилась фигура замерзшего мужика с арбалетом в руках.
- А вот и сторож наш! - обрадовался Юзеф, указывая на мужика. - Егерь здешний.
- Доброго утра, ясновельможный пан, - скинув с себя шапку, поклонился мужик до земли Мехловскому. - Ждем, стало быть, вас.
- Много там хлопов-то? - поинтересовался пан.
- Человек сто, не меньше. Только мужиков-то всего ничего. Может - двадцать, может - чуть больше. А остальные - бабы да дети.
- Часовые?
- Двое стоят, - доложил егерь. - Оба под прицелом.
- Давай, - кивнул ему пан Станислав, а потом, обернувшись к отряду, приказал: - Гайдуки - спешиться. Шляхтичи - приготовиться к атаке. Юзеф - командуй!
Тимофею еще ни разу в жизни не доводилось видеть не то что сражений, но даже коротенькой стычки. Весь "военный" опыт сводился к драчкам. Но не успел он и дух перевести, как часть конников начали спешиваться, бросая поводья прямо на землю, а потом неторопливыми перебежками двинулись вперед. По их следам осторожно пошли всадники, которые не понукали коней, а целиком доверились их чутью. Все это было не похоже на рассказы о польской бесшабашности и ляшской удали, которых Акундинов наслушался вдоволь.
Даже неискушенному в военном деле Тимохе было ясно, что люди эти воевать умеют. Ни один из них не побежал сломя голову, а передвигались четко и аккуратно - от дерева к дереву, чтобы не напороться на бешеную стрелу или пулю. Кроме того, часть людей прощупывали копьями землю, посыпанную снегом, и особенно пристально рассматривали кучи валявшихся веток. И, как оказалось, не зря. Вот один из слуг поднял руку. Юзеф, что был среди спешившихся, подскочил к нему и поворошил клинком побуревший еловый лапник.
- Яма? - негромко спросил подъехавший пан Станислав.
- Капкан медвежий, - отозвался шляхтич, пытавшийся сомкнуть железные "челюсти".
- Ишь ты! - покачал головой пан, проезжая дальше.
Чуть дальше обнаружилась и "волчья" яма, выкопанная прямо по лесной тропе. Если бы не зоркий глаз одного из слуг, то кто-нибудь из всадников точно бы провалился туда. Сам-то конник, возможно бы, и спасся, а вот конь вряд ли. Яма была выкопана на совесть, на добрых полсажени, а в дно вбиты острые колышки, смазанные чем-то бурым. В яму сбросили трупы незадачливых караульных, пробитых арбалетными болтами - короткими и толстыми стрелами. У одного черенок торчал из глаза, а у другого - из горла. "Однако!" - подумал Тимофей, который до сей поры знал, но ни разу не видел в действии такой штуки, как самострел.
В конце концов конные и пешие вышли на небольшую полянку. Незнающий человек, наверное, даже и не разглядел бы, что на ней торчит несколько крыш, а принял бы их за бурелом. Правда, от бурелома шел едва заметный дымок.
Повинуясь неприметным для постороннего человека жестам Юзефа, отряд взял полянку в кольцо. Всадники просматривали дорогу, а пешие брали наизготовку оружие: кто пищали, а кто луки и самострелы.
- Вперед! - скомандовал пан Станислав, вытаскивая саблю из ножен.
- Виват Мехловски! - в несколько десятков голосов заорали и конные и пешие, устремляясь вперед.
Атака была стремительной. Кажется, разбойники понадеялись на караульных и ловушки. Почти никто из них не успел (или не сумел?) оказать сопротивление. Те, кто выскочил с оружием, были тотчас же срублены верховыми. Еще кое-кто попытался бежать в лес, но там их останавливали либо стрелы, либо ружейные выстрелы. А ведь Тимофей, скажем, даже и не приметил, что часть людей была оставлена в оцеплении.
- Живыми, живыми брать! - грозно приказал пан Мехловский, закидывая саблю в ножны и показывая пример остальным.
Из землянок стали вытаскивать людей и сбивать их в кучи (отдельно мужиков, отдельно баб и детей).
- Узнаете кого-нибудь, пан Иоанн? - спросил Мехловский, гарцующий вокруг пленников.
Акундинов, всматриваясь в лица, едва не выскочил из седла, опознав того самого малого, треснувшего его дубиной.
- Этот, - ткнул он рукой, а потом, спрыгнув на землю, подскочил к пленнику: - Сабля моя где? - стал он трясти мужика.
- Успокойтесь, пан, - легонько оттеснил его подошедший Юзеф. - Сейчас поищем. Сабля-то дорогая, наверное?
- Сабля-то простая, да дедовская. Вот ведь что дорого, - попытался объяснить Тимофей.
- Найдем мы саблю, - успокоил его Юзеф. - Да и сами пошукайте по землянкам.
"Шукать" по вонючим норам Тимохе было противно. Посему он просто стоял и ждал, пока слуги не выгребут все, что представляло мало-мальскую ценность, - одежду, посуду и даже тележные колеса. К своему удивлению, Тимофей обнаружил среди барахла кожаный пояс, снятый им когда-то с убитого цыгана. Взяв его в руки, он с еще большим недоумением нащупал в нем… собственные ефимки.
- Ваше, пан Иоанн? - спросил Мехловский, наблюдая за действиями гостя.
- Мое, - ответил Тимофей и не сдержался от удивленного возгласа. - А чего ж они деньги-то не взяли?
- Так их и без того много, - ответил пан Станислав, показывая на внушительную кучу монет и золотых украшений, лежавшую чуть отдельно. - Когда тратить-то было? Да и негде.
- Пан Иоанн, - подошел к Акундинову Юзеф, показывая какую-то саблю, - поглядите, не ваша?
Сабля была прелесть как хороша! Рукоятка, вырезанная из слонового бивня, отделана золотом и украшена драгоценными камнями. Кожаные ножны с золотым же узорчатым тиснением. Слегка обнажив клинок, Тимофей только ахнул - он увидел волнистые линии, пробивающиеся сквозь голубовато-серую сталь. Настоящий булат, коему вообще и цены-то нет!
Потрогав рукоятку и пощелкав ногтем по клинку, Акундинов со вздохом вернул саблю шляхтичу.
- Не, - покачал он головой. - Моя попроще будет. И рукоятка у нее хоть и костяная, да простая, без изукрас, и ножны деревянные, кожей обитые, а не с узором. А эту не иначе, как у какого-то князя отбили.
- Постойте-ка, пан Иоанн, - сказал вдруг пан Станислав. - Берите-ка ее себе. Пусть пан Каразейский имеет оружие, по чину положенное!
Мехловский подмигнув самозванцу, поехал дальше, отдавая распоряжения. Отцовой сабли, увы, отыскать так и не сумели. Может, завалилась где-нибудь, а может, бандиты ею просто побрезговали.
Когда трофеи были рассортированы, слуги принялись увязывать и грузить добычу на спины пленников.
- А с ними-то что будет? - поинтересовался Тимофей у Юзефа.
- На суд поведут, - ответствовал тот равнодушно.
- А куда поведут-то? В Краков, к королю?
- Зачем к королю? - удивился шляхтич. - В замок, к пану Станиславу. Тех, кто недавно в бандитах, да детишек - в плети да в деревню. У нас хлопов не хватает. Бегут, сволочи, - пожаловался Юзеф со вздохом, - им работать надо, а они - к казакам. Баб, кто помоложе да посмазливей, в кордегардию - шляхту ублажать. Ну а злодеев отъявленных казнить: кого на кол, кого на виселицу. Ну это уж как пан Стась прикажет.
- А король что скажет? - робко поинтересовался Тимофей, размышляя - что бы случилось на Руси с воеводой, который осмелился бы сам чинить суд и расправу, не сносясь с Разбойным приказом или с самим государем.
- А кто ж его спросит-то? - отмахнулся Юзеф. - Какое дело пану Мехловскому до короля? Разбойников поймали в латифундии пана - в его владениях. Стало быть, судить будет сам пан. Вот ежели бы поймали их в королевских владениях да повесили бы своей властью, так король бы мог высказать недовольство. А так…
- А ежели король пана Станислава за самоуправство на суд призовет? - продолжал недоумевать Тимофей, в голове которого не укладывалось - как так могло сложиться, что вотчинник имеет право на свой суд.
- Ну так надо, чтобы пан Мехловский захотел на королевский суд прийти, - засмеялся Юзеф. - Не захочет, так кто же его заставит? Вон пан Стигнецкий, тот себе из королевских повесток платье сшил…
Шляхтич ушел, а Акундинов, вскочив в седло, последовал за остальными.
До замка карательный отряд (а как еще сказать?), отягощенный пленными и добычей, добрался только к вечеру. Пан Мехловский, распорядившись отправить пленных в темницу ("Завтра разбираться будем!"), пригласил всех участников охоты на пир.
Тимофей, который за весь день ничего не ел, не считая чашки шоколада, с жадностью налегал на все, до чего могла дотянуться его рука. Но пил он теперь не в пример меньше, чем в первый день, потому что уже оценил коварство вина. Пьешь его, как водичку, не пьянеешь, а потом - бац, будто жеребец копытом двинул!
Сегодня, как объяснил Юзеф, было валашское, а не французское. Чем одно отличается от другого, Тимоха так и не понял.
Сидя рядом с Юзефом, чей ранг при дворе пана Мехловского определялся как "маршалок" (дворецкий, что ли?), Акундинов вспомнил, что с самого утра не видел Костки. Обычно в каком бы состоянии его друг ни находился, он хоть раз в день да показывался на глаза.
- Пан, а вы не видели моего друга?
- Пана Конюшевского? - спросил Юзеф, переиначивая фамилию на польский лад, от чего она приобрела несколько иное значение. - Так ваш секретарь вместе с паном Забельским всю ночь и весь день вина дегустировали. К вечеру только закончили.
- Дегустировали? - с недоумением спросил Тимофей, услышав новое слово.
- Пробовали, - объяснил Юзеф. - Пан Забельский, главный кравчий, равно как и ваш друг, во Франции бывал. Так что ушли они в винный подвал пробовать, настоящие ли вина ясновельможному пану купцы поставляют.
- Мать твою! - схватился Тимоха за голову. - Так ведь он, Конюшевский, зараза пьяная, оттуда до смерти не выйдет. Или пока все вино у пана Мехловского не выжрет.
- Не волнуйтесь, пан Иоанн, - успокоил шляхтич. - Вина у пана Мехловского много. Каждый день новые бочки привозят - и из Франции, и из Испании. Даже из Китая какую-то бочку привезли. Хотя, - с сомнением пошевелил усами пан, - не слышал, чтобы в Китае были приличные вина. Ну а умрет, - возвел Юзеф очи к небу, - судьба такая…
После умеренного количества тостов и возлияний Тимофей решил идти спать. В комнате обнаружилась и комнатная девка, приставленная в услужение, - Витуся, кажись. Сегодня она почему-то разделась совсем, а не так, как обычно, - до пупа… Тимоха едва не зарычал, взявшись за большие красивые груди, украшенные вишенками сосков. Девка же сама принялась раздевать мужика, отчего он, не привыкший к такому обхождению, едва не умер от желания… Когда Тимофей был близок к самому пику наслаждения, Витуся вдруг резко остановилась и, приблизившись губами к уху, прошептала:
- Пан москаль, спасите Гадею!
От неожиданности Тимоха чуть не потерял дар речи. Такого перехода от удовольствия к просьбе он не ожидал.
- К-какую Гадею? - пробормотал парень, еще не очень-то хорошо понимая, чего от него хотят.
- Спаси его, - зашептала девка. - Спасешь? - требовательно спросила она.
- Ну давай хоть закончим вначале, а потом и поговорим, - восстанавливая дыхание, пробормотал Тимофей. - Ну нельзя же так - с ходу да в лоб!
- Спаси, - продолжала стенать Витуся.
Витуся, обмякнув, глядела в потолок. Потом, мешая польские и русские слова, принялась рассказывать:
- Мы с Гадеей в одном селе росли. Его дом да моя хата рядом стояли. И поля родительские рядом были. Из-за этих полей родители наши (до них - их родители) постоянно бранились да дрались. То один, то другой межу перепахивал. Уж чего только и не делали - и детишек на меже пороли, чтобы помнили, и колья вбивали, а все едино - год-другой тихо, а потом ругань и драки. А дядька Гадеи, дак тот совсем моего деда убил. Правда, мой-то батько за это того дядьку тоже прибил. Ну а потом решили - чтобы дальше-то не спорить, надо выдать меня замуж за Гадея. Только молод он еще был. Решили годика два подождать, чтобы он в силу вошел. А я-то сначала только и смеялась: ну, хорош женишок - от горшка два вершка да моложе меня. Ему-то двенадцать было, а мне - шестнадцать. Я-то уже в самый сок вошла и даже уже и с парнем спозналась. А он - сопляк сопляком. Ну а Гадея хоть и маленький, а все ходит за мной следом да караулит, чтобы я ни с кем не встречалась. Чтобы, значит, девичью честь берегла! Сказал как-то мне, как большой: "Смотри, мол, Витка, что до меня было - прощаю! Но теперь я твой жених. Так что ты для меня, словно девка неголубленная, потому ни с кем чтобы ни-ни!" Я-то только и посмеялась да к ухажеру-то к своему и пошла. А он, мелкий, как узнал-то? Прибежал да на парня драться кинулся. Тот, понятное дело, побил его крепко, но со мной больше дела не хотел иметь. "Зачем по пустяшному делу себе врагов наживать? Ну, не убивать же парня, что из-за невесты старается?" Я уж так озлилась на Гадею, что решила: ни в жизнь за него не пойду! Ну а коли и пойду, так вначале со всеми парнями местными спознаюсь! А он караулил меня всюду. Следом ходил. Да и парни, даром что маленький, - бояться его стали. Вот, мол, дурной какой! Я-то позлилась-позлилась да и подумала: "А может, хоть и маленький, зато любить меня будет!" А он, - усмехнулась девка, - даром что маленький, да привел меня как-то на нашу межу - давай, мол, посмотрим, за что деды-прадеды дрались, - да той же меже меня и завалил. Я вначале-то даже и не сопротивлялась - смеялась только: ну, думаю, чего ж он своей "женилкой"-то сделает? А он такое сделал!
Витуся мечтательно улыбнулась, закрыла глаза и принялась поглаживать Тимоху, отчего тот опять загорелся желанием. Но девка, оставив ласки, продолжила: