- В любом, даже забытом, гареме, слишком много глаз и ушей, - туманно ответил старик.
- И, что же теперь делать? - уныло спросил Тимофей, понурив голову и думая о том, что зря девки приводили подружек. Тут такое дело - чем больше народа знают, тем хуже. Ну а он тоже хорош. Вот, скажем, зачем попросил девок привести негритосиху? Ну, черномазая. Ну, подмахивает здорово. А так - все то же самое, как у обычной бабы…
- Нужно, - склонил голову учитель, - идти к кадию самому, а не ждать, пока за тобой придут стражники. Надеюсь, судья учтет это, когда будет выносить решение о наказании.
- Ну а ежели не учтет? - кривовато улыбнулся Тимофей, хотя хотелось плакать. "Сколько там за прелюбодеяние-то положено? Уж не сто ли плетей… Ну, девки! Ну, стервы!"
- Это послужит тебе хорошим уроком, - сурово сказал старик. - Но, получив наказание, ты задумаешься о своих проступках. И надеюсь, что сумеешь раскаяться. А если раскаешься, то Аллах простит тебя!
- Учитель, а скажи, нельзя ли это все как-то, э-э… замять, - спросил Тимофей, подыскивая подходящие слова и соображая - как же ему выкрутиться-то. - У тебя же наверняка есть друзья среди кади…
- Наверное, я - недостойный учитель, - пожал старик плечами. - Есть еще один выход, и я предлагаю его тебе… Уходи. Но ты должен уйти прямо сейчас, до того как начнется молитва.
- Как - уходи? - спросил Тимофей, еще не зная, то ли кричать от радости, то ли падать в ноги старику и просить прощения.
- Можешь уйти из моего дома и забыть о том, что я был твоим учителем. Либо останешься и примешь решение кадия. Выбор - за тобой.
Акундинов задумался. Идти под плети из-за каких-то баб не хотелось. Добро бы, они замужние были, так ведь - вдовые. Чего тут сыр-бор-то разводить? Можно подумать, что-то страшное стряслось…
- Мне можно захватить одежду? - спросил Тимофей, внутренне напрягаясь - а не прикажет ли старик отправляться в том, в чем он явился к нему в дом. Куда же делась та одежда, он не знал. Идти голым…
- Можешь, - устало сказал Усман-хаджа. - Я даже прикажу Селиму, чтобы он дал тебе еду и одеяло. Только, - немного помолчав, сказал старик, - если останешься в Стамбуле, то рано или поздно тебя поймают и приведут на суд.
- Все в руках Аллаха! - бодро отозвался Тимофей, собирая вещички.
- Ты не хочешь узнать, что станется с теми несчастными, с которыми ты занимался прелюбодеяниями? Ведь на твоей совести будет смерть шести женщин!
- Их казнят? А как казнить-то будут? - с интересом спросил Акундинов, вспоминая, сколько же к нему приходило… Ну, Ксюха с Мариам да негритосиха. Была еще рыжая одна. Или две рыжих? Еще вроде другие бабы заглядывали… Нет, значит, не обо всех прознали…
- И тебе их не жаль? - сбил его подсчеты старик. - Этих молодых женщин забьют камнями или завернут в кошму и утопят…
- Жаль, - как мог искренне ответил Тимоха, раздумывая - как лучше уложить "Родословие князей…" и понадобится ли еще карта Османской империи? Были тут и кое-какие свитки, которые он не хотел показывать хозяину… Для вожделенной грамотки был заведен специальный кожаный футляр. Решив, что карту все-таки надо брать, сказал: - Славные девушки…
- М-да, - вздохнул старик и вышел, не сказав ничего больше.
Когда Акундинов выходил из дома, на пороге его остановил старый раб, протягивая большую корзину, от которой соблазнительно пахло свежими лепешками и еще чем-то вкусным.
- О, очень кстати, - обрадованно сказал Тимофей, забирая провизию. - Передай Усману-хадже огромное шукран.
- Вот, еще возьми, - хмуро сказал Селим-Селифан, передавая беглецу кошелек, в котором что-то звенело. - Хозяин велел денег дать. Добрый он, Усман-то. А я бы такому, как ты, даже…
Не уточнив, что именно бы он сделал, Селифан открыл перед Тимофеем дверь и глухо сказал ему в спину: "Ну, носит же земля таких уродов!"
- Ну, не всем же праведниками-то быть, - бодро отозвался Акундинов, выходя на улицу и думая - в какую же сторону податься. Решил, что лучше бы ему двигать прямо в порт. А там и видно будет… Ну а что мутить его в дороге будет, так и ладно. Как-нибудь да перетерпит. Ну а за морем-то пусть попробуют его отловить!
1647 год A. D.
Рим.
Ну, что тут поделаешь, если всем было не до него? В Польше король и шляхта обеспокоены войной с казаками и нашествием Турции. В Турции заняты происками Венеции да восстанием в Сербии. Сербия - войной с турками и унией с Римом. А в Риме? Ну а в Риме папская курия встревожена неудачной экспедицией архиепископа Ринучеллини в Ирландию. Увы, к тому времени, пока папский легат пытался возвести заблудшую овцу, именуемую Англией, в лоно Римско-католической церкви, лорд-протектор Кромвель железной рукой подавил восстание ирландских католиков.
Далась же римским папам Англиканская церковь вместе с этим островом! Еще Григорий XIII, которого считают изобретателем нового календаря (хотя, по справедливости, календарь бы должен носить имя "лилеанский", в честь Луиджи Лилео, а не "григорианский"), отдал почти что всю казну на строительство Великой армады. Ну, где теперь армада? Правильно, ахнула-ухнула на дно морское, вместе с кораблями, матросами и золотом. Теперь вот папа Иннокентий X, которого все государи ни в грош не ставят, решил туда же…
Видел Тимоха римского папу, видел. Бенедетто, чиновник из курии, сумел поспособствовать встрече. Правда, его святейшество пока не соизволил побеседовать с "Джованни", но выслушал и милостиво позволил облобызать свою туфлю.
Целовать пыльную туфлю Тимохе страсть как не хотелось. Но Бенедетто (славный, однако, парень) объяснил, что там есть изображения святых. И ты не туфлю целуешь, а ровно бы к образам прикладываешься…
С Бенедетто Тимофею вообще повезло. По возрасту немногим старше, но уже занимает какой-то важный пост в канцелярии (то есть в курии) римского папы. Простой такой, скромный. С деньгами помог. Когда Тимофей рассказывал, как турки его пытали, то у Бенедетто на глазах выступили слезы… Одно плохо, что он слишком серьезно относился к вопросам веры.
Ох уж этот папа! Ну что, трудно ему, что ли, приказать своим секретарям, чтобы те написали пергамент (да ладно, и на бомбицину согласен, только чтобы с печатью!), где сказано, что он, папа то есть, признает его наследником русского престола Иоанном Каразейским-Шуйским? Убудет от него, что ли? Так нет же, вся курия именует его просто "Джованни Каразейски".
Сегодня Тимофею впервые выпала удача. По большому секрету, за который пришлось выложить цехин, ему сообщили, что русским гостем заинтересовалась сама Папесса.
Он уже знал, что Папессой именуют тут Олимпию Мадалькини, матушку кардинала Камилло, племянника (или - сынка?) нынешнего паны. А сама Олимпия была любовницей папы, когда тот был просто Джованни. Джованни - это по-русски Иван, как зовут его итальянцы - Джованни. Впрочем, его тезка теперь носит другое имя. А уж титул-то без пары чарок и не выговоришь: "Епископ Рима, наместник Иисуса Христа, преемник князя апостолов, верховный понтифик вселенской церкви, патриарх Запада, примас Италии, архиепископ и митрополит Римской провинции, монарх Ватикана и раб рабов Божьих".
Титул римского папы Тимофей выучил сразу же, как стал добиваться приема у его святейшества. Кто же их знает, пап-то этих. Может, они за ошибку в титуловании на казнь отправляют? А коли не на казнь, то во Дворец святой Минервы, где самая страшная тюрьма во всей Италии.
В папской курии было известно, что ежели хочешь чего-нибудь добиться от папы - ступай к его любовнице. Ну, теперь-то уже бывшей любовнице. Иннокентию стукнуло семьдесят пять, а в этом возрасте вроде бы не до баб. Но все равно, женщина - шея, а мужик - голова. Куда шея повернет, так туда голова и смотрит. Куда не плюнь, везде бабы правят. В Османской империи, откуда он ноги унес, гарем всеми делами заправлял. Во Франции, так там вообще королева Анна за малолетнего сынка правит. Ну а тут, в Риме, - бывшая любовница папы.
* * *
"Все пути ведут в Рим! Рим - Вечный город! Непотребство сплошное", - ворчал про себя Тимофей, прохаживаясь вдоль самой знаменитой реки. До обещанной встречи у Папессы оставалось еще больше часа, а палаццо Олимпии - вон оно, рядышком. Потому-то, чтобы скоротать время, Акундинов и бродил по каменным тысячелетним плитам набережной, разглядывая Тибр.
Желтая и вонючая вода его не вдохновляла. "Видели мы Тибры и потибристей!" - заключил Акундинов и уже было собрался уходить, как услышал:
- Синьоре!
Окликнули сзади. Неизвестно же, кто тебя окликает, - честный человек али грабитель. Акундинов сделал шаг вперед, а потом - в сторону и только после этого обернулся. Коли честный человек, так тот и не заметит, а коли грабитель, то будет раздосадован.
И точно! Судя по недовольной морде, грабитель ожидал, что незнакомец, по одежде судя - иностранец, да еще и без шпаги, обернется, как только его окликнут, и получит дубинкой по башке.
Неизвестных было трое. При шляпах, но в такой замысловатой рванине, что было ясно - римские пролетарии! Те самые, что просили хлеба и зрелищ, а когда их не получали, то шли бунтовать или грабить.
У первого пролетария в руках была дубинка, а двое держали в руках ножи. Теперь, когда первоначальный план сорвался, они начнут разговор. Ритуал!
- Известно ли вам, дорогой синьор иностранец, что Рим расположен на семи холмах? - спросил первый голодранец, склонившись в издевательски-почтительном поклоне.
- Си, синьор, - не менее почтительно ответствовал Тимофей, оглядываясь, уже готовый сбежать. Спереди - глухая стена палаццо синьоры Мадалькини, а сзади плескалась желтая вода. Бандиты же зашли справа и слева.
- Беллиссимо, синьоре! - расплылся грабитель в редкозубой улыбке. - Ходить по всем семи холмам - чрезвычайно опасно! И на одном из них вас непременно ограбят. Посему зачем вам дожидаться? Не проще ли, синьоре, быть ограбленным прямо сейчас?
Для голодранцев один только суконный плащ представлял целое состояние. А высокие сапоги красной кожи с тиснением? А лисья шапка? Да есть ведь еще и камзол и штаны. Тоже ведь не побрезгуют, сволочи, снимут…
- Си, синьор, - грустно кивнул Тимофей, забыв все другие итальянские слова, снимая с головы шапку - подарок сербского князя Милутина. - Кому? - спросил Акундинов по-русски, протягивая шапку первому грабителю.
Тот расслабился и, сунув за пояс дубинку, протянул было руку, как вдруг получил жестокий удар в пах. Бандит согнулся, а Тимоха поддал еще и ногой в лицо, выбивая оставшиеся зубы. Пока остальные замерли в замешательстве, Акундинов кинулся бежать.
Грабители - следом. "Не уйти", - понял Тимофей, пробежав саженей двадцать. Парни, что бежали за ним, были помоложе да пошустрее. Наверное, им было не впервой догонять жертву. Пробежав еще с десяток саженей, Акундинов остановился и повернулся лицом к противникам. Те уже настигали парня. Двое бежали рядком, а третий так и остался на месте, видимо, еще не оправившись. Когда оставалось каких-нибудь полсажени, Тимоха опять бросился бежать, иногда бросая взгляд назад. Ну вот, наконец-то случилось то, чего он и ждал…
Один из парней вырвался вперед, оставив товарища далеко позади. Видимо, слишком спешил. Акундинов слегка сбавил бег и, дождавшись, пока banditto нагонит, резко обернулся и ударил. Только - не рукой, а ножом, который заблаговременно вытащил из-за спины (спасибо сербам, научили!). Придерживая убитого, чтобы тот не упал на землю (вернее, на булыжник Вечного города) раньше времени, Тимоха подождал, пока не подбежит второй разбойник. А когда дождался, то бросил ему тело товарища, а сам пнул бандита по коленке. Такой пинок был даже болезненнее, нежели удар в промежность. Оба разбойника - и живой, и мертвый - упали. Конечно, Тимофей мог бы добить сейчас и второго, но не стал. Да и что там говорить-то! После приключений в Польше, Турции и, самое главное, последние полгода, что довелось провести в Сербии, "Иоанн Каразейский" прирезал бы всех троих еще там, у реки. Только к чему привлекать к себе излишнее внимание? Уж точно, по закону подлости - коли бы прирезал, то тут же как из-под земли вылезли бы тутошние стражники-сбиры и повязали бы его за милую душу! А потом в тюрьме сиди и доказывай, что ты - русский царевич и желаешь встретиться с римским папой!
Бандиты, которые больше не хотели ни мстить, ни грабить, мрачно поглядывая на ускользнувшую добычу, занялись телом своего друга. Увидев, что тот мертв, перекрестились и скороговоркой прочитали "Аве". Потом осмотрели его карманы, сняли оружие, а тело бросили в желтую воду.
Грабители издалека погрозили Тимофею кулаком, но ближе подойти не рискнули. Тот хотел было им сказать: "Сукины дети", но решил, что не поймут. Пока вспоминал, что по-итальянски это будет примерно так: "Бамбино де путано!", пролетарии куда-то делись. Возможно, искать более покладистую жертву или идти молиться за душу безвременно почившего собрата…
"Так вот, стало быть, тут и живут!" - подумал Тимофей, уходя от опасного места и поняв, что до встречи с синьорой Олимпией осталось всего ничего. Еще он подумал, что нынешние итальянцы (те же разбойники, скажем) не читали историю Рима. А коли б читали, то помнили бы о братьях Горациях и Куриациях.
Тимофей долго стучал железным кольцом по двери палаццо. Наконец на уровне глаз открылась маленькая дверца. В ней, однако, была еще и решетка, потому Тимофей не увидел, кто там есть.
- Джованни, князь Каразейский, к синьоре Олимпии, - сообщил Тимофей в смотровое окошечко.
Там молчали, видимо, рассматривали его физиономию. Потом дверь так резко дернулась внутрь, что Акундинов, не убравший руки с кольца, едва не упал… Сдержав возглас, который бы сразу выдал в нем русского, Тимофей вошел в просторную, но какую-то необихоженную прихожую (как там она у итальянцев-то называется?), где в одном углу стояла статуя голой женщины, не иначе - какой-нибудь языческой богини, а в другом - огромное, во весь рост распятие.
Слуга синьоры, дородный малый в черном камзоле с потертым геральдическим щитом на груди и синих штанах, указал ему на мраморную лестницу, идущую вверх:
- Прошу вас.
Тимофей в сопровождении слуги поднялся по лестнице, прошел длинным коридором, куда выходило множество дверей, и открыл одну из них. Там располагалась мрачноватая комната - ни дать ни взять, передняя какого-нибудь средней руки чиновника. У чиновника рангом повыше тут обязательно был бы еще стол, за которым восседал бы важный секретарь, а в углу торчал бы шкаф, разбухший от бумаг, а то и сундук с перекошенной крышкой… Здесь же можно было увидеть только разнокалиберные стулья, табуреты и скамеечки.
Слуга оценивающе посмотрел на гостя. Акундинов, присмотревшись к мебели, сел на тот из стульев, который казался ему самым "главным".
- Тысяча извинений, синьор, но это - герцогский стул, - осмелился сделать замечание слуга и даже сделал шаг по направлению к гостю.
- Я - князь, - веско ответил Тимоха. - А ежели тебе что-то не по нраву, так вмиг получишь в морду!
По-итальянски фраза прозвучала не так убедительно, как могла бы звучать по-русски. Да и языком-то этим Тимофей занимался не больше чем с полгода. Еще хорошо, что латынь, которую он не совсем забыл, хоть и немного, но походила на "итальяно".
- Это - герцогский стул, - повторил слуга, подхватывая его под локоть.
Может, если не было бы встречи с римскими грабителями, то Тимофей был бы более вежлив. А тут какая-то фря его, наследника русского трона, с драного стула сгоняет!
- Ах ты, скотина гребаная! Мать твою, порка мадонна! - вскипел Тимофей, вскакивая со стула. И, не обращая внимания на то, что малый был на полголовы выше его, безо всяких ухищрений врезал по сопатке.
А парень-то не привык к такому обращению! Вот и ладненько! Может, у них, в италиях, положено нерадивому слуге затрещину отвешивать, или по-бабьи, пощечину… Войдя в азарт, Тимофей стукнул парня еще раз, потом - еще. А тот, вжавшись в угол, даже и не сопротивлялся, а лишь пытался закрывать лицо руками и все повторял что-то. Такого даже и бить-то противно. Ну никакого удовольствия.
- Браво, синьор, - раздался тут женский голос.
Олимпия, как оказалось, наблюдала за неприятной сценой…
- Простите, - виновато потупился Тимофей, поднимая слугу, заливавшегося слезами.
- Что вы, синьор, - спокойно ответила госпожа. - Сколько угодно! - Потом, обернувшись к слуге, приказала: - Ступайте, Бальтазар, да приведите себя в порядок. Надеюсь, вам это послужит хорошим уроком! Впредь связывайтесь только с теми, кто вас боится.
- Хороший слуга, - бросила она в спину уходящего Бальтазара, - только привык, что его боятся даже потомки патрициев. А тут налетел на русского варвара…
- Еще раз простите, прекрасная синьора! - принялся раскланиваться Акундинов, пропуская мимо ушей слово "варвар".
- Ах, бросьте, - отмахнулась Олимпия, проведя гостя уже в кабинет и указывая ему на кресло. - Возможно, лет сорок назад я и была недурна собой, а сейчас…