- Отец Бенедетто, - начал Тимофей, но сбился и, поправившись, робко спросил: - Ваше святейшество… Мы сегодня посетим все семь храмов?
Епископ с сожалением посмотрел на претендента в католики:
- Вы уже устали?
- Нет, что вы… - стал оправдываться Тимофей, которому на самом-то деле были не очень интересны эти прогулки. - Напротив. Но мне хотелось бы узнать - что я должен сделать, чтобы стать католиком?
- Что же, завтра я прикажу прислать вам "Катехизис". Но, - сказал вдруг Бенедетто, пристально глядя в глаза Тимофею, - все-таки почему вы решили принять католичество?
- Я хочу своим примером привести Россию к истинной вере. И как только меня коронуют шапкой Мономаха, то сей же час распоряжусь, чтобы народ русский, что погряз в ереси схизматической, стал приобщаться к католичеству.
- Стало быть, ваш интерес сугубо практический, - грустно заключил католический епископ. - И, как мне кажется, сейчас вы думаете не столько о русском народе, погрязшем в ереси, сколько о том, что, став католиком, вы скорее получите благословение его святейшества и его одобрение, нежели оставаясь в православной ереси.
"Вот ведь умный, зараза!" - подумал с раздражением Тимоха, но, собравшись с мыслями, решил ответить достойно:
- Не буду с вами спорить. Хотя, - изрек он, поднимая указательный перст, как вития: - Я был в плену в Османской империи. Я знаю, что турки очень сильны. И только объединившись, христианские народы смогут избежать той участи, что выпала на долю Ромейской империи и тех наших братьев, что живут сейчас под пятой турок на Балканах.
- Вы правы, синьор, - схватил епископ Бенедетто Тимофея за руку, потеряв на миг свою невозмутимость и проявляя итальянский темперамент. - Мир стонет под владычеством Турции. Только сообща можно остановить нашествие ислама!
- Да, - вздохнул Акундинов, радуясь, что точно угадал больное место епископа. - И заметьте, что мало кто из светских властителей желает сражаться с Турцией! Боятся! И я с горечью вспоминаю, что русский митрополит Исидор, что подписал унию с Римом, был низложен.
- Вы, кстати, знаете, что стало с кардиналом Исидором? - спросил епископ, выделяя католический сан экс-митрополита всея Руси, признанного русскими иерархами изменником. - Нет? Он, как простой капитан, сражался во главе отряда, защищая Константинополь. Дни свои закончил в Риме. А ведь православие и католичество - единое древо, от единого корня!
- Вот видите? - возликовал Тимофей. - Нашим расколом пользуются язычники! А будь наша вера едина, то никакой враг нам не был бы страшен!
- Да, - глухо поддакнул епископ. - Христианская церковь расколота. Протестанты, православные, католики. И даже внутри них нет единения. Французская церковь желает стать автономной. Внутри католичества расцветает янсенизм. Пожалуй, - вдруг заявил он, - я прикажу принести "Катехизис" сегодня вечером. И думаю, что через неделю вы уже сможете войти в лоно Вселенской церкви…
Первое, что сделал Тимофей, вернувшись в номер, - вытащил из холодного камина свиток. Хоть в Стамбуле, хоть в Риме, вслух все открещивались от астрологии, но втихомолку платили за гороскопы хорошие денежки.
"Катехизис", присланный с нарочным, был осилен Акундиновым за вечер. В нем не было ничего такого, чего бы он не знал. Символ веры - он и есть Символ веры… Ну, считают католики, что Дух Святой исходит не только от Бога Отца, но и от Бога Сына, филиокве, стало быть, так и ладно. Ну, думают, что Дева Мария была зачата непорочно, а после смерти вознеслась на небо. И что? Зато чем хорошо католичество - можно получить отпущение грехов. Только денежки плати… Не то что в православии - жертвуешь, жертвуешь, а знать не знаешь, получишь ли спасение или нет!
На следующий день Тимофей отправился в курию, где ему дали работу - сравнить, точен ли перевод на латынь послания одного из падишахов.
Только к вечеру Тимофей со скрипом, но перевел арабскую вязь. Как он понял, речь шла об одном из христианских храмов в Салониках, на который претендовали католики. Визирь султана отвечал, что ранее этот храм уже был обещан православной общине…
Когда епископ Бенедетто пришел проведать своего протеже, он остался доволен. На следующий день Тимофей получил уже два свитка, на третий - три, а на четвертый - четыре. Однако из четырех он сумел перевести три. На следующий день унылый чиновник выдал ему только три свитка. "Вот, значит, как тут урок-то устанавливается, - смекнул Тимофей. - Хорошо, что не подгоняли…" - порадовался он, вспоминая рассказ о том, как в Новом Свете устанавливают урок-норму для рабов-негров. В первый день раба обильно кормят, а потом подгоняют весь день. Урок, выполненный им за первый день, становится каждодневным…
Рабочий день начинался около девяти утра, а заканчивался около пяти часов вечера. Вся братия, находившаяся в курии, должна была читать нешпоры, а он с чистой совестью, как еще не принявший крещения, уходил домой. Сиречь в гостиничный номер. Уставал так, как не уставал и во время работы в приказе. Там, конечно, дьяк или сам воевода заставляли работать. Но там тебе никто норму не устанавливал. Сколько успели - столько и сделали. А чаще всего так и ничего не делали, а попивали себе пивко да квас, пока не приедет кто-то из начальствующих людей да не огреет как следует. А тут…
Совсем незаметно пришло время конфирмации. В храме Святого Иоанна, где служил мессу незнакомый священник в красном облачении, а помогал ему Бенедетто в фиолетовой одежде, Акундинова заставили ответить на вопросы, которые он вызубрил в "Катехизисе", да прочитать "Angelus" и "Ave Maria", потом полили святой водой и причастили сухой хлебной облаткой. Вина, как знал новообращенный католик, мирянам было не положено. Этим все и закончилось. На прощание Бенедетто подарил ему красивую книгу, где были молитвы, а тот, что был главным, - глиняное распятие. Служка уложил подарки в новенькую сумку, что давалась паломникам.
Отметить обращение где-нибудь в траттории никто не предложил (пятница!), потому Тимофей решил, что он как-нибудь справится в одиночестве. Купил бутылку кьянти, потому что крепче ничего не нашел, взял несколько апельсинов да пару копченых рыбин на закуску и пошел в гостиницу.
Подойдя к стойке за ключом, он был удивлен, не обнаружив его на месте.
- Синьор Джованни, - виновато сказала хозяйка, синьора Паула, пышнотелая молодящаяся особа, на которую у Тимохи были кое-какие виды, - к вам гость.
- Что за гость? - насторожился Акундинов, который никого не ждал. - Кто такой?
- Сказал, что ваш старый знакомый. По-итальянски говорит очень плохо. Вначале ждал вас в приемной, а потом попросил у меня ключ от комнаты. Я решила, что пусть он лучше подождет вас там.
- Почему это? - возмутился Тимофей подобной бесцеремонности.
Вместо ответа женщина только пожала плечами и заискивающе улыбнулась.
- Ладно, посмотрим, кого там шайтан принес, - изрек Тимофей, поднимаясь к себе. Дверь в комнату была открыта. В кресле, уронив голову на грудь, спал человек. Был он в старом драном плаще и в сапогах, заляпанных грязью.
- Эй, ты кто? - спросил Тимофей.
Сидевший поднял голову, и Тимоха узнал… Костку Конюхова, потерянного два года назад!
- Тимоша, Тимошенька! - радостно закричал друг, бросаясь на шею, словно пьяная баба. - Ну наконец-то я тебя нашел!
- Ох, да ни хрена себе! - удивленно сказал Акундинов, еще не зная - радоваться или огорчаться. Вроде бы хорошо, что нашлась пропажа. А с другой стороны - новый нахлебник появился. Но на всякий случай обнял земляка и спросил: - Ты откуда взялся-то?
- Ох, Тимоша, - только вздыхал Костка, размазывая радостные слезы по седоватой щетине. - Где ж я только тебя не искал!
- Ну, за это можно и выпить, - изрек Тимофей, вытаскивая из сумки бутылку и снимая с каминной полки два глиняных стакана.
- Тимоша, а покушать у тебя ничего нет? - робко спросил Костка. - Я третий день не евши…
- Эх, ты, - покровительственно сказал Акундинов, доставая рыбу и фрукты. - Ух ты, мать твою! - рассерженно высказался, когда обнаружил, что распятие, положенное на дно, раскололось.
Вытащив крест на свет, Тимофей грустно сложил обломки друг к другу. Все ж таки подарок кардинала… Мало ли, пригодиться может. Потом, вспомнив, что точно такой же можно купить в любом храме, причем недорого, успокоился. Мог бы и серебряное распятие подарить, сквалыга…
Покопавшись в скарбе, вытащил несколько черствых, но еще съедобных лепешек и головку сыра. Потом (гулять так гулять!) добавил кусок отличного окорока, который берег на черный день.
- Ну, - произнес Тимофей. - За встречу!
- У-а, - невнятно пробулькал Костка, выпивая свой стакан и хватаясь за рыбий хвост.
- Погоди-ка, - остановил его Тимофей, перехватывая грязную руку друга. - Давай-ка апельсинчик вначале съешь. Только не спеши… - И собственноручно принялся чистить шкурки с "китайских яблочек", разламывать их на дольки. Пока Конюхов заглатывал апельсины, хозяин комнаты успел порезать мясо и начал разделывать рыбу.
Конюхов ел сыр вместе с рыбой, заедал все окороком и апельсинами и не морщился. Видно, пытался наверстать голодные дни. Да и сам Тимофей "постился" с раннего утра. Конечно, перед конфирмацией положено не есть подольше, сутки вроде бы, да только кто проверит?
- Ну, рассказывай, - предложил Тимофей, когда почувствовал, что перекусил.
- Ага, - кивнул Костка, обгладывая позвоночник и обсасывая косточки.
- Потом еще в тратторию сходим, похлебки поедим, - пообещал Тимоха, которому вдруг стало жаль непутевого приятеля.
- Ой, хорошо! - выдавил из себя Конюхов, складывая-таки рыбьи останки на стол. Потом, глядя осоловевшими глазами, спросил: - Тимоша, а можно я после расскажу? Спать охота…
- Ну ты хотя бы немного расскажи. Как нашел-то меня?
- Ох, долго рассказывать. Я же тут четвертый день торчу. Тебя ищу. В последнюю-то неделю, когда деньги поизвелись, шел да именем Христовым кормился. Итальянцы меня за полоумного держали, но деньги давали. А вот римляне эти…
- Ну ты даешь! - восторженно вымолвил Тимофей, а потом решил: - Ладненько. Давай-ка пока спать ложись. А я - по лавчонкам пробегусь да чо-нить на ужин присмотрю.
- Только еды побольше, а вина - покрепче. Лучше водочки бы, - мечтательно сказал Костка, раздеваясь и снимая сапоги.
- Ну где ж я тебе водки-то найду? - возмутился Тимофей, прикрывая нос ладонью. Чувствовалось, что Костка давненько в дороге.
Конюхов, стаскивая свои лохмотья, ринулся было к постели.
- Э, погоди-ка, - остановил его Тимофей. - У меня тут и так живности в достатке. Клопы, сволочи, жрут. А ты тут еще мне вшей своих натрясешь. Давай-ка сюда, - сказал он, показывая другу на небольшой коврик.
- Как собачка, - грустно сказал Костка, безропотно укладываясь на пол.
- Вот именно, - буркнул Акундинов, поглядывая - чем бы его укрыть. Ничего подходящего не нашел, поэтому гостю пришлось довольствоваться собственным плащом. Но Конюхову, уставшему в дороге и наконец-то поевшему, было уже все равно. Он спал.
Спустившись вниз, Тимофей вспомнил, что нужно бы все-таки сделать замечание хозяйке, чтобы не впускала чужих людей в номер, за который он, между прочим, платит!
- Простите меня, синьор Джованни, - опередила его хозяйка, выходя из-за стойки. - Обещаю, что этого больше не повторится.
- Синьора Паула, а нельзя ли мне поставить в комнату еще одну кровать? - поинтересовался Тимофей. - Чтобы мой друг жил вместе со мной?
- Не лучше ли вам перебраться в другой, более просторный номер? Там есть комнаты для прислуги.
- Так-то оно так, - согласился Акундинов, думая, а потянет ли его кошелек более просторный, а значит, более дорогой номер. Решив, что нет, сказал: - Видите ли, сейчас я немного стеснен в средствах. Думаю, что когда епископ Бенедетто заплатит мне жалованье, то я смогу позволить себе более дорогой номер.
- Вы служите у епископа Бенедетто Одескальки? - удивилась хозяйка.
- Ну да, - удивился на сей раз Тимофей. - Так он же ко мне уже несколько раз заходил…
- Такой вот высокий и приятный молодой человек в сутане? - всплеснула руками Паула. - Мама миа! Что же это я его и не узнала!
Продолжая причитать, хозяйка заявила:
- Синьор Джованни, я предоставлю вам такой номер, чтобы не было стыдно принять его преосвященство, а платить вы будете столько же, сколько за прежний!
- Почему? - с еще большим изумлением поинтересовался Акундинов.
- Епископ Бенедетто - святой человек, - с придыханием сказала хозяйка. - Он раздает свои деньги бедным. Только, - вздохнула она, - он слишком строг к нам, женщинам. Считает, что нужно запретить женщинам носить глубокие вырезы на платьях…
- Это он зря, - убежденно сказал Тимофей, заглядывая в вырез.
- Ой, синьор, - деланно запротестовала хозяйка, хотя была очень довольна.
Тимоха, поняв все правильно, прильнул к женщине и потерся о ее щеку.
- Синьор, синьор, что вы делаете, - зажеманилась Паула. - Сегодня же пятница. Грех!
- А я этот грех на себя возьму, а потом у синьора Бенедетто отпущение попрошу! - распаляя себя, обнял Тимоха Паулу, увлекая ее за стойку…
- Так а как же гостиница? - слабо пискнула женщина.
- А черт ли с ней сделается… - успокаивал Тимофей хозяйку, добираясь губами до выреза платья: - Если что - услышим…
- Не поминайте черта, синьор, - вяло сказала синьора и, освобождаясь из объятий, потянула его в сторону маленькой дверцы за стойкой: - Лучше сюда…
Там был крошечный чуланчик. Судя по свернутому матрацу, предназначался он для сторожа. Развернуть этот матрац и бросить его на пол, а потом уложить на него Паулу было минутным делом…
* * *
Поздним вечером, когда весь народ уже спал, в номере гостиницы сидели два старых друга и неторопливо пили вино из огромной бутыли. Стол был завален снедью - сыром, кусками мяса и рыбы, фруктами. Тимофей, который сумел вырваться из цепких объятий синьоры Паулы часа через три, сходить на рынок уже не успел. Правда, расчувствовавшаяся итальянка снабдила его всем необходимым.
- Так что говоришь, у Василия Лупы-то делал? - поинтересовался Тимофей.
- А он меня в профессора определил, - с гордостью сказал Костка.
- Куда это? - удивился Акундинов.
- Так у него же там в Молдавии целая академия есть. Славяно-греко-латинская называется. Там у него занятный народ есть. Из Милана профессор Люберетти математику преподавал. Из Кракова - пан Сморода, так тот то ли астрономию, то ли астрологию вел. Даже из Сорбонны французской историк был, Уго де Кувинье. А я у них стал профессором словесности. И церковнославянский вел, и греческий.
- Ну и ну, - покачал головой Тимоха. - Просветитель Молдавии и Валахии, Васька Волков, едрит его налево!
- Чего ты его так? Нормальный же мужик. Хоть и не из великих князей, а из простых бояр, а господарь что надо!
- Да уж… - хмыкнул Тимофей. - Как вспомню, как он меня в Турцию выпроваживал, так вздрогну.
- Ну а что же ему еще-то оставалось делать? - пожал Костка плечами. - Из Молдавии-то тебя бы быстро в Москву вытащили. Может, он тебе жизнь спасал?
- Жизнь он мне спасал, как же. Саблю вот отобрал, прадедовскую… - с горечью промолвил Тимофей.
- Да ну? - удивился Костка. - Это что же, пан Мехловский прадедом тебе приходится?
- Ну, - немного смутился Тимофей. - Могла бы эта сабля и прадедовской быть… Думаешь, тогда бы не отобрал?
- Ох ты, голова я дырявая! - хлопнул Конюхов себя по лбу. - Забыл ведь! Он же, Лупа-то, тебе кое-что передать велел…
Костка залез под кровать, вытащил оттуда замызганный дорожный мешок, к которому был привязан кривой костыль, обмотанный тряпками. Акундинов, глядя на него, вначале не понял, о чем шла речь, а потом его сердце сжалось от счастья…
- Вот, - горделиво сказал Костка, разматывая тряпье, высвобождая… ту самую саблю дамасской стали, украшенную драгоценными каменьями.
- Костенька, родимый, - залепетал Тимофей, обнимая и друга, и саблю…
- Вишь, не такой и плохой господарь-то оказался. Он ведь сказал мне потом, что саблю-то вернуть хотел. Только в том случае, если ты из Молдовы уберешься. В Османской империи-то христианам с оружием ходить нельзя. А Лупа - вассал султана и клятву в том давал…
- Как уж и уберег-то? - спросил Акундинов, нежно оглаживая оружие.
- Да так, - хмыкнул Конюхов, взяв бутылку и разливая вино по стаканам. - Умные люди подсказали. На костыль-то никто не позарится.
Держа в руках саблю, Тимофей почувствовал себя уверенней.
- Н-ну, да кто мне теперь скажет, что я не сын царя! - приосанился "Джованни Каразейский".
- Во-во, сын царя, - усмехнулся Костка. - А знаешь, что тебя ищут?
- Кто? - насторожился "сын царя".
- Псы гончие из Посольского приказа - Васька Унковский да Петька Протасьев. Из самой Москвы по нашему следу идут. Из Ясс, думаешь, я чего убег? То-то. Теперя везде, где хоть кто-то из русских есть - хоть купцы, хоть посланники, листы розыскные лежат, на Тимошку Акундинова да на Костку Конюхова. Все тебя ловить должны. Ну, - пригорюнился Конюхов, - и меня с тобой за кумпанство… Скоро, глядишь, и в Рим пожалуют.
- Тут меня не возьмут, - самодовольно усмехнулся Тимоха. - Тута у меня свой епископ есть, знакомый. В большой силе.
- Иезуит-то твой?
- Кто иезуит? - обалдел Тимофей. - Бенедетто?
- Он самый. Бенедетто Одескальки, второй секретарь курии. Думаешь, зря я в Риме-то столько дней болтаюсь? Я еще в первый день тебя увидел. Гляжу - мать честная, Тимоша идет, а с ним рядом поп латинский. Хотел было сразу подойти, да побоялся. Народец поспрашивал, а они и ответили, кто такой.
Акундинов опять поразился Конюхову. За три дня в Риме тот сумел узнать больше, чем он сам за три месяца. А ведь Бенедетто, гад, не говорил, что он иезуит… Об этих "ревнителях" католической веры говорили со страхом. А их хитрость и изворотливость вошла в поговорки. Вот те на! А теперь, когда он сам стал католиком, не обернулось бы это боком. Там, глядишь, прицепятся за что-нибудь, а потом… Храни Аллах, да и отправят на Цветочную площадь, где еретиков жгут…
- Не, Бенедетто, он не такой… - неуверенно сказал Тимофей.
- Не такой… - со смешком сказал Конюхов. - Да все они, латыняне, одним миром мазаны. Что уж говорить про иезуитов, что без мыла в любую дырку влезут… Выдаст он тебя русским ни за нюх собачий. На кой ты ему?
- Ну а выдавать-то зачем? - не сдавался Акундинов.
- Ну мало ли… - протянул друг. - Может, захотят свою миссию в Москве открыть. Они давно просятся, да не пускают их. А так, глядишь, за поимку государственного-то преступника чего не сделают…
- Это чего же, иезуитов да в Москву? - поразился Тимоха. - Да ни в жисть!
- Кто знает. До Яссов дошло, что молодой царь книги старые собирается править. Книжников на Русь вызывают - и греков, и сербов, и болгар. Так ведь пойдет, он и латынян в Москву притащит…
- Мне тут умные люди подсказали, - начал Тимофей издалека, прикидывая, насколько его приятель "набрался" и может ли соображать. - Что грамотки бы мне выправить нужно. Копии с книг метрических да запись, что батюшка мой, Василий Иоаннович Шуйский, меня законным сыном признал…
- Эх, неймется же тебе, - покачал головой Конюхов. - Ну как же эти грамотки-то сделать? Ну, положим, бумагу мы отыщем. А печати?