Натянув тесные штаны и рубашку, Тимофей стал искать свой кожаный пояс, в котором хранились оставшиеся цехины и талеры. Немного их, правда, оставалось. Хотя, ежели по уму, так на такие деньги можно было бы жить года два.
- Бабуль, - обеспокоенно спросил Тимоха. - Ты пояса моего не видела?
- Ну, вон лежит, - удивилась бабка, показывая на широкий ремень, которым Акундинов подпоясывал камзол и где обычно цеплялась сабля.
- Не, - отмахнулся тот, бегая по хате и разбирая свое и Косткино барахло. - У меня еще один был, с карманами.
- В котором ты серебро свое хранишь? - догадалась бабка и тоже включилась в поиски. Однако даже вдвоем они ничего не нашли.
- Костка, ты пояса моего не видел? - стал Тимофей трясти приятеля, но тот только бурчал что-то неопределенное.
- Не, он не видел… - заступилась бабка за старого пьянчугу, пояснив: - Конюшенко-то твой до рассвета проснулся да и приперся ко мне: "Дай, бабушка, горилки чуток. Душа горит…", ну, я ему кружечку и нацедила… Мне-то, старой, все равно не спится. Посидели, побалякали. Он еще удивился, что ты с бабой какой-то спишь. Потом я ему еще кружечку нацедила, да он спать и ушел… Генька-то уже перед рассветом ушла. А чужие в хату не заходили, а не то я бы услыхала.
- Не иначе, Генька… - в раздумьях сказал Тимоха. - Не дождалась, пока я ей деньги-то отдам, вот и тогось…
- Да ну, не может такого быть, - неуверенно сказала старуха, а потом призадумалась: - Денег-то много было?
- Цехинов венецийских штук десять… Ну а еще штук пять талеров, - скорбно ответил Тимофей.
- Батюшки-светы! - закрестилась старуха. - Десять золотых! Откуда ж у тебя богатство-то такое? Неужто ограбил кого?
- Да ты что! - возмутился Акундинов. - Мне в Сербии, знаешь, какие подарки дарили? Да я в Рим к самому папе с таким обозом да со свитой приехал, что самому королю впору!
Тимофей на всякий случай не говорил бабке, что он царевич. Но старуха уже давно заподозрила, что ее квартирант - человек непростой. Одна сабля чего стоила!
- Ой, Ваня, - вздохнула бабка, - не знаю, чего и сказать… Вроде бы баба-то честная. Но соблазн-то уж больно велик, а у нее дети… Десять цехинов! Опять же, хотя и честная вроде бы баба, но… жидовка. А жиды все одним миром мазаны.
- Пойдем-ка, бабуля, к ней, - сказал Тимофей, вставая.
- Может, лучше я одна схожу? - спросила Одарка.
- Да нет уж! - твердо ответил Акундинов, вставая. - Лучше уж я сам ее спрошу…
- Ну ладно, - вздохнула бабка. - Пошли. Только задами пойдем. Не хочу я, чтобы народ нас увидел. Мало ли…
Старая хата, где обитала Генька, до половины вросла в землю. Крыша прохудилась и провалилась. Было заметно, что солому пытались латать, но неумело… Однако внутри было хоть и бедно, но чисто. Земляной пол подметен, а стены и печка сияли свежей побелкой. Из мебели имелся только стол да три грубые, самодельные табуретки. В углу лежал матрац - старый и ветхий, но аккуратно заштопанный.
Сама хозяйка вместе с ребятишками - мальчишками-погодками лет пяти-шести разбирала на столе какую-то сухую траву. Похоже, что накануне женщина долго плакала, да и сейчас едва сдерживалась.
При виде непрошеных гостей Генька попыталась закрыть руками траву, а потом испуганно сказала:
- То пану лекарю подорожник да ноготки собрали. Он их велел на зорьке срезать, по росе да высушить, а за каждый фунт грош заплатить обещал.
- Да уж вижу, что не дурман с болиголовом, - хмыкнула Одарка, запуская в траву свою костлявую руку, похожую на птичью лапку. - Не бойся, дура, никто тебя за ведьму не примет. Ты лучше вот что… - замялась старуха, но потом решительно сказала: - Поясок-то хлопцу вернула бы, а?
- Да вы что, тетечка? - удивилась Генька. - Какой поясок?
- Такой, красавица, - вступил в разговор Тимофей. - С деньгами золотыми да серебряными. Добром бы вернула.
- Да что вы брешете-то? Какой поясок? - не понимала жидовка. - Я только еду взяла, что вы, пан, сами разрешили…
- По-хорошему, стало быть, не хочешь? - спокойно спросил Тимофей, а потом неожиданно ударил женщину в лицо открытой ладонью.
Генька упала. На Тимофея молчаливо набросились мальчишки…
- Ах вы, звереныши, - прошипел он, ударив одного и пнув второго.
- Ваня, ты бы поосторожнее, - забеспокоилась старуха. - Испортишь бабе всю красоту, так и куда я с ней?
Генька, увидев, что бьют детей, набросилась на Тимоху, как разъяренная волчица, попыталась схватить его за волосы…
"Ей бы, дуре, лучше бы мне в глаза вцепиться!" - с усмешкой подумал Тимофей, ловко выворачиваясь из бабьих рук, а потом ударил Геньку кулаком в лицо, отчего та опять упала. Оглядевшись, Тимофей схватил одного из мальчишек за волосы, вытащил из ножен саблю и приставил лезвие к горлу ребенка.
- Если не вернешь - щенка твоего прирежу, - буднично и как-то спокойно пообещал он, зная, что такой тон иногда пугает больше, чем крики и ругань.
Генька протяжно взвыла, подползла к Тимофею и, обхватив его ноги руками, стала целовать сапоги:
- Господин Иоанн, отпустите Арона! Не брала я пояса, клянусь! Пожалейте…
- Слышь, а может - не брала? - засомневалась бабка. - Она, вишь, хоть и жидовка, а как убивается-то…
- Ладно, - процедил Тимофей сквозь зубы, отшвыривая мальчишку в угол, где уже лежал без сознания его братишка. Вложил саблю в ножны и, стряхивая с сапога жидовку, пнул ее в живот другой ногой. Генька отползла в угол и принялась обнимать своих детей, обливая их слезами. Вроде бы оба "щенка" были живы…
- Подойди ко мне! - приказал Акундинов бабе, а когда та не услышала его, повысил голос: - Н-ну, я кому сказал, тварь?! - Подойдя к женщине, он схватил ее за волосы: - Вставай, сучка! А не то я сейчас выб…м твоим еще добавлю.
Женщина с трудом встала. Нос и губы у нее были разбиты.
- Ну и морда у тебя, смотреть противно, - брезгливо сказал Тимофей и скомандовал: - Повернись-ка…
Видя, что та не поняла приказ, развернул жидовку спиной к себе, уронив ее лицом на стол, прямо в ромашку и подорожник. Потом задрал ей подол, торопливо приспустил штаны и вошел в нее.
Изнасиловав бабу прямо на глазах у испуганных детей и спокойно наблюдавшей за этим бабки, Тимоха довольно рыкнул и стал одеваться.
- Ну, будет рыдать-то, - попыталась успокоить Одарка жидовку. - Все живы, так и то добре. И от тебя ничего не убыло. Дырка-то у тебя - не мыло, чай, не измылится…
- Пойдем, бабуля, - предложил Тимофей, понимая, что обыскивать хату глупо. Если и спрятала, то далеко, не сыскать. И было похоже, что не скажет, хоть убей…
Пока шли обратно, бабка всю дорогу зудела.
- Ну зачем же в личико-то ей было бить? - возмущалась старуха. - Оно ж у нее и так неказистое… А теперь-то куда ее? Кто ж на нее позарится-то?
- А! - отмахнулся Тимофей. - Мужик какой либо казак, как водки выпьет, так ему и старуха красавицей покажется, а не то что жидовка!
Вернувшись в самых расстроенных чувствах, они застали Костку, который уже проснулся и теперь опять хотел выпить.
- Бабулечка, - запричитал Конюхов, умильно улыбаясь щербатым ртом. - Налила бы чуток…
- Внучек ты козлиный! - заругалась бабка. - На себя-то бы посмотрел, черт старый. Какая я тебе, к ляду, бабулька?
Седой и всклокоченный, опухший от пьянки Константин сам сейчас выглядел не моложе бабки.
- Тебе пить-то не надоело? - ради приличия и уже в который раз спросил Акундинов, прекрасно зная, что если Костка начал пить, то остановится не раньше, чем начнет видеть чертей.
- Пьян, да умен - два угодья в нем! - ответил Конюхов поговоркой, воздевая вверх длань. - А то некоторые-то, что с бабой мутарятся, ум-то забывают…
- Налей ему, - попросил Тимофей у бабки и фыркнул: - Два угодья в нем… Умник хренов.
- Да не глупей других-то! - обиделся старый забулдыга. - Не то что некоторые, которые деньги по всей хате разбрасывают…
- Какие деньги? - насторожился Акундинов.
Конюхов с видом победителя вытащил из-под собственного матраца… кожаный пояс.
- Где взял? - радостно спросил Тимофей, выхватывая пропажу. - Откуда?
- Откуда, откуда, - проворчал Костка. - Сам с бабой спишь, а у тебя пояс валяется где попало. Вон, прям посреди избы был… Я и подумал, дай приберу…
- Ах ты, сволочь пьяная да злое…я! - выматерил Тимофей старого друга, едва сдержавшись, чтобы не стукнуть того в ухо.
- Ну а что случилось-то? - опять обиделся Конюхов. - Я, понимаешь ли, стараюсь, за тобой, растяпой, прибираю, а ты… Лежишь кверху жопой да бабу щупаешь. А если бы баба эта деньги-то взяла да и украла?
- А я и решил, что это она украла, - зло сказал Акундинов, увязывая пояс под камзол. - Уже сходил да морду набил…
- Ну и дурак, - зевнул Костка. - Лучше бы ты ее еще разок трахнул.
- А он ее и трахнул, - тоненько засмеялась старая ведьма, а потом спохватилась: - И как я ее теперь с постояльцами-то буду сводить? Больше-то ведь никто и не придет…
- Да денег дашь, вот и вся недолга, - пожал Тимофей, вытаскивая кошель с медью. - Вон, раз, два, три… Пять-то хватит? Ну ладно, так и быть, еще два медяка добавлю за рожу разбитую. Не виниться же перед жидовкой идти?
- Это точно, - кивнула бабка, сгребая монетки. - Еще чего не хватало! Перед жидовками виноватиться! Радехонька будет, что денег дали…
- А может… сегодня вечерком ты ее опять приведешь? - хохотнул Тимофей, но спохватился: - Не, сегодня она рыдать будет да морду разбитую в порядок приводить. Да и другое дело есть.
Посмотрев, как Конюхов блаженно прихлебывает горилку из кружки внушительных размеров, добавил:
- Пойду я, пожалуй, к писарю генеральному. Может, на войну съезжу. А то скучно мне тут.
Костка, пребывавший в состоянии успешной борьбы с похмельем, только кивнул, не соображая уже, о чем именно говорит друг. Бабке, что сунулась было с вопросами, Акундинов сунул в руку талер, кивнув на приятеля:
- Пусть у тебя поживет. Коней я обоих с собой возьму, чтобы на сено да на овес не тратиться. А этот ест немного. Талера ему надолго хватит. Ну а коли задержусь - опосля похода рассчитаюсь.
Подумав, сунул бабке еще две монеты.
- Зато пьет в три горла, - беззлобно проворчала бабка, прибирая деньги. - Ну да ладно, горилка-то своя, хватит…
* * *
Война, на которую спешил Тимофей, затягивалась. Он-то думал, что казачье войско выйдет из Чигирина да сразу же куда-нибудь пойдет. Но, отойдя от городка верст на сорок, казаки спешились и принялись обустраивать лагерь. Те, что подомовитее, разбивали палатки и ставили шатры. Те, кто победнее, забирались на ночь под телеги или обходились попонами. Казаки на войну не шибко спешили, а гетман все медлил…
Генеральный писарь Запорожского войска Выговский взял Акундинова в свой шатер и использовал как переводчика (хотя и он, и гетман знали турецкий и татарский). Иван Евстафьевич даже внес Тимошкино имя в какой-то толстый юрнал и посулил жалованье!
Новый приятель разъяснял москалю, не сведущему в военном деле:
- Круль наш, Ян Казимир, на Волыни сейчас. Войска у него тысяч тридцать будет. А к нему Ерема Вишневецкий идет на подмогу, с двадцатью тысячами. Стало быть, нам Ислам-Гирея с татарами дождаться нужно да дончаков. Вот как будет нас хотя бы тыщ восемьдесят, то и нападать можно.
- А чего же тогда ехать-то было? Сидели бы себе в Чигирине, - пробурчал Акундинов, которому не нравилось ночевать на тощей подстилке, пусть и в богатом шатре.
- В Чигирине, конечно, лучше, - вроде бы согласился Выговский. - Только, - вздохнул генеральный писарь, - если туда вся орава татар да дончаков нагрянет, то где их размещать-то? От города-то одни щепки останутся. А кормежка с горилкой? А сено? А так каждый сам промышлять должен…
Тимофей подумал, представил себе кучи конского навоза, что останутся от восьмидесяти тысяч коней (а и от людей не меньше!), и согласился…
- Нападать-то когда будем? Когда король с Вишневецким соединятся, чтобы двух зайцев да одним ударом?
- Да нет, - улыбнулся Выговский. - Лучше бы порознь. Если соединятся, то возни с ними много будет.
…Тимофей не понимал - чего хотят Хмельницкий и Выговский? Ну, с Богданом-Зиновием все вроде бы ясно и понятно. Решил отомстить польской шляхте за то, что подстароста Чаплинский отобрал у него хутор и, невзирая на заслуги, приказал запороть младшего сына, да еще и забрал себе в жены молодую любовницу. А король (тогда еще Владислав) не сумел защитить своего любимца. Ну а теперь-то? Чаплинский, главный обидчик, вроде бы не то застрелен, не то зарублен… Бывшая любовница, пусть и побывав женой подстаросты, вернулась в постель старого казака. Сына, конечно же, не вернуть, но у гетмана есть и другие дети.
А Выговскому какая от всего этого польза? Верность Хмельницкому, что выкупил его из полона, не позволив татарам запродать его куда-нибудь в Бахчисарай или в Гезлев, откуда прямая дорога на турецкие галеры? Надежда, что в войске гетмана он обретет все права и вольности шляхтича или что король даст ему имение? А может, тайная надежда спихнуть с гетманства старого Богдана да самому сесть на тепленькое местечко?
То, что, разгромив короля, они вовсе не собираются свергать Яна Казимира с престола и сажать на польский трон кого-то другого, было понятно. Может, хотят объявить пограничные земли между Россией и Ржечью Посполитой своим королевством-гетманством?
По здравому рассуждению Акундинова, объявить о создании нового государства, разумеется, можно. Скажем, наречь Хмельницкого кем-нибудь таким, покрасивше. Можно назвать коронным гетманом или царем (королем, курфюрстом, султаном). Только что дальше? Новое государство кто-нибудь да сожрет. Либо - шведы, либо - поляки, либо - русские… Что же за государство такое будет, если оно не в состоянии производить ни оружие, ни порох?
Как он понимал, гетман и его верный писарь хотят учредить вассальное от Польши государство, где казацкая старшина будет уравнена в правах с польской шляхтой. Вот только простые русины все равно будут пахать на чужого дядю - будь это пан шляхтич или будь это господин лыцарь, он же - вольный казак… Ведь и сейчас вокруг Чигирина да Запорожской Сечи обитают тысячи простых мужиков (да-да, мужиков!), что пашут да сеют, снабжая казаков хлебом насущным. Это ведь сказки для дураков, что казаки запорожские сами себя кормят тем, что охотятся да рыбу ловят. Ага, как же… Не видел Акундинов ни одного казарлюги, чтобы сеть тащил да на охоту ходил. Ну а хоть бы и ходил кто, так много ли с охоты прокормишься? Конечно, кое-что казачки притаскивают с войны. Но все равно главное их богатство - мужики!
Тимофей не особо жалел мужиков. Их много. А побьют, так бабы новых нарожают. Ему было интересно, как смогут помочь ему Хмельницкий и Выговский? Правда, здравый смысл подсказывал, что пока никак! Ну, по крайней мере до тех пор, пока они будут разбираться со своим королем.
К концу мая подошла долгожданная подмога. Черкасы - донские казаки - мало чем отличались от запорожцев, если вообще чем-нибудь отличались. Среди низкорослых разномастных лошадей, на которых восседали вооруженные луками и саблями крикливые союзники гетмана - татары, Тимофей узрел и других восточных людей, выделявшихся спокойствием, хорошей одеждой и новенькими французскими мушкетами… Кто ж такие? Разгадка пришла, когда он приблизился к незнакомцам и услышал их речь. "Османы!" - пронеслось в голове у Акундинова, отчего он чуть было не свалился с новой лошади, подаренной Иваном. Впрочем, проведя в страхе первые два часа, он понял, что туркам не было никакого дела до беглого преступника…
…Акундинов уж и попривык было, что войско стоит на месте. А тут в один миг из гетманского шатра высыпали полковники и разбежались по своим полкам. Вроде не прошло и часа (того, русского, что настоящий час, а не козацкого, что минута), как казаки из личной сотни Хмельницкого свернули шатер гетмана и генерального писаря и уложили все на скрипучие арбы, в которые были запряжены равнодушные ко всему на свете волы…
Шли не спеша, но и не медля. Тимохе было приказано ехать с обозом, где при небольшой охране размещались казна, шатры да личные вещи гетмана и генерального писаря. Вместе с ним гарцевали и "штабные" - пара молоденьких парубков, что были на посылках у гетмана, да казначей.
Неожиданно все "штабные", кроме казначея и охраны, куда-то подевались. Выговский приказал Тимофею оставаться на месте и тоже ускакал. А потом куда-то девались и простой, "негенеральный" писарь, и охрана… Акундинов остался вместе с волами, что тянули обоз, да с пожилыми казаками-погонщиками, что уже не годились для боя.
Волы стояли, деловито жевали свою извечную жвачку и по очереди портили воздух. Погонщики спокойно сидели на арбах и лениво покуривали трубки.
- Куда народ-то ускакал? - поинтересовался Тимоха у одного из казаков - одноглазого старика. Тот был в кожухе, надетом прямо на голое тело, да в драных шароварах.
- Збараж брать, - ответил старик, сощуривая уцелевший глаз. - А ты чего?
- А мне никто ничего не сказал, - не то пожаловался, не то повинился Тимофей и пояснил: - Толмач я, при гетмане.
- А, значит, нужный толмач, - кивнул старик с такой важностью, будто он сам был не меньше полковника.
- Збараж-то - это что такое? Село, город? - поинтересовался Тимоха.
- А это, хлопчик, крепость такая. Сейчас поглядим - ежели с налета ее возьмут, так хорошо. Тогда и возы расчеплять не будем. Волов вот только выпряжем.
- А если не возьмут?
- Значит, - пустил старик струйку дыма, - будем возы расчеплять, шатры ставить да ляхов измором брать.
Возы пришлось-таки "расчеплять". Как понял Тимофей со слов отыскавшегося Выговского, в небольшой гарнизон крепости вчера влились полки самого Иеремии Вишневецкого.
- Ну, ничего! - бодро заключил свой рассказ Иван. - Сил-то там много, а жратвы мало! Спешил Ерема-то, обозы бросил. Через неделю сдаваться начнут.
Татары, которые первыми наткнулись на обозы поляков, едва не перегрызлись с казаками из-за того, что те чуть припозднились. Едва-едва Хмельницкий и Ислам-Гирей сумели растащить свое воинство. К счастью, в обозе в основном были мука и крупы. Припасы были поделены по казачьим куреням и татарским сотням.
Иеремия, опытный военачальник, сумел использовать для обороны и старый замок, построенный еще крестоносцами, и новый, сработанный заезжими итальянцами лет десять назад. Даже со стен монастыря бернардинцев глядели пушки. А там, где пушек не было, текла река.
Несколько попыток штурма были отбиты. Правда, контрнаступление, предпринятое Вишневецким, тоже ничего не дало.
Тимофей впервые увидел атаку польских гусар. Красавцы в дорогих жупанах с откидными рукавами, в блестящих на солнце кирасах и с огромными, в половину человеческого роста, крыльями за спиной! Гусары атаковали не лавой, как принято у казаков, когда между каждым из всадников есть свободное для рубки пространство, а сомкнутым строем. Пики, направленные на врага (между лошадиных ушей, на полвершка от правого, чтобы лошадь не покалечить!), выглядели страшновато. А крылья, от которых шел душераздирающий свист…