- Не, господа казаки! - пьяно уперся Акундинов. - Я ж ему докажу, что я царь! Да я, если хочешь знать, сейчас же у гетмана тридцать тысяч сабель возьму да на Москву пойду! Да у меня в России город свой есть. Он так и называется - Шуя. Отсюда и мы - князья Шуйские! А вот - сабля с каменьями драгоценными, - хлопнул Тимола по клинку, - родовая! Мне еще круль польский, который Ян Казимир, деньги обещал за то, что ляхи мою отчину в смутные времена сожгли!
- Держи карман! - засмеялся кто-то из казаков. - Ляхи, они дадут, да еще и поддадут!
- Ничо! - уверенно сказал Тимофей. - И ляхи заплатят, и литовцы. Они, сволочи, за все заплатят! Добром не захотят - силой отберу!
Последняя фраза Акундинова вызвала одобрительный гогот казаков. Тимофей сел и попытался вспомнить - что там в России у него еще есть из владений! И, вспомнив, опять встал:
- Да у меня, если хочешь знать, под Путивлем имение есть - Большое Болото называется! А посреди болота замок у меня стоит, как у польского короля. А вокруг замка сад цветет, в котором птицы всякие поют да звери на цепи ходят… А в замке-то том гарем у меня есть! Там - такие гурии, которых ты даже в раю не увидишь! А дед у меня родной - наместник Вологодский да Великопермский. И мне, по деду моему, Вологда, Устюг Великий, Тотьма да Пермь с городами в кормление были отданы! Да там у меня, под рукой моей, сто тыщ сабель ходило! А если гетман мне хотя бы тридцать… нет, - махнул он рукой, - лучше сорок тыщ даст да на Руси сто, да я…
- Да ладно тебе, не заводись, - примирительно сказал все тот же сосед. - Ну, не верит человек, так и хрен-то с ним.
- А я и не завожусь! Просто, - пригорюнился Тимофей, обняв соседа, - слышать обидно, когда не верят! Грамоту ему, вишь, надо! - опять вскинулся Акундинов. - Да кто ж он сам-то такой? Пусть он нам скажет, с кем это мы пьем! А то, что горилки поставил, так и что? Много тут таких ходит. Мы что - горилки не видели?
Тимоха красивым жестом бросил на стол целый талер и крикнул шинкарю:
- Эй, братец. Ведро водки всем!
Когда трактирщик притащил здоровенную бутыль и отсчитал сдачу (обсчитал, собака!), то Тимоха, с усилием поднимая бутыль, разлил всем "друзьям" и, подняв свою чарку, сказал:
- В обычае у нас, - поклонился он окружающим, - у казаков да у тех, кто с казаками хлеб-соль делил да под сабли ляшские ходил, говорить, кто он такой да какого роду-племени! Вот я, например, Иоанном зовусь, Каразейским прозываюсь, а по фамилии - Шуйский! Вот это - Лесь Недоруба, потому как ни один лях его срубить не может. А это - Гнат Вилы, потому что поперву вилами орудовал, пока в бою себе саблю не добыл. Да я, хотя и царской крови, за орлов таких выпить хочу!
Те, кого Тимофей называл, горделиво выпячивали плечи. В эту минуту они были готовы порвать любого за своего царевича!
- Верно Иван говорит! - поддержал Тимоху Степка Крученый. - Мы вместе с ним Збараж брали. Да я с Иваном за одним бруствером сидел, ляхов выцеливал! А вот что за гостенек к нам пришел? Пусть имя нам свое скажет!
- Ну, братцы, чего же вам с имени-то моего? Зовусь - зовуткой, а величают - уткой! - попытался перевести все в шутку москаль.
- Да он же над нами смеется! - воскликнул Тимофей. - Тебя лыцари запорожские русским языком спрашивают - зовут-то как?
- А может, не русский он, а лях? - криво ухмыльнулся Гнат Вилы. - Ну-ка, говори, бисов сын! Ты - лях али не лях?
- Да вы чо, мужики?! - возмутился москаль. - Какой же я лях?! Меня Петром зовут, - начал было говорить москаль свое имя, но было уже поздно.
- Чего?! - раздался дружный вопль. - Как ты нас обозвал?!
Бородач получил в глаз от Гната Вилы и в ухо от Леся Недорубы… Потом, награжденный пинками Остапа Нечесы да тумаками Остапа Другого, вылетел из шинка, как пробка из бочки с перебродившим пивом… И пусть радуется, что дешево отделался… Надо бы ему, дураку, знать, что назвать запорожского казака мужиком - это как османа обозвать турком!
После того как выпили еще, а потом - еще, Тимоха сам не заметил, как заснул. А когда проснулся, то обнаружил, что во всем шинке на ногах уже не стоит никто. Кто валялся на полу, кто - на лавках. Даже шинкарь лежал на прилавке. Да что шинкарь! Сам Лесь Недоруба уткнулся носом в собственную недопитую кружку.
"Ну да, етишкина ж жизнь! - подумал Тимофей. - Ведь это ж надо так нажраться!"
Все-таки хватило ума проверить - на месте ли драгоценная сабля да кошель с деньгами. Все было при нем. Правду говорят, что не принято у казаков воровать у своих. Вот отобрать - это могли. Тимоху, как это обычно было после изрядного перепоя, потряхивало. Вытащив из-под носа у Недорубы кружку, он допил горилку. Полегчало. Немножко посидев, Тимофей решил-таки идти до дому, до мазанки бабки Одарки. Подумал - а не стоит ли поискать еще вудки, но передумал. "Голову поправил, а коли еще выпьешь, так и вовсе развезет. Дойду до Одарки, да там вместе с Косткой еще похмелюсь", - решил Акундинов, осторожно пробираясь между "павшими" казаками.
Возможно, этим решением Тимофей спас сегодня свою жизнь. Ну, коли не жизнь, так свободу.
Тимофей шел навеселе. Однако он уже был не настолько пьян, чтобы не услышать чьи-то шаги "Тать? - подумал он. - Или тот самый москаль?"
Дорожка, по которой он шел, петляла. После очередного поворота Тимоха встал, укрылся за ближайшим деревом и стал ждать…
Крадучись, будто кот, подбирающийся к хозяйскому салу, по дорожке шел давешний москаль. В темноте было незаметно, насколько он пострадал от казачьих кулаков, но коли шел сам, то, стало быть, не слишком…
Акундинов осторожно вытащил из ножен саблю, а когда москаль поравнялся с деревом, то рубанул по его лицу.
Москаль, опешив от неожиданности, глухо зарычал от боли и схватился руками за рану, пытаясь остановить брызнувшую кровь. Тимоха, воспользовавшись замешательством, ударил русского эфесом по голове, сбив его с ног.
Стоя над распростертым москалем, Акундинов приставил саблю к его горлу и спросил:
- Кто такой? Кто послал?
- Да пошел ты к едреной матушке! - выматерился москаль, держась одной рукой за раненую щеку, а вторую пытаясь засунуть под полу кафтана…
- Я-то пойду, - миролюбиво согласился Тимофей, от всей души пнув преследователя в плечо, отчего тот сразу же остановил руку и застонал от боли. - А вот ты-то куда пойдешь?
Пока русский стонал, Акундинов вытащил у него из-за пазухи небольшой пистолет.
- Хорошая штука, - одобрил Тимоха, пряча оружие за пояс. - Сгодится. Ну, - обратился он к москалю, - звать тебя Петром, это я слышал. А фамилия-то как? Сам-то кто таков будешь?
Свой вопрос Акундинов сопроводил несколькими ударами.
- Протасьин я, Петр, - ответил тот. - Сын дворянский.
Несмотря на темноту, Акундинов рассмотрел недобрые глаза Протасьина.
- А! Сын дворянский? - усмехнулся Тимофей. - А чего же только сын? А чо сам-то, не дворянин, а, сукин ты сын? И чего же ты тут делаешь?
- Имения у меня нет, потому на службе состоять не могу, - глухо отозвался тот, - батька у меня дворянин, а я - в приказчиках хожу. За товаром я…
- А товар-то у тебя какой? Уж не живой ли товар возишь? Может, девок татарам продаешь, а? Да за такое дело тебя казаки голой жопой на кол насадят. Или брюхо распорют да кишки к дереву прибьют, а потом бегать вокруг столба заставят.
- Не твое дело, сволочь! - попытался было возмутиться Петр, но, получив еще пару ударов в живот, замолк.
- А не с Посольского ли ты приказа? - вкрадчиво поинтересовался Тимофей. - И не пес ли гончий?
- Да пошел ты…
- Це-це, - по-татарски поцокал языком Тимофей. - Чего ж ты, холоп драный, царской-то особе грубишь?
Акундинов, сев на грудь Протасьина, взял саблю одной рукой за рукоять, а другой - за самый кончик острия и ласково сказал:
- Вот смотри, сын дворянский… Сейчас, если ты мне не расскажешь, кто такой да зачем сюда явился, то буду тебе горлышко пилить… Вот так вот…
Медленно протягивая клинок от себя и на себя, как двуручную пилу, Акундинов стал пилить горло…
- Стой! - не выдержав, захрипел Протасьин. - Правду скажу. Убери.
- Н-ну! - поощрил его Тимофей, но саблю не убрал. - Говори, дворянский сын!
- Из приказа я, из Посольского. Велено нам тебя найти, выкрасть тайком да в Москву доставить. А если выкрасть не удастся, то требовать у гетмана да у короля польского, чтобы они тебя нам сами выдали…
- А чего не убили-то? - удивился Акундинов. - Куда бы проще. Подстерег бы где да нож в спину.
- Да вот, - с сожалением чмокнул языком дворянский сын. - Велено было живым брать. А будь моя воля, так я бы тебя еще в Италии где-нибудь прирезал. Видели мы тебя, когда ты из гостиницы-то убегал. Уж башку-то твою как-нибудь бы довезли.
- Сколько вас тут? Только не ври, что один. Старший-то кто?
Протасьин собрался было соврать, но не стал:
- Четверо нас. Старший - Васька Унковский. Он как клещ. Ежели вцепится, не отстанет. Унковский-то с гетманом сам будет говорить. И вот еще, - усмехнулся Петр, - ежели меня убьешь, то знай - тебя все одно достанут! А гетман тебя нам непременно отдаст. На кой ты ему нужен-то, самозванец! Богдану сейчас дружба с Россией нужна. А из-за тебя, недоделыша, ссориться с государем он не захочет.
- Это точно! - согласился Тимофей, ударив Протасьина эфесом в висок.
Обшарил лежащего без сознания "посольского пса", снял у него с пояса кошель с деньгами (негусто, судя по звону, но лучше, чем ничего!) и ножи (один - с пояса, а второй - из-за голенища). Акундинов поднялся и задумался - добить или не стоит? Можно бы добить. И даже нужно. Мертвый враг - это завсегда лучше, чем живой. Но, с другой стороны, обнаружив смерть товарища, посольские псы могут и забыть о приказе брать живым. Так что - выживет - ладно, а не выживет - так и хрен-то с ним!
Утром, когда Тимофей еще спал, прибежал казачонок, который, глотая слова, сообщил, что пана москаля хочет видеть сам батька, и тот должен явиться "не мешкая"! Спешно собираясь, Тимоха даже не сомневался, что срочный вызов связан с приездом русских.
Придя в "резиденцию", Тимофей застал своего друга и покровителя в компании с гетманом. Выговский сидел за столом, а гетман - около открытого окна. Иван Евстафьевич был бодр и свеж, батька, как и всегда поутру, - мрачен и недоопохмелен!
- Сидай, - кивнул ему Хмельницкий, высовываясь в окно.
- Русские? - спросил Тимоха, не задавая лишних вопросов.
- Они самые, пся крев! - выругался Выговский по-польски, а потом спохватился: - А ты-то откуда знаешь?
- Да вот с одним вчера уже познакомился, - хмыкнул Тимофей. - Выкрасть он меня хотел, дурачок!
Акундинов вкратце пересказал вчерашнюю историю. По мере рассказа генеральный писарь мрачнел, а гетман, напротив, хохотал… Отсмеявшись, Хмельницкий сказал:
- А у меня вчера вечером гостенек был. Старший приказной Унковский Василий. Грамотой передо мной тряс да требовал, чтобы выдал я тебя с головой.
- И что же вы решили? - с напряжением в голосе спросил Тимофей.
- Что, что… - буркнул Богдан Михайлович. - От нас, от казаков, выдачи нет. Так я ему и ответил. Мол, если я Акундинова выдам, то что мне казаки скажут? Предатель, мол, батька! Скажут ведь?
- Скажут, - поддакнул Акундинов, переводя дух. Но ненадолго… Что-то его смущало - то ли в словах, то ли в поведении гетмана.
Гетман посидел, посопел и решительно сказал:
- Достань-ка, Ваня, штофчик…
Выговский недовольно зыркнул на Хмельницкого, но ничего не сказал. Вытащив из-под стола поставец, извлек из него штоф, две стеклянные чарки и блюдце с раскисшим от тепла салом. Разлив, подал одну чарку гетману, а вторую - Тимофею.
- А сам-то чего? - вытаращился на него Хмельницкий.
- Дел у меня много, - объяснил писарь. - Ежели выпью, так уж и не до них будет. А мне еще сегодня списки реестровые проверять.
- Ну, как знаешь, - повел плечом гетман и, жестом предлагая Тимофею пить, довольно крякнул. - Уф ты, - сказал Хмельницкий, блаженно выдыхая из себя воздух: - Хорошо пошла.
Акундинов, выпив свою чарку и беря шматок сала, спросил:
- Ну так, Богдан Михайлович, договаривай, раз уж начал…
- Так а чего тут непонятного-то? - заметил гетман, показывая Выговскому - наливай, мол, еще. - Вроде все я тебе сказал…
- Все, да не все…
- Да ладно тебе, Богдан, объясни хлопцу, - вмешался Иван Евстафьевич. Тимофей, удивившись, что писарь назвал гетмана просто по имени, насторожился еще больше.
- Ну, дело-то вот в чем, - начал объяснять гетман, "отмякнув" после второй чарки. - Я-то тебя не выдам. Только у себя-то тебя держать теперь не смогу. Ежели русские узнают, что я самозванца у себя держу, то ни порох, ни пули, ни ружья мне поставлять не будут. Или будут, но по своим ценам. А мне такие цены - как нож вострый по одному месту… Но и тебя выдавать никакого резона нет. Одного выдашь, а там и остальных затребуют! А у нас каждый третий - из москалей да из холопов беглых. Один раз волю дай, так царь русский и всех остальных выцарапает… Но! - многозначительно сказал гетман, поднимая пустую чарку. - Тут тебя оставлять тоже нельзя. Понравился ты мне чем-то. Оставишь, так ведь выкрадут тебя да в Москву и отвезут. Мои же казарлюги и выкрадут, коли им золота-серебра посулить! И караул к тебе не приставишь. Так что… - замолчал гетман, протягивая Выговскому посудину.
- Стало быть, уезжать мне надо, - загрустил Тимофей, представив, что опять ему болтаться по постоялым дворам да по пыльным дорогам.
- Надо, - кивнул головой генеральный писарь. - Только - куда? Куда хлопца-то спрячем?
Гетман, который после третьей чарки окончательно "оклемался", выглядел теперь вполне трезво и рассуждал здраво:
- Хотел я тебя вначале в Варшаву отправить, к королю, о союзе против турок да татар договариваться. Но у короля-то точно изловят! Казимир не захочет сейчас ссориться с Московией. Уже не первую бумагу шлет, чтобы я тебя России отдал…
- Тогда на Хортицу, в Запорожье? - предложил Выговский.
- Ну а зачем в Запорожье-то? - покрутил гетман ус. - Сделаем лучше. Пущай он к князю Ракоци едет, в Трансильванию. Юрко Ракоци уже давно мне союз против поляков предлагает. Знаешь, где эта Трансильвания-то?
"Ну, гетман, - с восхищением подумал Тимофей. - Союз с поляками против турок и татар, вчерашних союзников. Союз с Семиградьем против поляков! А может, есть еще и тайный союз с поляками (или шведами?) супротив России? Вот уж точно - не голова, а царская Дума!"
- В Трансильванию? - переспросил Тимофей. - Что-то я такое про нее слышал, - стал он припоминать. - Про графа какого-то.
- Дракула, что ли? - усмехнулся Выговский. - Про него баек много ходит… Только правил-то он не в Трансильвании, а в Валахии…
- Точно! - обрадовался Тимоха. - Вспомнил! Слышал я о князе Владе Цепеше, что Дракулой прозвали. Князь Львов, когда меня грамоте учил, книжицу давал почитать, что монахи из Кирилло-Белозерского монастыря переписывали.
- Вона! - удивился генеральный писарь. - Это чего же, про Влада Цепеша и на Московии знают?
- А то! Храбрый был воин. С турками бился. А тех, кто от боя бегал да трусил, он на кол сажал… Туркам, что перед ним чалмы не сняли, приказал их гвоздями прибить.
- Да на кол-то он сажал не только трусливых, - подметил Выговский, тоже читавший книгу неизвестного автора. - Говорят, однажды десять тысяч пленных приказал на кол посадить. Он ведь крестьян отправлял на кол да нищих приказывал сжечь…
- И правильно! - одобрил Тимофей. - Нечего нищебродов-то плодить. А крестьянку он за леность на кол приказал садить, потому что мужу рубаху поленилась починить.
- Кхе, кхе, - засмеялся Хмельницкий, - коли ты, пан Иоанн, царем-то станешь, так всех тогда на кол пересажаешь!
- Да ну, это я так, - попытался выкрутиться Тимофей, поняв, что увлекся. - Да и Россия-то большая, где же всех нищих-то извести… Да и нищим-то, коли помните, он ведь вначале загадку загадал.
- Ну-ко, напомни, - заинтересовался Выговский. - Я-то давненько уж книгу-то эту читал, так что позабыл уже…
- А чего тут помнить-то? - вмешался Хмельницкий. - Загадку он своим нищим такую задал: "Хощете ли, да сотворю вас беспечалны на сем свете и ничем же нужни будете?" А нищие, дураки, не сообразили - что ж такое, избавить их от любой нужды да печали. А человек ведь, пока жив, он всегда в чем-нибудь да нуждаться должен…
- Богдан Михайлович, неужто этому тебя в колледже иезуитском учили? - удивленно вытаращился Выговский на своего друга и начальника.
- Да нет, - ответил гетман. - В колледже нас такой дурости не обучали. Все больше на философию да на иностранные языки налегали. А книжку про Цепеша я как-то в Варшаве прочитал. Цепеш-то, говорят, упырем был. Кровь он человеческую пил, - усмехнулся Выговский.
- Тьфу ты, пакость какая! - поморщился Акундинов. - Да неужто правда?
- Враки, - хладнокровно отозвался гетман. - Никакой он крови не пил, зато турок бил в хвост и в гриву! А живой-то Дракула страшнее был любого упыря.
1651 год от Рождества Христова.
Шведское королевство.
- Йоханн, ты уже прочитал "Гамлета"? - спросила Кристина, поворачиваясь лицом к Тимофею.
- Ага, - кивнул тот, пытаясь поцеловать ее в плечо.
- Мне кажется, что Гамлет - это ты, - сказала девушка, с нежностью посмотрев на любовника. - Читаю и тебя представляю…
- Ну, не знаю… - задумался Тимофей. - В Англии не бывал. Да и в Италии вроде бы Шекспиров не встречал.
- Смешной, - засмеялась Кристина, принявшись теребить его волосы. - Шекспир умер сорок с лишним лет назад. А легенду о Гамлете он вычитал у хрониста Саксона Грамматика.
- А, ну тогда да! - изрек Акундинов, попытавшись обнять Кристину. Та увернулась и, проводя ладонью по его лицу, заявила:
- Я прикажу написать с тебя портрет.
- И назовешь сию парсуну "Русский Гамлет"! - усмехнулся он.
- А что! - загорелась она идеей. - Можно заказать прекрасный портрет.
- И буду я писаный красавчик, - проворчал Тимофей. - С оттопыренной-то губой.