"Нет, я не Байрон, я другой…", 1832
Учёные-литературоведы, проводя параллели между пушкинской и лермонтовской лирикой, всегда отмечают, что, учась у Пушкина, молодой поэт вместе с тем с самого начала избегал прямых повторений и искал новых поэтических путей. "Лермонтов, – пишет Б. Эйхенбаум, – как будто сознаёт стоящую пред ним историческую задачу: овладеть искусством Пушкина, но суметь найти новый путь для поэзии, соответствующий настроениям, исканиям и мыслям новой эпохи. Он подхватывает оставленного Пушкиным Байрона; он пробует писать во всех жанрах, переходя от лирики к поэмам, от поэм к драме, и жадно изучает русскую и мировую литературу".
Исследователи лермонтовского творчества также отмечают, что его лирический герой отличается внутренней цельностью и, переходя из стихотворения в стихотворение, терзается одними и теми же проблемами, как бы ни отличалась их разработка. Действительно, можно выделить несколько сквозных мотивов лирики Лермонтова – мотив странничества, одиночества, судьбы, сна и смерти (последние часто у поэта сливаются и переплетаются).
Лирический герой Лермонтова – всегда гонимый миром странник: затерянный в "тумане моря голубом" ищет бури Парус; "носясь меж тёмных облаков" врывается в мир поэта Демон; "дубовый листок оторвался от ветки родимой"; "по лазури весело играя", умчалась "тучка золотая"; чьей-то неведомой рукой занесена в чужие края ветка Палестины; даже Ангел в одноименном стихотворении предстает перед читателем летящим "по небу полуночи". Такой герой не находит себе места ни на земле, ни в небе; странствие – его судьба, его удел, его отрада и страдание, его состояние души. Он лишен Дома и в жизни, и в смерти: – умереть ему, как правило, также суждено в пути, как Печорину, герою последнего лермонтовского романа. Его Дом везде и нигде.
Мой дом везде, где есть небесный свод,
Где только слышны звуки песен,
Всё, в чём есть искра жизни, в нём живёт,
Но для поэта он не тесен.
До самых звёзд он кровлей досягает,
И от одной стены к другой -
Далёкий путь, который измеряет
Жилец не взором, но душой."Мой дом", 1830
Чем вызвана эта вечная неуспокоенность? Прежде всего, отсутствием смирения в душе лермонтовского героя, изначальным неприятием своего места в земном мире, где люди чёрствы и холодны, где нет места искренним порывам и стремлениям, где пророк, вознамерившийся "глаголом жечь сердца людей", обречён быть изгнанным и отверженным:
С тех пор как вечный судия
Мне дал всеведенье пророка,
В очах людей читаю я
Страницы злобы и порока.
Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья:
В меня же ближние мои
Бросали бешено каменья."Пророк", 1841
В чём ищет спасения душа лермонтовского странника, в чём может обрести отраду? Перед ней открываются два пути – путь бунта и путь гармонии, путь богоборчества и путь молитвы. "Трудно понять и объяснить, какой психологический механизм стоит за этим явлением, – размышляет B.C. Баевский. – Словно бы в поэте уживаются две личности и попеременно проявляются в творчестве. Или словно бы в этом сложнейшем механизме присутствуют два регистра, и поэт, по своему желанию или непроизвольно, включает то один регистр, то другой… Сквозь годы Лермонтов пронёс и осуществил – в "Демоне" пессимистический вариант, в "Мцыри" – гармонический вариант романтического героя".
В художественном мире Лермонтова мотивы бунта и смирения, "бури" и "покоя" неизменно противостоят друг другу как два начала, не поддающиеся даже относительному сближению, и выбор лирический герой всегда делает в пользу одного из этих начал. "Буря" и "покой" – взаимоисключающие полярности в мире романтических идеалов, – пишет В.М. Маркович. – Романтический "покой" не просто душевное состояние, несущее отдых и забвение. Это состояние высшее, как бы проясняющее и концентрирующее в рамках одного мгновения всю гармонию бытия. Это, если можно так выразиться, "нирвана" самого бытия – неподвижное, всеразрешающее блаженство его абсолютной цельности, в которой уже бесследно исчезли любые диссонансы. Отзвуки такого идеала можно уловить в поэме "Мцыри" и в стихотворении "Выхожу один я на дорогу…" – этих романтических шедеврах Лермонтова. "Буря" в поэзии романтиков (и в частности, у юного Лермонтова) тоже не равнозначна олицетворению душевных или житейских волнений и тревог. Это особое идеальное состояние мира, противоположное гармонии. Мотив "бури" объединяет в себе ощущение первозданного хаоса, необузданной свободы и яростной борьбы, которая сталкивает и смешивает в напряжённо-противоречивом единстве все разнородные стихии сущего".
Если лермонтовский герой вступает на путь демонизма и бросает вызов земле и небесам, рождается стих, "облитый горечью и злостью", разочарованием в себе и своем поколении: "Мой Демон", "И скучно и грустно", "Дума", "Как часто пёстрою толпою окружён", "Прощай, немытая Россия…" и др. Тогда вывод поэта резок и неутешителен:
Толпой угрюмою и скоро позабытой
Над миром мы пройдем без шума и следа,
Не бросивши векам ни мысли плодовитой,
Ни гением начатого труда.
И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,
Потомок оскорбит презрительным стихом,
Насмешкой горькою обманутого сына
Над промотавшимся отцом."Дума", 1838
Однако вместе с бунтарством в лирическом мире Лермонтова живет и молитва, стремление к гармонии и покою, и тогда включается иной поэтический регистр и из-под пера поэта рождаются "Молитва", "Ангел", "Когда волнуется желтеющая нива…", "Выхожу один я на дорогу…", "Родина" и др. Можно даже сказать, что молитва становится особым жанром лермонтовской лирики ("В минуту жизни трудную…", "Не обвиняй меня, всесильный…", "Я, Матерь Божия, ныне с молитвою…"). Примечательно, что последнее из перечисленных стихотворений в автографах поэта было озаглавлено "Молитва странника". Только в молитве, в доверительном обращении к Богу, в минуты душевного просветления и возможно для лирического героя постижение если не "счастья на земле", то лёгкости и гармонии бытия.
Есть сила благодатная
В созвучье слов живых,
И дышит непонятная,
Святая прелесть в них.
С души как бремя скатится,
Сомненье далеко -
И верится, и плачется,
И так легко, легко…"Молитва", 1839
Процесс восхождения лирического героя к духовной гармонии, постижения божественной красоты мира раскрывается в одном из самых загадочных лермонтовских стихотворений "Когда волнуется желтеющая нива…" (1837), которое, по мнению исследователей, представляет "редчайший случай гармонизации личного и внеличного" и позволяет "увидеть в расцвете и созревании природы процесс, сопрягаемый с развитием души, достигающей своей высшей зрелости в постижении красоты как воплощения сущности мироздания".
Стихотворение представляет собой единый синтаксический период с восходящей частью (троекратным повторением союза "когда" в начале трёх первых строф) и нисходящей частью (четвёртая строфа с двукратно повторенным наречием "тогда"), причём первая – восходящая часть – гораздо более развёрнута, чем вторая – нисходящая. От постижения внешнего мира природы в первых трёх строфах, через её одушевление (нива "волнуется", лес "шумит", слива "прячется", ландыш "приветливо кивает головой", ключ "лепечет… таинственную сагу") поэт движется к постижению мира внутреннего и раскрывает состояние человека в тот момент, когда растворяются противоречия между рассудком и сердцем, земным и небесным, и высшей точкой в душевном восхождении героя становится осознание божественной сущности мироздания:
Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе, -
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу Бога.
М.Л. Гаспаров, проанализировав семантическую композицию стихотворения, показал точное соответствие формы и структуры его внутреннему содержанию и сделал важный вывод: "Композиционной схеме "Когда… Когда… Когда… Тогда: Бог" соответствует семантическое движение "извне – вовнутрь, из материального мира в духовный мир… и от души к мирозданию, но уже просветлённому и одухотворённому"".
Но есть для лермонтовского лирического героя и ещё один путь обретения "свободы и покоя" – это сон. Мотив сна, как уже отмечалось выше, проходит через всё творчество поэта, он созвучен размышлениям шекспировского героя:
Умереть. Забыться.
И всё. И знать, что этот сон – предел
Сердечных мук и тысячи лишений,
Присущих телу. Это ли не цель
Желанная? Скончаться. Сном забыться.
Уснуть. И видеть сны? Вот и ответ.
Какие сны в том смертном сне приснятся,
Когда покров земного чувства снят?
Лермонтов, как и Шекспир, сопрягает понятия "сон" и "смерть" и размышляет над гамлетовским вопросом в стихотворениях "Ночь", "На картину Рембрандта", "Смерть", "Я видел сон…" и, конечно, самом известном из этого ряда – стихотворении "Сон" (1841), написанном незадолго до роковой дуэли с Мартыновым. В.В. Набоков писал о том, что это стихотворение можно было бы назвать "Тройной сон", потому что композиционно оно представляет собой закрученную спираль с зеркальным отражением снов героя и героини. Перед нами разворачивается своеобразный "сон во сне", и, с одной стороны, сон уподобляется смерти ("…но спал я мёртвым сном"), а с другой стороны – сну уподобляется жизнь, причем граница между явью и сновидением предельно зыбка:
Но, в разговор весёлый не вступая,
Сидела там задумчиво одна,
И в грустный сон душа её младая
Бог знает чем была погружена.
Кроме зеркального отражения снов, в стихотворении можно отметить ещё целый ряд зеркальных оппозиций, организующих его художественную структуру: день – ночь (в полдень герою снится вечер, а героине, наоборот, – полдень), свет – тьма (естественный полдневный жар и сияющий искусственными огнями вечерний пир), жар – холод ("полдневный жар" в первой строке стихотворения и "хладеющая струя" крови в последней). Однако при таком важном значении в структуре стихотворения антиномий в целом оно оставляет впечатление гармонии, слияния дум, душ, снов, жизней героя и героини.
Все обозначенные нами ведущие мотивы лирики Лермонтова – одиночества, странничества, сна, любви, бунтарства и поиска высшей гармонии – сливаются в одном из последних его лирических шедевров "Выхожу один я на дорогу…" (1841), причём сливаются уже в первой его строке. Поразительна мелодика этого стихотворения. Оно открывается величественной картиной Божьего мира, красота и гармония которого осознается лирическим героем:
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу,
И звезда с звездою говорит.В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сиянье голубом…
Ночная, спящая земля тиха и пустынна, её покой хранит свет далёких звёзд. Дорога, туман, ночь, пустыня, звезда – каждый образ лермонтовского стихотворения становится символом, от которого незримые ниточки протянуты ко всему предшествующему творчеству поэта. Гармония Вселенной восхищает лирического героя, но слиться с ней он не может:
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? жалею ли о чем?
Как и в стихотворении "Когда волнуется желтеющая нива…", мысль и чувство поэта движутся от мира внешнего к миру внутреннему, к поиску того состояния, когда обретение гармонии между человеком и миром не нарушится неразрешимыми вопросами, терзающими душу. Это состояние есть волшебный сон героя, который не есть смерть ("но не тем холодным сном могилы"), но и не есть жизнь в обыденном представлении ("чтоб в груди дремали жизни силы"). Это некое высшее состояние "свободы и покоя", которое передаётся в последней строфе стихотворения сладким, завораживающим, мелодичным звучанием мягкого, "лелейного" звука "л". Это то состояние, когда человеческой душе становится внятна высокая мелодия божественной любви:
Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,
Про любовь мне сладкий голос пел,
Надо мной чтоб, вечно зеленея,
Темный дуб склонялся и шумел.
Необычайная искренность, яркая эмоциональность, но при этом глубина постижения жизни и отточенное поэтическое мастерство сочетаются в лучших образцах лермонтовской лирики. Мысль поэта находила воплощение в самых разнообразных стихотворных формах – в лирических медитациях, в стансах, балладах, думах, сатирах, эпиграммах и ораторских монологах. Нередко в стихотворениях находили первоначальное выражение замыслы многих его произведений больших форм, к которым и следует теперь обратиться.
Поэмы. Перу Лермонтова принадлежат около тридцати поэм, включая незавершённые замыслы. В первых его опытах в этом жанре ("Черкесы", "Кавказский пленник", "Корсар", "Преступник", "Олег", "Два брата" и др.) прослеживается явное влияние "южных" романтических поэм А.С. Пушкина и произведений Дж.-Г. Байрона, однако и в романтические поэмы Лермонтов внёс целый ряд своих, специфических черт.
Прежде всего, в центре лермонтовских поэм уже знакомый нам по лирике герой, живущий страстной, напряжённой внутренней жизнью, именно с этим связана их повышенная эмоциональность и экспрессивность. Именно поэтому Лермонтов чаще всего выстраивает "вершинную" систему персонажей и отдаёт предпочтение хронологическому изложению событий с краткой экспозицией и стремительным развитием действия. В большинстве лермонтовских поэм органично сочетаются драматические и описательные элементы. К первым можно отнести сосредоточенность действия вокруг нескольких драматических ситуаций, обилие развёрнутых монологов-исповедей главных героев и диалогов, состоящих из кратких, быстрых, отрывочных реплик. С другой стороны, великолепные пейзажные описания встречаются и в ранней поэме "Измаил-Бей", и в зрелых произведениях этого жанра – "Мцыри" и "Демон".
Уже было отмечено, что стих Лермонтова весьма экспрессивен и эмоционален: автор активно включается в повествование, проявляя своё присутствие то в лирическом отступлении, то в прямом обращении к герою, то в ярких оценочных эпитетах, то в риторических вопросах и восклицаниях. Ещё современники восхищались необыкновенной энергией лермонтовского стиха, как правило, использовавшего в поэмах четырехстопный ямб, который в сочетании с отсутствием строфы, неожиданными синтаксическими переносами, афористичными концовками-двустишиями создаёт впечатление страстной, эмоционально-взволнованной речи. "Этот четырёхстопный ямб с одними мужескими окончаниями, как в "Шильонском узнике", – писал В.Г Белинский о поэме "Мцыри", – звучит отрывисто и падает, как удар меча, поражающего свою жертву. Упругость, энергия и звучное, однообразное падение его удивительно гармонируют с сосредоточенным чувством, несокрушимою силою могучей натуры и трагическим положением героя поэмы".
Ещё одна важная линия в развитии жанра поэмы в творчестве Лермонтова связана с его интересом к истории России допетровского времени и увлечением русским фольклором. Творческим результатом этого интереса явились поэмы "Боярин Орша" (1836) и "Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова" (1837). В литературе о Лермонтове неоднократно указывалось на связь "Песни" с народной поэзией, в частности с былинами и историческими песнями. Поэту, несомненно, были хорошо известны "Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым", и некоторые из них (например, как указывают исследователи, "Мастрюк Темрюкович" и "Иван Годинович") в определённой степени нашли отражение в лермонтовской поэме.
Лермонтов создаёт эпическую поэму следуя фольклорным образцам, стремясь воспроизвести и формы народной поэзии, и, конечно, сам её дух, национальный характер. Все центральные герои "Песни" – и Калашников, и Кирибеевич, и царь Иван Грозный – люди сильных характеров и страстей, но только один из них – купец Степан Парамонович – движим народными представлениями о чести, законе и обычае, которыми невозможно поступиться даже перед лицом смерти. Именно осознание своей высшей правоты, того, что он является защитником не только своей личной чести, но чести семьи, всего рода Калашниковых, придает герою сил и в прямом столкновении с обидчиком – опричником, и в нравственном поединке с самим царем.
Наконец, третий путь развития лермонтовской поэмы связан с его ироническими произведениями – "Монго", "Сашка", "Тамбовская казначейша", "Сказка для детей". Вновь Лермонтов следует пушкинской традиции ("Граф Нулин", "Домик в Коломне"), когда в основу развития действия поэмы положен бытовой случай-анекдот, и само произведение в результате приобретает ироническую окрашенность, но одной лишь иронией не исчерпывается.
Однако из тридцати созданных Лермонтовым поэм две традиционно и справедливо считаются его вершинными достижениями в этом жанре – это "Мцыри" (1839) и "Демон" (последняя редакция – 1841).
Поэма "Демон" – творческий результат многолетней поэтической работы Лермонтова, его философских раздумий о добре и зле, о земле и небе, о божественном и демоническом начале в человеке и в самом мироздании. Начав работу над поэмой ещё юношей, поэт неоднократно перерабатывал её (всего насчитывается восемь редакций поэмы) и окончательно завершил лишь за несколько месяцев до смерти. Лермонтов, конечно, был хорошо знаком с западноевропейской традицией и трактовками образа дьявола в творчестве Д. Мильтона, Дж.-Г. Байрона, Т. Мура, И.-В. Гёте, А. де Виньи и др., однако его поэма родилась как явление абсолютно самобытное, прежде всего как плод его собственных напряжённых духовных исканий, взлётов и падений.
Как и все лермонтовские герои-бунтари, Демон бросает вызов не только собственной судьбе, но всему мироустройству, где он был прежде "чистым херувимом", "счастливым первенцем творенья", теперь же стал "печальным духом изгнанья". Демон Лермонтова не желает быть ни воплощением абсолютного добра, не знать "ни злобы, ни сомненья", ни носителем абсолютного зла.
Ничтожной властвуя землей,
Он сеял зло без наслажденья.
Нигде искусству своему
Он не встречал сопротивленья -
И зло наскучило ему.
Дух зла тоскует по "человеческому, слишком человеческому" чувству, по земной любви, которая Демону недоступна, потому что, полюбив такой любовью, какой любит его Тамара, – любовью самоотверженной и искупительной, он перестанет быть Демоном. С самого начала герой Лермонтова предстает не коварным искусителем, стремящимся погубить свою жертву, такая задача слишком мелка для него. Когда герой впервые видит Тамару, им овладевают сложные, противоречивые чувства, в его размышлениях больше вопросов, чем ответов, и сам он в этот момент подобен "вечеру ясному", "ни день, ни ночь, – ни мрак, ни свет".
Прикованный незримой силой,
Он с новой грустью стал знаком;
В нём чувство вдруг заговорило
Родным когда-то языком.
То был ли признак возрожденья?
Он слов коварных искушенья
Найти в уме своем не мог…