Совсем не то
(Да и не тем макаром), как я Вам
Советовал… Пускай король обрюзглый
Затянет Вас опять в свою постель,
Щипнёт за щёчку, назовёт Вас "мышкой
Своей", а Вы ему позвольте всё,
Да и за пару жирных поцелуев
Или за то, что пощекочет он
Вам шею окаянными своими
Ручищами, раскройте-ка ему
Всё это дело: что не столько я
По сути впал в безумье, сколь безумен
В намеренье своём! О, право, было б
Неплохо, если б дали Вы узнать
Ему всё это. Ведь и кто бы смог
(Не королева же, что так прекрасна,
Скромна, мудра) скрыть от нетопыря,
От жабы, от распухшего кота
Такую грандиозную интригу?..
Кто в силах это сделать? Нет! Презрев
И родственное чувство, и доверье
Моё, как та известная мартышка
Из басни, подымитесь на чердак
И, выпустив из клетки птиц на волю,
Решите, что способностью летать
Владеет всяк, кто вылезет оттуда,
И – чтобы испытать сие – Вы сами
Залезьте, словно птичка, в эту клетку,
Да и сломайте собственную Вашу
Изнеженную шею, рухнув вниз…
ЖЕНЩИНА:
О, будь уверен: если рождены
Слова дыханьем, а дыханье – жизнью,
То я скорее с жизнью распрощусь,
Чем выдохну то, что ты мне сказал.
СВЕТЛОВИДОВ:
Мне в Англию отправиться придётся.
Вы знаете об этом?
ЖЕНЩИНА:
Боже Мой!
Я и забыла… Это решено уж.
СВЕТЛОВИДОВ:
И – письма запечатаны, и двое
Моих же однокашников (кому
Довериться я жажду в той же мере,
Как жажду быть укушенным змеёй)
Доставят самолично предписанье.
Они должны расчистить мне дорогу
И прямо в западню меня ввести.
Пусть всё идёт своим путём! Ведь тут
Азарт – устроить так, чтобы сапёр
Взлетел на воздух от своей же мины.
А это будет сделать нелегко,
Коль я не вроюсь ниже хоть на ярд
Под их подкоп и их же не подкину
На самую луну. О, высший шик -
Когда на глубине одной без спросу
Две "тихих сапы" встретятся нос к носу!
Затемнение; он остается в луче; появляется Никита Иваныч
НИКИТА ИВАНЫЧ(аплодирует): Браво! Бис! Браво!..
СВЕТЛОВИДОВ: Никитушка!
НИКИТА ИВАНЫЧ: Браво! Василь Васильич! Какой же Вы старик? Вон как Вы молоды!..
СВЕТЛОВИДОВ: Какая тут к чёрту старость!.. Никакой старости нет, всё – вздор, чепуха! Сила из всех жил бьёт фонтаном: это молодость, свежесть, жизнь! Где талант, Никитушка, там нет старости!
Оглядевшись.
Вот и фонтан… Она сюда придёт
Я, кажется, рождён не боязливым,
Перед собой вблизи видал я смерть,
Пред смертию душа не содрогалась.
Мне вечная неволя угрожала,
За мной гнались – я духом не смутился
И дерзостью неволи избежал.
Но – что теперь теснит моё дыханье?
Что значит сей неодолимый трепет?
НИКИТА ИВАНЫЧ:
Иль это дрожь желаний напряжённых?
СВЕТЛОВИДОВ:
Нет… Это страх.
НИКИТА ИВАНЫЧ:
Что? Страх?
СВЕТЛОВИДОВ:
Поверь мне: страх…
НИКИТА ИВАНЫЧ:
Не может быть!
СВЕТЛОВИДОВ:
День целый ожидал
Я тайного свидания с Мариной,
Обдумывал всё то, что ей скажу,
Как обольщу её надменный ум,
Как назову "московскою царицей"…
Но – час настал – и ничего не помню…
Не нахожу затверженных речей.
Любовь мутИт моё воображенье…
НИКИТА ИВАНЫЧ:
Но что-то вдруг мелькнуло…
Прислушиваются.
Шорох…
СВЕТЛОВИДОВ:
Тише!..
Нет, это свет обманчивой луны,
И – прошумел здесь ветерок.
Входит Марина.
МАРИНА:
Царевич!
СВЕТЛОВИДОВ:
Она!..
Машет рукой; Никита Иваныч скрывается в темноте.
Вся кровь во мне остановилась.
МАРИНА:
Димитрий! Вы?
СВЕТЛОВИДОВ:
Волшебный, сладкий голос!
Идет к ней.
Ты ль наконец?.. Тебя ли вижу я,
Одну, со мной, под сенью тихой ночи?..
Как медленно катился скучный день!
Как медленно заря вечерня гасла!..
Как долго ждал во мраке я ночном…
МАРИНА:
Часы бегут, и – дорого мне время.
Я здесь тебе назначила свиданье
Не для того, чтоб слушать нежны речи
Любовника. Слова не нУжны. Верю,
Что любишь ты. Но слушай: я решилась
С твоей судьбой – и бурной, и неверной -
Соединить судьбу мою… – то вправе
Я требовать, Димитрий, одного:
Я требую, чтоб ты души своей
Мне тайные открыл теперь надежды,
Намеренья и даже опасенья,
Чтоб Об руку с тобой могла я смело
Пуститься в жизнь – не с детской
слепотой,
Не как раба желаний лёгких мужа,
Наложница безмолвная твоя,
Но как тебя достойная супруга,
Помощница московского царя.
СВЕТЛОВИДОВ:
О, дай забыть хоть на единый час
Моей судьбы заботы и тревоги!
Забудь сама, что видишь пред собой
Царевича… Марина! Зри во мне
Любовника, избрАнного тобою,
Счастливого твоим единым взором.
О, выслушай моления любви,
Дай высказать всё то, чем сердце пОлно…
МАРИНА:
Не время, князь. Ты медлишь,
и – меж тем -
Приверженность твоих клевретов стынет,
Час От часу опасность и труды
Становятся опасней и труднее.
Уж носятся сомнительные слухи,
Уж новизнА сменяет новизну…
А Годунов свои приемлет меры…
СВЕТЛОВИДОВ:
Что – Годунов? Во власти ли Бориса
Твоя любовь, одно моё блаженство?
Нет, нет! Теперь гляжу я равнодушно
На трон его, на царственную власть.
Твоя любовь… что без неё мне жизнь,
И славы блеск, и русская держава?
В глухой степи, в землянке бедной – ты,
Ты заменишь мне царскую корону,
Твоя любовь!..
МАРИНА:
Стыдись! Не забывай Высокого, святого назначенья.
Тебе твой сан дороже должен быть
Всех радостей, всех обольщений жизни.
Его ни с чем не можешь ты равнять.
Не юноше кипящему, безумно
Пленённому моею красотой,
Знай – отдаю торжественно я руку
Наследнику московского престола,
Царевичу, спасённому судьбой.
СВЕТЛОВИДОВ:
Не мучь меня, прелестная Марина,
Не говори, что сан, а не меня
Избрала ты. Марина! Ты не знаешь,
Как больно тем ты сердце мне язвИшь…
Как!.. Ежели… О, страшное сомненье!..
Скажи: когда б не царское рожденье
Назначила слепая мне судьба, -
Когда б я был не Иоаннов сын,
Не сей, давно забытый миром, отрок, -
Тогда б… тогда б любила ль ты меня?
МАРИНА(помолчав):
Димитрий ты и быть иным не можешь.
Другого мне любить нельзя.
СВЕТЛОВИДОВ:
Нет! ПОлно:
Я не хочу делиться с мертвецом
Любовницей, ему принадлежащей.
Нет, полно мне притворствовать! Скажу
Всю истину. Так знай же: твой Димитрий
Давно погиб, зарыт – и не воскреснет.
А хочешь ли ты знать, кто я таков?
Изволь, скажу: я – бедный черноризец;
Монашеской неволею скучая
Под клобуком, свой замысел отважный
Обдумал я, готовил миру чудо -
И – наконец – из келии бежал
К укрАинцам, в их буйные курЕни,
Владеть конём и саблей научился…
Явился к вам, Димитрием назвался
И – полякОв безмозглых обманул.
Пауза.
Что скажешь ты, надменная Марина?
Довольна ль ты признанием моим?
Что ж ты молчишь?
МАРИНА:
О, стыд! О, горе мне!..
Пауза.
СВЕТЛОВИДОВ(тихо):
Куда завлёк меня порыв досады!..
С таким трудом устроенное счастье
Я, может быть, навеки погубил.
Что сделал я, безумец!
Вслух.
Вижу, вижу:
Стыдишься ты некнЯжеской любви…
Так вымолви ж мне роковое слово!
В твоих руках теперь моя судьба,
Реши, я жду…
Опускается на колени.
МАРИНА:
Встань, бедный самозванец.
Не мнишь ли ты коленопреклоненьем,
Как девочки доверчивой и слабой,
Тщеславное мне сердце умилить?
Ошибся, друг. У ног своих видала
Я рыцарей и графов благородных.
Но их мольбы я хладно отвергала
Не для того, чтоб беглого монаха…
Закрывает лицо руками.
СВЕТЛОВИДОВ(встает):
Не презирай младого самозванца.
В нём доблести таятся, может быть,
Достойные московского престола,
Достойные руки твоей бесценной…
МАРИНА:
Достойные позорной петли, дерзкий!
СВЕТЛОВИДОВ:
Виновен я. Гордыней обуЯнный,
Обманывал я Бога и царей,
Я миру лгал… Но – не тебе, Марина,
Меня казнить: я прав перед тобою.
Нет, я не мог обманывать тебя.
Ты мне была единственной святыней,
Пред ней же я притворствовать не смел.
Любовь, любовь ревнивая, слепая,
Одна любовь принудила меня
Всё высказать.
МАРИНА:
Чем хвалится, безумец!
Кто требовал признанья твоего?
Уж если ты, бродяга безымянный,
Мог ослепить чудесно два народа,
Так должен уж, по крайней мере, ты
Достоин быть успеха своего
И свой обман отважный обеспечить
Упорною, глубокой, вечной тайной.
Могу ль, скажи, предаться я тебе?
Могу ль, забыв свой род и стыд девичий,
Соединить судьбу мою с твоею,
Когда ты сам с такою простотою,
Так ветрено позор свой обличаешь?..
Он из любви со мною проболтался?!
Дивлюся: как перед моим отцом
Из дружбы ты доселе не открылся,
От радости – пред нашим королём
Или ещё – пред паном Вишневецким
Из верного усердия слуги?..
СВЕТЛОВИДОВ:
Клянусь тебе, что сердца моего
Ты вымучить одна могла признанье.
Клянусь тебе, что никогда, нигде,
Ни в пиршестве за чашею безумства,
Ни в дружеском заветном разговоре,
Ни под ножом, ни в муках истязаний
Сих тяжких тайн не выдаст мой язык.
МАРИНА:
Клянёшься ты?.. Итак – должна я верить.
О!.. Верю я! Но – чем, нельзя ль узнать,
Клянёшься ты? Не именем ли Бога,
Как набожный приИмыш езуитов?
Иль – честию, как витязь благородный?..
Иль, может быть, единым царским
словом,
Как царский сын? Не так ли? Говори.
СВЕТЛОВИДОВ(гордо):
Тень Грозного меня усыновила,
Димитрием из гроба нарекла,
Вокруг меня народы возмутила
И в жертву мне Бориса обрекла.
Царевич я. Довольно. Стыдно мне
Пред гордою полячкой унижаться…
Прощай навек. Игра войны кровавой,
Судьбы моей обширные заботы
Тоску любви, надеюсь, заглушат.
О, как тебя я стану ненавидеть,
Когда пройдёт постыдной страсти жар!
Теперь иду – погибель иль венец
Мою главу в России ожидает,
Найду ли смерть, как воин в битве честной
Иль как злодей на плахе площадной,
Не будешь ты подругою моею,
Моей судьбы не разделИшь со мною.
Но… может быть… ты будешь сожалеть
Об участи, отвергнутой тобою.
МАРИНА:
А если я… твой дерзостный обман
Заранее пред всеми обнаружу?
СВЕТЛОВИДОВ:
Не мнишь ли ты, что я тебя боюсь?
Что более поверят польской деве,
Чем русскому царевичу?.. Но знай,
Что ни король, ни Папа, ни вельможи
Не думают о правде слов моих.
Димитрий я иль нет – что им за дело?
Но я – предлог раздоров и войны.
Им это лишь и нужно. И тебя,
Мятежница, поверь, молчать заставят.
Прощай.
Хочет уйти.
МАРИНА:
Постой, царевич! Наконец
Я слышу речь не мальчика, но мужа.
С тобою, князь, она меня мирИт.
Безумный твой порыв я забываю
И вижу вновь Димитрия. Но – слушай:
Пора! Пора! Проснись, не медли боле;
Веди полки скорее на Москву -
Очисти Кремль, садись на трон
московский,
Тогда – за мной шли брачного посла.
Но – слышит Бог – пока твоя нога
Не оперлась на тронные ступени,
Пока тобой не свЕржен Годунов,
Любви речей не буду слушать я.
Уходит.
СВЕТЛОВИДОВ(один):
Нет – легче мне сражаться с Годуновым
Или – хитрить с придворным езуитом,
Чем с женщиной… Чёрт с ними!
МОчи нет…
И путает, и вьётся, и ползёт,
Скользит из рук, шипит, грозит и жалит…
Змея! Змея!.. Недаром я дрожал.
Она меня чуть-чуть не погубила.
Но – решенО: заутра двину рать!
Застывает, как статуя.
НИКИТА ИВАНЫЧ(приближается к нему): Василь Васильич!.. Что с Вами? Эй!..
СВЕТЛОВИДОВ(хохочет): Ошалел, Никитушка? Очумел?.. Погоди, дай и мне прийти в чувство… О Господи Боже Мой!.. Роль-то какая… Стиль-то какой высокий… А вот послушай, какая нежность и тонкость, какая музыка… Тс-с!.. Тише!..
Тиха укрАинская ночь.
Прозрачно небо. Звёзды блещут…
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух. Чуть трепещут
Сребристых тОполей листы…
Пауза; потом слышен скрипучий звук отворяемых дверей.
Что это?
НИКИТА ИВАНЫЧ: Это, должно быть, Петрушка и Егорка пришли… Талант, Василь Васильич! Талант!..
СВЕТЛОВИДОВ(в сторону скрипа дверей): Сюда, мои соколы!
(Никите Иванычу)
Пойдём одеваться… Никакой нет старости, всё это вздор, Никитушка, галиматья!..
Весело хохочет.
Что ж ты плачешь? Дура моя хорошая, что ты нюни распустил? Э-э, нехорошо!.. Вот это уж и нехорошо! Ну, ну, старик, будет так глядеть! Зачем так глядеть? Ну, ну…
Обнимает его.
Не нужно плакать… Где искусство, где талант, там нет ни старости, ни одиночества, ни болезней, и сама смерть – вполовину…
Плачет.
Да что я всё – талант, талант?.. Не в таланте дело, Никитушка! В правде… В правде!.. Вот только – какая и в чём она, правда, так я до сих пор и не разобрался… Всё нам, помню, твердили: правда жизни, правда жизни, не играй, а живи… Верю – не верю! Играй да не наигрывай… Ну и играли – жили, вроде… И, вроде, похоже, как в жизни… Да жизнь-то пролетела, и правда – вместе с нею… Где она, правда? Какая – правда?.. Фу-фу!.. И – нет её. Какая же это, Никитушка, правда, если от неё на смертном нашем одре ничего не остаётся? Как в жизни, жил, как в жизни – и умрёшь. А им-то, живым, что останется? Какая-такая "правда"? О чём?.. Нет, Никитушка! Уж если я вот здесь, на этих самых скрипучих подмостках, жизнь свою протопал, то там – во-он там… Слышишь? В яме, за рампой, что-то остаться должно! Кроме калейдоскопа разрозненных впечатлений… Вот это – то, что останется, – вот это и есть правда. Моя правда. Об этой проклятой и прекрасной жизни. Слышишь, Никитушка? Что я о ней с этого амвона поведал миру. Что я о ней поведал… А что я поведал? Фу-фу! Дунул – и нету…
Плачет.
Нет, Никитушка, спета уж наша песня. Какой я талант? Выжатый лимон, сосулька, ржавый гвоздь… А ты – старая театральная крыса, суфлёр… Пойдём!.. Какой я талант? В серьёзных пьесах гожусь только в свиту Фортинбраса… Да и – для этого уже стар… Да… Помнишь это место из "Отелло", Никитушка?
Прости, покой, прости, моё довольство!
Простите вы, пернатые войска
И гордые сражения, в которых
Считается за доблесть честолюбье!
Всё, всё – прости!.. Прости, мой
ржущий конь,
И звук трубы, и грохот барабана,
И флейты свист, и царственное знамя,
Все почести, вся слава, всё величье
И бурные тревоги славных войн!..
НИКИТА ИВАНЫЧ(растроганно): Талант, талант!..
СВЕТЛОВИДОВ: Или вот ещё… Прощальное…
Выходит к авансцене.
Вон из Москвы! Сюда я больше не ездок!
Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету,
Где оскорблённому
есть чувству уголок!
Карету мне, карету!..
ГОЛОС ИЗ ГРУППЫ, СТОЯЩЕЙ СЗАДИ: Экипаж подан, Василь Васильич!
СВЕТЛОВИДОВ(оглядывается): Что это? Кто?..
ТОТ ЖЕ ГОЛОС: Василь Васильич! Не признали? А мы хотели Вас по случаю бенефиса к цыганам свозить. Эх, думаем, – гулять, так гулять! Случай-то подходящий… Заехали к Вам, а Вас-то и нету. Где? Что?.. Поехали в театр. Что же Вы, голубчик, именинник Вы наш, от компании отделяетесь? Негоже этак-то… Поехали-ка с нами!
СВЕТЛОВИДОВ: Что ж, я не против, господа… Внимание всегда приятно.
ПРИЕХАВШИЙ(выходит из группы): Постойте, я мальчишку своего пошлю сбегать к Плотниковым. Они запирают поздно – вот не разменяют ли… Эй, Миша!
К нему подбегает мальчик, он шепчется с ним.
СВЕТЛОВИДОВ(вслушиваясь в знакомый текст): В лавку к Плотниковым?.. Великолепнейшее дело! Миша, видишь, беги к Плотниковым и скажи, что Дмитрий Фёдорович велел кланяться и сейчас сам будет… Да слушай, слушай: чтобы к его приходу приготовили шампанского, этак дюжинки три, да уложили, как тогда, когда в Мокрое ездил… Я тогда четыре дюжины у них взял, они уж знают, не беспокойся, Миша. Да слушай: чтобы сыру там, пирогов страсбургских, сигов копчёных, ветчины, икры, ну и всего, всего, что только есть у них, рублей этак на сто или на сто двадцать, как прежде было… Да слушай: гостинцев чтобы не забыли, конфет, груш, арбуза два или три, аль четыре – ну нет, арбуза-то одного довольно, а шоколаду, леденцов, монпансье, тягушек – ну всего, что тогда со мной в Мокрое уложили, с шампанским рублей на триста чтобы было… Ну, вот и теперь чтобы так же точно. Да вспомни ты, Миша, если ты – Миша… Ведь его Мишей зовут?
ПРИЕЗЖИЙ: Да постойте, Вы лучше сами пойдёте, тогда и скажете… А он – переврёт.