Ждать в темноте было тяжело. Каждый звук доносился до них неискаженным, они слышали шорохи и разговор у дома, но слов разобрать не могли.
– Их семеро! – сказал Хенли.
Чик кивнул.
– Они держат девушку во дворе. Руки у нее связаны, но ноги свободны. Я заметил, как ее вели от лошади.
Он обернулся.
– Хенли, вы с Гейтсби обойдите дом и прикройте выход с ранчо. Не дайте им уйти.
Он тронул Йорка за плечо.
– Вы немного подождите, и если получится, тихонько проберитесь в дом через заднюю дверь и сидите там без звука.
– А вы?
– Я проберусь к ним и вытащу девушку, прежде чем начнется стрельба.
– Но это мое дело! – запротестовал Стив.
– Нет, я могу двигаться, как индеец, и я это сделаю.
Распластавшись на земле, почти касаясь ее щекой, Боудри дюйм за дюймом продвигался вперед с помощью рук, локтей и пальцев ног, пока не достиг утоптанной земли. Он не рискнул ползти дальше, потому что одежда слишком громко царапалась бы о твердую глину.
В темноте он различил девушку, лежащую на земле, и сторожившего ее ковбоя: Боудри увидел огонек сигареты. Сидя у амбара, опершись плечом о стену, тот время от времени озирался по сторонам.
Чик пробрался к боковой стене амбара, и затем, встав во весь рост, стал скользить ближе и ближе к стражу. Вдруг человек обернулся, и Боудри замер, затаив дыхание. Он увидел, как дернулись локти охранника, как поднялись его руки – тот сворачивал новую сигарету.
Он продолжал ее сворачивать, когда предплечье Чика проскользнуло у него под подбородком и намертво сжало горло. Правой рукой Боудри усилил захват и надавил. Движения его были быстрыми и отработанными.
Человек отчаянно дернулся, девушка в испуге села. Боудри держал захват до тех пор, пока мышцы охранника не расслабились, тогда он отпустил его и двинулся к девушке. Коснувшись пальцем ее губ, чтобы она ненароком не вскрикнула, Чик одним движением перерезал веревки.
Сняв с бесчувственного стража шейный платок и пояс, он связал его крепко, но из-за спешки не слишком надежно: ведь им была нужна – только минута-другая.
Небо на востоке слегка посерело. Боудри даже не представлял, что прошло так много времени с момента его приезда на ранчо и что он так долго подбирался к девушке.
Он уже уводил Карлотту, когда услышал резкое движение и возглас:
– Джо? Что ты делаешь с девчонкой? – Человек поднялся на ноги. – Джо? Джо? – И потом закричал: – Эй! Ты!
– Бегите, – прошептал Боудри, поворачиваясь лицом к противнику и одновременно выхватывая револьвер.
Пламя выстрела прорезало ночь. В ту же секунду последовал выстрел из конюшни, Боудри бросился на землю и ответил, быстро перекатившись поближе к ненадежному укрытию – деревянному корыту-поилке.
При первых звуках стрельбы Соуэрс бросился в дом. Подбежал Люк Бойер с револьвером наизготовку.
– Вот тебе, Боудри! – заорал он и выстрелил.
Но он опоздал на долю секунды. Люка качнуло назад, из рта полилась кровь, но он все-таки пытался поднять револьвер. Чик выстрелил еще раз, Бойера крутануло пулей, и он упал на живот, ногами к Боудри.
Хенли и Гейтсби, план которых оказался нарушен из-за того, что Боудри обнаружили, стреляя, ворвались во двор и бросились к двери дома.
Боудри побежал к ним на помощь, держась у стены, но в это время Йорк споткнулся и упал, выронив револьвер. Тут же подобрав его, он откатился от двери, а Мэд Соуэрс, посылая пулю за пулей, появился в проеме. Желание Соуэрса во что бы то ни стало попасть в Йорка заставило его забыть об осторожности. Под каблук ему что-то попало, он потерял равновесие и ухватился за дверной косяк, наполовину показавшись из-за стены.
Боудри выстрелил в тот момент, когда увидел Соуэрса в дверном проеме. Грузное тело Соуэрса осело, и он сполз по косяку на колени, опустившись на ступеньку лестницы. С лицом, искаженным болью и ненавистью, он не мигая смотрел на Боудри. Револьвер выскользнул из его пальцев, и Соуэрс медленно уткнулся лицом в доски крыльца.
Боудри приблизился к нему, нагнулся и поднял револьвер. Это был сорок первый калибр.
Подошел Йорк.
– Я был у него точно на мушке. На чем это он поскользнулся?
Боудри поднял с пола свинцовую пулю со сплющенным наконечником.
– Я потерял ее, когда хоронил Джима Мейсона. Он, должно быть, наступил на нее. Боудри повертел пулю в пальцах. – Ею выстрелил Соуэрс из своего револьвера шестнадцать лет назад!
На рассвете у костра они готовили кофе, в четверти мили от ранчо. Карлотта подняла глаза.
– Стив рассказал мне, что вы сделали. Я хочу поблагодарить вас. Я ничего не знала о родителях. Мне было всего три года, когда меня взяла сестра мистера Соуэрса.
– Наверное, сначала он держал вас при себе, чтобы иметь влияние на вашу мать, – сказал Боудри, – но когда вы подросли, и он увидел ваши фотографии, которые посылала ему сестра, он начал вынашивать другие планы.
– Это ранчо моего отца?
– Он построил его для себя и жены. Ваш отец много поработал. Это был счастливый человек. У него была женщина, которую он любил, и дом, который был ему нужен.
Боудри встал. Ему следовало возвращаться в отель писать рапорт.
– Ранчо построили для двух любящих друг друга людей, – сказал он.
– Стив говорит то же самое – его строили вдумчиво и с любовью.
– Нельзя, чтобы оно пропало. – Боудри взял поводья лошади, которую ему подвел Хенли. – Увидимся в городе!
Проездом…
У Боудри не было абсолютно никакой причины оспаривать авторитет "Шарпса" пятидесятого калибра, чье дуло высовывалось из-за дверного косяка.
– Стойте там, где стоите, мистер!
Голос был юным, но звучал повелительно, а нажать на спуск винтовки может не только взрослый. Чик Боудри дожил до своих лет, потому что знал, когда надо остановиться. Он остановился.
– Я не знал, что кто-то есть дома, – мирно сказал он. – Я ищу Джоша Петтибона.
– Его здесь нет, – с вызовом произнес юный голос.
– Ты можешь положить винтовку, малыш. Я пришел не со злом.
Ответа не последовало, и дуло не дрогнуло. Чику совсем не нравилось смотреть в эту черную дырку, однако его восхитила решительность юнца, стоящего по ту сторону винтовки.
– Где Джош?
– Он… его забрали. – Чику показалось, что голос мальчика дрогнул.
– Кто забрал?
– Шериф пришел и увел его.
– С какой стати шерифу понадобился Джош Петтибон.
– Говорят, он отравил лошадь Ниро Татума, – сказал мальчик. – Но он ничего такого не делал!
– Татум из "Длинного Т"? Положи-ка лучше винтовку, малыш, и давай поговорим. Я не враг твоему отцу.
После минутного размышления винтовка опустилась на пол, и вышел большеголовый мальчик с револьвером за поясом. Рубашка на нем явно принадлежала отцу. Было ему лет двенадцать, не больше, и был он очень худой.
Боудри внимательно посмотрел на мальчугана, но болезненный вид его не обманул. Пусть он молод и худ, но совсем не трус и может взять на себя ответственность. В небогатом словаре Боудри "ответственность" была самым важным словом.
Мальчик медленно и настороженно дошел до ворот, но не подумал открывать их.
– Твой папа отравил лошадь Татума?
– Нет! Мой папа никогда ничей скот не травил!
– Я так и думал, – согласился Боудри. – Расскажи-ка мне об этом.
– Ниро Татум ненавидит папу, а папе наплевать на Татума. Он два или три раза хотел согнать папу с земли, все время говорил, что нечего, мол, тюремным пташкам гнездиться рядом с его землей.
Когда мальчик произнес "тюремная пташка", он быстро поднял глаза на Боудри, чтобы посмотреть, как тот это воспримет, но Чик, казалось, ничего не заметил.
– А потом папа получил от Пита Свагера племенного быка, и это разозлило Татума еще больше. Татуму очень хотелось заполучить его у Свагера, он предлагал ему большие деньги. Пит знал, что папе хочется иметь такого быка, а Пит был кое-чем обязан папе, поэтому недорого продал его нам. Пит покидал наши края.
Чик Боудри знал, чем Пит Свагер был обязан Джошу Петтибону. Пит поехал по делам в СанАнтонио и там заболел. Его жена осталась на ранчо одна с маленьким ребенком, и через два дня после отъезда Пита они тоже заболели оспой. Джош Петтибон приехал, чтобы ухаживать за ними, и к тому же выполнял всю работу по ранчо. Услуга была немалая, а Пит Свагер – не из тех, кто забывает долги.
– Вороная кобыла Татума взяла да померла, а он обвинил папу, что тот ее отравил.
– Какие у них есть улики? – спросил Боудри.
– Кобылу нашли рядом с нашей изгородью, когда она умирала: у нее шла пена изо рта, и она ужасно дергалась. Тогда Татум обвинил папу, а потом Фосс Дил сказал, что видел, как папа давал ей яд.
– Успокойся, малыш. Нам надо все хорошенько обдумать. У тебя есть кофе?
Лицо мальчика вспыхнуло.
– Нет. – А затем, увидев, что Чик собирается спешиться, он сказал:
– У нас в доме нечего есть. Вы лучше поезжайте в город.
Боудри улыбнулся.
– Ничего, если я воспользуюсь твоей печкой, сынок? У меня с собой есть чуток еды и немного кофе, а я проголодался.
Неохотно, часто поглядывая на Боудри, мальчик открыл ворота. Он взглянул на чалого.
– Он ведь быстро скачет, да?
– Как заяц, но только он может скакать по многу миль и никогда не устает. А бывали такие времена, когда ему приходилось скакать по-настоящему.
Мальчик быстро посмотрел на него.
– Вы в бегах, мистер? За вами тоже охотится закон?
– Нет. Я понял, что жить по закону выгоднее. Пару лет назад у меня вышла стычка с довольно лихими ребятами, и некоторое время я вроде как был в бегах. Нет ничего романтического в том, чтобы быть преступником, сынок. Сплошные неприятности, а к ним и еще неприятности. Ты никому не можешь доверять, даже тем преступникам, с которыми ездишь вместе. Ты всегда опасаешься, что тебя кто-нибудь узнает, у тебя нет настоящих друзей, потому что ты боишься, что они тебя могут предать или ограбить. Вся беда преступника в том, что ему приходится вращаться в плохой компании.
Когда они подошли к дому, Чик услышал внутри легкий шорох, а когда вошел, тонкая занавеска в дверном проеме, ведущем в соседнюю комнату, слегка колыхалась. Темнело, и Чик снял с лампы плафон, зажег ее и поставил плафон на место.
Мальчик с неловким чувством смотрел на него, время от времени кидая взгляд на занавеску.
– Скажи сестре, чтобы она вышла. Я ей не сделаю ничего плохого, к тому же она, наверное, тоже хочет есть.
Из-за занавески нерешительно вышла девушка лет шестнадцати, с такими же, как у брата, большими грустными глазами и таким же тонким лицом, она была красивой. Чик улыбнулся ей, затем начал откалывать лучинки для печи.
Чик взглянул на мальчика.
– Тебе не трудно поставить мою лошадь, сынок? Если хочешь, возьми с собой сестру, а когда будете возвращаться, прихватите заодно мою винтовку.
Пока они занимались делами во дворе, он разжег огонь и, обнаружив ослепительно чистый кофейник, поставил кофе. Затем, покопавшись в походном мешке, вытащил кусок бекона, несколько картофелин и диких луковиц. К тому времени, как они вернулись, еда стояла на плите, а в комнате вкусно, по-домашнему пахло кофе и беконом.
Расскажите мне про папу, – предложил он, – и уж раз зашла об этом речь, скажите, как вас зовут.
– Ее зовут Дотти. А меня Том, – ответил мальчик.
Когда Том начал говорить, Чик обнаружил, что знает почти все.
Три года назад Джоша Петтибона арестовали и посадили в тюрьму. Как и многие другие рейнджеры, Чик считал его наказание незаслуженным.
Петтибон повалил изгородь, закрывавшую путь к воде для его стада, и был осужден за злостное хулиганство. Ни один судья на Западе не осудил бы его, но в этом случае подавляющая часть присяжных "принадлежала" Багсу Татуму, брату Ниро. Судья и обвинитель были друзьями Татумов, к тому же Джош, не имея денег на адвоката, защищался сам. Чик Боудри не был ни судьей, ни присяжным заседателем, но он верил тому, что знал об этом деле.
– Когда начнется суд? – спросил он.
– Послезавтра.
– Ладно, завтра вы с сестрой как следует принарядитесь, выкатите повозку, и мы с вами поедем в город. Может, вам удастся помочь вашему папе. – А пока, – добавил он, – утром я поеду один и разведаю обстановку.
Работа рейнджеров заключалась не только в том, чтобы поддерживать закон и порядок и делать все возможное для защиты граждан; подчас им приходилось выступать в роли судьи или присяжного в малонаселенных округах, где судов не было, а также там, где они были, но доверять им можно было с трудом. Слишком часто суды контролировались крупными скотовладельцами и защищали только их интересы.
Чик Боудри знал, что Джош Петтибон был неплохим человеком. Упрямый, яростно независимый и часто вспыльчивый, Джош догадывался, что ограда у источника была поставлена только в пику ему, Джошу. Отгородив ручей, Татум перекрыл дорогу только стаду Джоша, все остальные стада могли приходить и уходить, как им заблагорассудится. Багс Татум хотел заполучить землю Джоша и, пока тот был в тюрьме, владел ею.
Освободившись, Джош забрал детей у родственницы, которая присматривала за ними, и подал заявку на новую свободную землю. Здесь ему также повстречался один из Татумов: Ниро владел обширным поместьем к северу от нового участка Петтибона.
Фосс Дил тоже посматривал на этот участок и злился на Петтибона за то, что тот застолбил его раньше.
Еще не рассвело, а Боудри уже ехал по дну каньона. Том тщательно проинструктировал его, и Чик знал, куда ехать. Он нашел мертвую лошадь, лежащую около заболоченного, поросшего водорослями источника в каньоне, отходившем от каньона Блю. Это была отличная кобыла, вне всякого сомнения.
Боудри задумчиво оглядел скалы и стены каньона, наконец подошел к источнику и тщательно осмотрел траву, росшую поблизости. В вязкой земле на берегу источника, в густой траве пряталось множество растений, чье разнообразие объяснялось близостью воды.
Сев на корточки, он вытянул одно растение, с перистыми листьями и клубневидным корнем. Вернувшись к коню, он уложил добычу в седельную сумку, отвел чалого подальше и, держа руку поближе к револьверу, вспрыгнул в седло.
Боудри уже почти доехал до ранчо Петтибона, когда послышались выстрелы, а в ответ – глухое буханье "Шарпса".
Послав чалого в галоп, он выскочил из каньона и увидел, как дом огибают четыре всадника, а затем услышал пронзительный крик из конюшни. Высоко подняв руку, он въехал во двор.
Один из всадников выехал ему навстречу.
– Езжай своей дорогой, парень. У нас свои проблемы, они тебя не касаются.
– Не парень, а рейнджер! – сказал Боудри. – А теперь спрячь винтовку в чехол и отзови своих псов, иначе я вышибу тебя из седла!
Всадник презрительно рассмеялся.
– Да я могу…
И вдруг на него уставился "кольт".
– Хватит! – сказал Боудри. – Хватит, убирайся!
Визг, раздавшийся из конюшни, подстегнул Боудри. Чтобы не подставлять спину врагу, он резко послал коня вперед и ударом револьвера выбил всадника из седла. Резко развернувшись, он въехал в конюшню.
С Дотти боролся мужчина с искаженным от ярости лицом и расцарапанной окровавленной щекой. Заметив Боудри, он отшвырнул девушку и потянулся к оружию, но чалый хорошо знал свое дело: когда Боудри пришпорил коня, он плечом ударил человека, повалив его на пол.
Чик тут же очутился рядом, схватил его за рубашку, выбил из рук оружие, а затем нанес второй удар – по голове.
Боудри сорвал с бандита оружейный пояс и уже поворачивался, когда увидел, что в амбар вбежали двое. Он навел на них револьвер.
– Бросьте оружие! Бросьте оружие, быстро!
Медленно и осторожно, чтобы не сделать роковой ошибки, они расстегнули пряжки оружейных поясов.
– Теперь шаг назад!
Из дома вышел Том Петтибон с "Шарпсом" наготове.
– Возьми их на мушку, Том. Если кто-нибудь из них пошевелится, сделай из него фарш!
– Эй, мистер, – запротестовал было один из двоих. – У малыша могут сдать нервы!
– Тогда стойте и молитесь, чтобы не сдали, – предложил Боудри.
Он подошел к человеку, которого сбил револьвером, разоружил и связал его. Когда он вернулся в конюшню, Дотти с вилами в руках стояла над нападавшим на нее человеком.
– Спасибо, Дотти. Я с ним справлюсь.
Рывком подняв человека на ноги, он связал ему руки и вывел во двор.
– За то, что ты тут натворил, – провозгласил один из нападавших, – Ниро Татум снимет с тебя шкуру!
– Так вы ребята Татума? Не успели отца этих ребятишек посадить в тюрьму, а вы уже здесь. Что вам надо?
– А тебе очень хочется знать? – насмешливо ухмыльнулся один из них.
Чик улыбнулся.
– Я узнаю. Намерен разузнать. Посмотрите-ка на меня внимательно, ребята. Мое лицо вам что-нибудь напоминает?
– Ты похож на проклятого апачи!
Чик снова улыбнулся.
– Так подумайте вот о чем, – сказал он и повел рукой. – Мы далеко от ближайшего жилья, а я только что поймал вас за тем, что вы приставали к девушке. Вы ведь знаете, что техасцы такого не любят. Вы думали, что вам это удастся, и никто ничего не узнает. Так вот: прежде чем я закончу работать с вами, вы не только расскажите мне все, о чем я спрошу, но более того – границы Техаса покажутся вам слишком маленькими. В Техасе все будут знать, какая вы ползучая мразь. – Может быть, – добавил он, – вас повесят. Я рейнджер, и мне не положено допускать суда Линча, но я могу и отвернуться. Конечно, с точки зрения индейца апачи, повешенье – слишком легкая для вас смерть.
Пока Том сторожил связанных по рукам и ногам мужчин, Дотти выкатила повозку.
Тем временем Чик насобирал палочек и немного соломы из амбара и разжег огонь. В костер он положил клеймо. Пленники смотрели то на него, то на костер.
– Эй, ты чего? Какого дьявола ты…?
– Вы мне не поверите, с каким твердым характером иногда встречаются люди, – сказал как бы между прочим Боудри. – Представьте себе: иной раз приходится напрочь сжечь человеку два-три пальца, а то и ухо, чтобы он, наконец, разговорился.
Боудри неожиданным рывком поставил на ноги мужчину, нападавшего на Дотти.
– Вот ты, например. Я хочу поглядеть, насколько ты крепкий.
Он взглянул на остальных.
– Запах горящего мяса вас, ребята, не смущает? Иногда он беспокоит даже меня. Но не сразу. Через некоторое время.
– Послушай-ка…! – запротестовал один.
Чик посмотрел на Тома, глядящего на него широко открытыми глазами.
– Если кто-нибудь из них дернется, сразу стреляй.
– Постой минутку. – Человек, который произнес это, был небольшого роста, жилистый, неопрятного вида. – Я не верю, что ты это сделаешь. Я не верю, что ты кого-нибудь из нас поджаришь, а вот когда ты привезешь нас в город, нам придется предстать перед судом и…
– А суд у Татума сидит в заднем кармане, – ухмыльнулся другой.
Боудри глянул на него.