3 апреля 1925 года Булгаков получает предложение от Московского Художественного театра создать пьесу на основе романа "Белая гвардия", начало которого на тот период было опубликовано в журнале "Россия". В августе Булгаков завершает работу над пьесой, состоявшую из 5-ти актов. В этот период Булгаков отказывается от образа полковника Най-Турса, отдав его реплики и героическую смерть полковнику Малышеву. После первой читки в октябре 1925 года Булгаков создает вторую редакцию пьесы, сократившуюся до четырех актов. Главной особенностью этой редакции стал образ полковника Алексея Турбина, объединившего черты доктора Турбина и полковника Малышева. На репетициях пьесы Булгаков выступает не только как автор, но и практически в роли режиссера. 26 марта 1926 года спектакль был одобрен К.С. Станиславским, но был поднят вопрос о сокращении пьесы и об изменении ее названия. 24 июня 1926 года состоялась первая генеральная репетиция пьесы, на которой присутствовали представители Главреперткома критики Блюм и Орлинский, назвавшие пьесу "сплошной апологией белогвардейцев". В качестве уступки в пьесу были внесены поправки, и таким образом была создана третья редакция, получившая названия "Дни Турбиных", что все равно не спасло пьесу от дальнейших поправок и сокращений, которые Булгаков был вынужден вносить практически до самой премьеры спектакля, которая состоялась 5 октября 1926 года. Пьеса имела ошеломляющий успех, причем как со знаком плюса, так и со знаком минуса. Для зрителя на сцене представал навсегда утраченный мир, с кремовыми шторами, грозно представала реальность гражданской войны, в которой оказалась интеллигенция. Со стороны критики последовали отрицательные отзывы о пьесе, умалчивавшие о ее художественности, но пытавшиеся уничтожить ее с политической точки зрения. В 1929 году пьеса "Дни Турбиных" была запрещена и возобновлена на сцене Московского Художественного театра только в 1932 году. До 1941 года спектакль "Дни Турбиных" прошел 987 раз.
Библиография
М.А. Булгаков-драматург и художественная культура его времени: Сб. ст. М., 1988.
Смелянский А.М. Михаил Булгаков в Художественном театре. М., 1989.
Чудакова М.О. Жизнеописание Михаила Булгакова. М., 1988.
Дни Турбиных
Пьеса в 4-х действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Турбин Алексей Васильевич, полковник-артиллерист, 30 лет.
Турбин Николка, его брат, 18 лет.
Тальберг Елена Васильевна, их сестра, 24 лет.
Тальберг Владимир Робертович, генштаба полковник, ее муж, 38 лет.
Мышлаевский Виктор Викторович, штабс-капитан, артиллерист, 38 лет.
Шервинский Леонид Юрьевич, поручик, личный адъютант гетмана.
Студзинский Александр Брониславович, капитан, 29 лет.
Лариосик, житомирский кузен, 21 года.
Гетман всея Украины.
Болботун, командир 1-й конной петлюровской дивизии.
Галаньба, сотник-петлюровец, бывший уланский ротмистр.
Ураган. Кирпатый.
Фон Шратт, германский генерал.
Фон Дуст, германский майор.
Врач германской армии.
Дезертир-сечевик.
Человек с корзиной.
Камер-лакей.
Максим, гимназический педель, 60 лет.
Гайдамак-телефонист.
1– й офицер.
2– й офицер.
3– й офицер.
Юнкера и гайдамаки.
I, II и III акты происходят зимой 1918 года в городе Киеве. IV акт – в начале 1919 года.
АКТ ПЕРВЫЙ
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Квартира Турбиных. Вечер. В камине огонь. При открытии занавеса часы бьют девять раз и нежно играют менуэт Боккерини. Алексей склонился над бумагами.
[Ожидание Тальберга. Появление Мышлаевского, прибывшего с позиций под Красным Трактиром. Появление кузена Турбиных из Житомира, знаменитого Лариосика. Возвращение Тальберга. Разговор Тальберга с Еленой, в котором он сообщает о том, что ему необходимо бежать в Берлин, так как "немцы оставляют гетмана на произвол судьбы". Разговор Тальберга с Алексеем Турбиным.]
Тальберг. Видишь ли, я должен сообщить тебе важную новость. Сегодня положение гетмана стало весьма серьезным. Алексей. Как?
Тальберг. Серьезно, и весьма. Алексей. В чем дело?
Тальберг. Очень возможно, что немцы не окажут помощи и придется отбивать Петлюру своими силами.
Алексей. Неужели? Дело желтенькое… Спасибо, что сказал.
Тальберг. Теперь второе. Я сию минуту должен уехать в командировку.
Алексей. Куда, если не секрет?
Тальберг. В Берлин. Алексей. Куда? В Берлин?
Тальберг. Да. Как я ни барахтался, выкрутиться не удалось. Такое безобразие.
Алексей. Надолго, смею спросить?
Тальберг. На два месяца. Алексей. Ах, вот как.
Тальберг. Итак, позволь пожелать тебе всего хорошего. Берегите Елену. (Протягивает руку.) Что это значит?
Алексей (спрятав руку за спину). Это значит, что командировка ваша мне не нравится.
[Попрощавшись с Еленой и братьями Турбиными, Тальберг уходит.]
Николка. Алеша, как же это он так уехал? Куда? Алексей. В Берлин.
Николка. ВБерлин. Ага. В такой момент. С извозчиком торгуется. (Философски.) Алеша, ты знаешь, я заметил, он на крысу похож.
Алексей. А дом наш на корабль. Ну, иди к гостям. Иди, иди.
Николка уходит.
Алексей. Дивизион в небо как в копеечку попадает. "Весьма серьезно". "Серьезно, и весьма". Крыса! (Уходит.)
Елена (возвращается из передней. Смотрит в окно). Уехал…
КАРТИНА ВТОРАЯ [Беседа за ужином.]
Студзинский. Этот ваш гетман.
Алексей. Что же, в самом деле? В насмешку мы ему дались, что ли?! Если бы ваш гетман вместо того, чтобы ломать эту чертову комедию с украинизацией, начал бы формирование офицерских корпусов, ведь Петлюры бы духом не пахло в Малороссии. Но этого мало – мы бы большевиков в Москве прихлопнули, как мух. Ведь самый момент! Там, говорят, кошек жрут. Он бы, мерзавец, Россию спас.
Шервинский. Немцы бы не позволили формировать армию, господин полковник: они ее боятся.
Алексей. Неправда-с. Немцам нужно было объяснить, что мы им не опасны. Кончено! Войну мы проиграли. У нас теперь другое, более страшное, чем война, чем немцы, чем вообще все на свете: у нас большевики. Немцам нужно было сказать: "Вам нужен украинский хлеб, сахар. Берите, лопайте, подавитесь, только помогите нам, чтобы наши мужики не заболели московской болезнью". А теперь поздно, теперь наше офицерство превратилось в завсегдатаев кафе. Кофейная армия! Пойди его забери. Так он тебе и пойдет воевать. У него, у мерзавца, валюта в кармане. Он в кофейне сидит на Крещатике. Там же, где вся штабная орава. Нуте-с, великолепно. Дали полковнику Турбину дивизион: лети, спеши, формируй, ступай, Петлюра идет! Отлично-с! А вот глянул я на них, и даю вам слово чести – в первый раз дрогнуло мое сердце. <…> Дрогнуло, потому что на сто юнкеров – сто двадцать человек студентов и держат они винтовку, как лопату. И вот вчера на плацу. Снег идет, туман вдали. Померещился мне, знаете ли, гроб. <…> Вот, господа, сижу я сейчас среди вас, и у меня одна неотвязная мысль. Ах! Если бы мы все это могли предвидеть раньше! Вы знаете, что такое этот ваш Петлюра? Это миф, черный туман. Его и вовсе нет. Вы гляньте на окна, посмотрите, что там. Там метель, какие-то тени. В России, господа, две силы: большевики и мы. Мы встретимся. Вижу я более грозные времена. Ну, не удержим Петлюру. Но ведь он ненадолго придет. А вот за ним придут большевики. Вот из-за этого я и иду! На рожон, но пойду! Потому что, когда мы встретимся с большевиками, дело пойдет веселее. Или мы их закопаем, или – вернее – они нас. Пью за встречу, господа!
[Разговор об императоре, гимн "Боже, царя храни…". Сцена объяснения Елены и Шервинского.]
АКТ ВТОРОЙ
КАРТИНА ПЕРВАЯ
[Кабинет гетмана. Шервинский узнает от лакея Федора о том, что дежуривший у аппаратов адъютант, князь Новожильцев, оставил свой пост.
Появление гетмана. Шервинский докладывает гетману о побеге князя Новожильцева, об отбытии командующего добровольческой армии, князя Белорукова, со всем штабом в германском поезде в Германию, о прорыве городского фронта петлюровскими частями и о том, что конница Болботуна пошла в прорыв.
Появление представителей германского командования – генерала фон Шратта и майора фон Дуста, которые предлагают гетману "эвакуацию", на что он поспешно соглашается. Шервинский по телефону предупреждает Алексея Турбина о позорном побеге гетмана. Шервинский переодевается в штатское и оставляет дворец.]
КАРТИНА ВТОРАЯ
[Штаб Болботуна. Сцена допроса у Болботуна "дезертира-сечевика", "человека с корзиной" и еврея.
Болботун получает по телефону сообщение о том, что подступы к городу взяты.]
АКТ ТРЕТИЙ
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Вестибюль Александровской гимназии. Ружья в козлах. Ящики, пулеметы. Гигантская лестница. Портрет Александра I наверху. В стеклах рассвет. За сценой грохот: дивизион с музыкой проходит по коридорам гимназии.
[Юнкера и офицеры в ожидании командира дивизиона Алексея Турбина.]
Алексей. Приказываю дивизиону внимательно слушать то, что я ему объявляю.
Тишина.
За ночь в нашем положении, в положении всей русской армии, я бы сказал, в государственном положении Украины произошли резкие и внезапные изменения. Поэтому я объявляю вам, что наш дивизион я распускаю.
Мертвая тишина.
Борьба с Петлюрой закончена. Приказываю всем, в том числе и офицерам, снять с себя погоны, все знаки отличия и немедленно же бежать и скрыться по домам. (Пауза.) Я кончил. Исполнять приказание!
Студзинский. Господин полковник, Алексей Васильевич!
Алексей. Молчать, не рассуждать! 3-й офицер. Что такое? Это измена!
Шевеление, гул.
Его надо арестовать!
Шум.
[Сцена возрастающего возмущения в дивизионе.]
Алексей. Да… Очень я был бы хорош, если бы пошел в бой с таким составом, который мне послал господь бог в вашем лице. Но, господа, то, что простительно юноше-добровольцу, непростительно (3-му офицеру) вам, господин поручик! Я думал, что каждый из вас поймет, что случилось несчастье, что у командира вашего язык не поворачивается сообщить позорные вещи. Но вы недогадливы. Кого вы желаете защищать? Ответьте мне.
Молчание.
Отвечать, когда спрашивает командир! Кого?
3-й офицер. Гетмана обещали защищать.
Алексей. Гетмана? Отлично! Сегодня в три часа утра гетман бросил на произвол судьбы армию, бежал, переодевшись германским офицером, в германском поезде, в Германию. Так что, в то время как поручик собирается защищать его, его давно уже нет.
Юнкера. В Берлин! О чем он говорит?! Не хотим слушать!
Гул. В окнах рассвет.
Алексей. Но этого мало. Одновременно с этой канальей бежала по тому же направлению другая каналья, его сиятельство командующий армией князь Белоруков. Так что, друзья мои, не только некого защищать, но даже и командовать нами некому. Ибо штаб князя дал ходу вместе с ним.
Гул.
Юнкера. Быть не может! Быть не может этого! Это ложь!
Алексей. Кто крикнул "ложь"? Кто крикнул "ложь"? Я только что из штаба. Я проверил все эти сведения. Я отвечаю за каждое мое слово! Итак. Вот мы, нас двести человек. А там – Петлюра. Да что я говорю – не там, а здесь. Друзья мои, его конница на окраинах города! У него двухсоттысячная армия, а у нас на месте мы, четыре пехотных дружины и три батареи. Понятно? Тут один из вас вынул револьвер по моему адресу. Он меня страшно испугал. Мальчишка!
3-й офицер. Господин полковник.
Алексей. Молчать! Ну, так вот-с. Если при таких условиях вы все вынесли бы постановление защищать. что? кого?.. Одним словом, идти в бой, – я вас не поведу, потому что в балагане я не участвую, и тем более, что за этот балаган заплатите своею кровью и совершенно бессмысленно – вы.
[Возмущение в дивизионе.]
Студзинский. Алексей Васильевич, верно, надо все бросить. Вывезем дивизион на Дон!
Алексей. Капитан Студзинский! Не сметь! Я командую дивизионом! Молчать! На Дон! Слушайте вы, там, на Дону, вы встретите то же самое, если только на Дон проберетесь. Вы встретите таких же генералов и ту же штабную ораву.
Николка. Такую же штабную сволочь!
Алексей. Совершенно верно. Они вас заставят драться с собственным народом. А когда он вам расколет головы, они убегут за границу. Я знаю, что в Ростове то же самое, что и в Киеве. Там дивизионы без снарядов, там юнкера без сапог, а офицеры сидят в кофейнях. Слушайте меня, друзья мои!.. Мне, боевому офицеру, поручили вас толкнуть в драку. Было бы за что! Но не за что. Я публично заявляю, что я вас не поведу и не пущу! Я вам говорю: белому движению на Украине конец. Ему конец в Ростове-на-Дону, всюду! Народ не с нами. Он против нас. Значит, кончено! Гроб! Крышка! И вот я, кадровый офицер, Алексей Турбин, вынесший войну с германцами, чему свидетели капитаны Студзинский и Мышлаевский, на свою совесть и ответственность принимаю все, все принимаю и, любя вас, посылаю домой.
Рев голосов. Внезапный разрыв.
Срывайте погоны, бросайте винтовки и немедленно по домам!
Юнкера срывают погоны, бросают винтовки.
[Юнкера и офицеры разбегаются. Алексей остается один. Разговор Алексея со сторожем гимназии, Максимом. Попытка Мышлаевского уговорить Алексея покинуть здание гимназии. Появление Николки.]
Юнкера (пробегая). Конница Петлюры в Киев прорвалась! Конница за нами следом! Ходу!
Алексей. Юнкера! Слушать команду! Подвальным ходом на Подол! Срывайте погоны по дороге! <…> Бегите, бегите! Я вас прикрою! (Бросается к окну наверху.) Беги, я тебя умоляю. Ленку пожалей!
Стекла лопнули. Алексей падает.
Николка. Господин полковник! Алешка, Алешка, что ты наделал?!
Алексей. Унтер-офицер Турбин, брось геройство, к чертям! (Смолкает.)
Николка. Господин полковник, этого быть не может! Алеша, поднимись!
Топот и гул. Вбегают гайдамаки. [Николка скрывается от Урагана, Галаньбы и Кирпатого.]
Гармоника: "И шумит, и гудит…" За сценой крик: "Слава, слава!"
Трубы за сценой. Болботун, за ним гайдамаки со штандартами. Знамена плывут вверх по лестнице и оглушительный марш.
КАРТИНА ВТОРАЯ
Квартира Турбиных. Рассвет. Электричества нет, горит свеча на ломберном столе.
[Елена и Лариосик в ожидании братьев Турбиных. Появляется Шервинский, затем Мышлаевский и Студзинский. Разговор о гетмане, бросившем армию. Возвращается раненый Николка и сообщает о том, что Алексей Турбин убит.]
АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ
Через два месяца. Крещенский сочельник 19-го года. Квартира освещена. Елена и Лариосик убирают елку.
[Разговор Лариосика и Елены, признание Лариосика в любви Елене; объяснение Елены и Шервинского; появление Мышлаевского и Студзинского, оба в штатском.]
Мышлаевский. Здравствуй, Ларион! здорово, братцы, Петлюра город оставляет!
Студзинский. Красные в Слободке. Через полчаса будут здесь.
Мышлаевский. Завтра, таким образом, здесь получится советская республика. <…>
Николка. Апочему стрельбы нет?
Студзинский. Тихо, вежливо идут. И без всякого боя!
Лариосик. И главное – удивительнее всего, что все радуются, даже буржуи недорезанные. До того всем Петлюра осточертел!
Николка. Интересно, как большевики выглядят.
Мышлаевский. Увидишь, увидишь. Лариосик. Капитан, ваше мнение?
Студзинский. Не знаю, ничего не понимаю теперь. Лучше всего нам подняться и уйти вслед за Петлюрой. Как мы, белогвардейцы, уживемся с ними? Не представляю.
Мышлаевский. Куда за Петлюрой?
Студзинский. Пристроиться к какому-нибудь обозу и уйти в Галицию.
Мышлаевский. А потом куда?
Студзинский. А там на Дон, к Деникину, и биться с большевиками.
Мышлаевский. Так, опять, стало быть, к генералам под команду. Очень остроумный план. Жаль, жаль, что лежит Алешка в земле, а то бы он много интересного мог рассказать про генералов. Но жаль, успокоился командир.
Студзинский. Нетерзай мою душу, не вспоминай.
Мышлаевский. Нет, позвольте, его нет, так я говорю. Опять в армию, опять биться?.. "и прослезился"?.. Спасибо, я уже смеялся. В особенности, когда Алешку повидал в анатомическом театре.
Николка заплакал.
Лариосик. Николашка, Николашка, что ты, погоди!
Мышлаевский. Довольно! Я воюю с девятьсот четырнадцатого года. За что? За отечество! А когда это отечество бросило меня на позор? И я опять иди к этим светлостям! Ну, нет, – видали? (Показывает шиш.) Шиш!
Студзинский. Изъясняйтесь, пожалуйста, словами.
Мышлаевский. Я сейчас изъясняюсь, будьте благонадежны. Что я, идиот, в самом деле? Нет. Я, Виктор Мышлаевский, заявляю, что больше я с этими мерзавцами генералами дела не имею. Я кончил.
Николка. Капитан Мышлаевский большевиком стал.
Мышлаевский. Да, ежели угодно, я за большевиков, только против коммунистов.
Лариосик. Позволь тебе сказать, что это одно и то же. Большевизм и коммунизм.
Мышлаевский (передразнивая). "Большевизм и коммунизм". Ну, тогда и за коммунистов…
Студзинский. Слушай, капитан, ты упомянул слово "отечество". Какое же отечество, когда большевики. Россия – кончена. Вот, помнишь, командир говорил, и был прав командир: вот они, большевики!..
Мышлаевский. Большевики… великолепно, очень рад!
Студзинский. Да ведь они тебя мобилизуют.
Мышлаевский. И пойду, и буду служить.
Студзинский. Почему?!
Мышлаевский. А вот почему. Потому. Потому что у Петлюры, вы говорите, – сколько? Двести тысяч! Вот эти двести тысяч пятки салом смазали и дуют при одном слове "большевик". Видал? Чисто! Потому что за большевиками мужички тучей… А я им всем что могу противопоставить, рейтузы с кантом? А они этого канта видеть не могут. Сейчас же за пулеметы берутся. Не угодно ли?.. Спереди красногвардейцы, как стена, сзади спекулянты и всякая рвань с гетманом, а я посредине. Слуга покорный. Мне надоело изображать навоз в проруби. Пусть мобилизуют! По крайней мере, я знаю, что буду служить в русской армии.
Студзинский. Они Россию прикончили. Да они нас все равно расстреляют.