Действие первое
Бывший дворянский особняк. Небольшая приемная перед кабинетом председателя городского исполнительного комитета Есауловой в городе Конске. За окнами – май. На сцене за двумя столиками – управляющий делами горсовета Передышкин и машинистка Шура. Быстро входит Персюков.
Персюков . Товарищи, произошло нечто совершенно исключительное!
Шура . Между прочим, принято здороваться.
Персюков . Прошу прощенья. Здравствуй, Шурочка, здравствуй, душенька. (Нежно ее обнимает.) Девушка нечеловеческой красоты. Чтобы ее не полюбить с первого взгляда – надо иметь железные нервы. Передышкин, у тебя каменное сердце. Здравствуй, работяга.
Передышкин . Здравствуй, бродяга.
Персюков . Хозяйка дома?
Передышкин . Дома, у нее совещание.
Персюков . Не имеет значения. (Берется за ручку двери.)
Передышкин . Но-но!
Персюков . Милый человек, да ведь я же тебе объясняю русским языком: у нас в городе произошло событие всесоюзного значения… Даже, очень может быть, – мирового. А ты меня не пускаешь.
Передышкин . Подождешь.
Персюков . Мирового. Понятно?
Передышкин . Подождешь. Идет совещание по местному бюджету.
Персюков (прислушивается к шуму голосов за дверьми, подмигивает на дверь) . Жуткое зрелище. Сидят три неутомимых труженика на ниве коммунального хозяйства. Не так ли, Шурочка? (Присаживается на край стола и обнимает девушку.) И увязывают водопровод с городским транспортом и городской транспорт с канализацией, а тем временем против городского театра каждый божий день тонет от четырех до пяти свинок. Верно, девочка?
Передышкин . У тебя в Парке культуры и отдыха тоже, знаешь, не Рио-де-Жанейро.
Персюков . Моему парку полтора года. Он еще младенец. Подрастет – ахнешь.
Передышкин . Да уж мы на все ахали-ахали.
Персюков . Ну, пусти, дорогой. Ну, я тебя умоляю!
Передышкин . Не сгоришь.
Персюков . Ладно, черствая твоя душа. (Подходит к двери и кричит в нее.) Ползите сюда, бабушка. На второй этаж по лестнице. Топайте смелее. Погодите, я вам сейчас пособлю. (Уходит.)
Шура и Передышкин.
Передышкин . Ну, жук! Напрасно ты ему позволяешь лишнее.
Шура . Что лишнее?
Передышкин . Различные объятия и все такое. Не эстетично.
Шура . Если он мне нравится.
Передышкин . Нравится? Так я тебя должен предупредить как старший товарищ: он жулик.
Шура . Как жулик?
Передышкин . Очень просто. Жулик. Авантюрист. Я в это не ввожу личных мотивов, но искренне советую тебе – брось Персюкова. Брось. Погибнешь.
Шура . Что я слышу, Передышкин! Да ты просто ревнуешь!
Передышкин . Хотя бы.
Звонок.
(Передышкин срывается с места.) Виноват. (Уходит в кабинет Есауловой.)
Шура . Сам ты жук.
Входят Персюков и старуха Сарыгина с узлом.
Персюков . Сюда, бабушка, сюда. Устали малость? Это ничего. Вот вам стульчик. Присядьте. Отдохните. Вот вам газетка. Почитайте. (Шуре.) Видела старушку? Так вот заметь себе: через эту старушку наш город прошумит на весь Советский Союз. А то, скорей всего, на весь мир. (Обнимает девушку.) Можешь не сомневаться. За это я тебе отвечаю. Эта старушка историческая. Именно то, что я искал всю жизнь.
Шура . Между прочим, ты меня все время обнимаешь. Даже неудобно.
Персюков . Чисто по-товарищески.
Шура . Тогда это уж и вовсе ни к чему. Что-нибудь одно.
Персюков . Понимаю. Конечно. Можешь не сомневаться. На днях оформимся.
Шура . Пожалуйста, Алеша. А то Передышкин мне дышать не дает.
Перегонов . Сказано – сделано. Как только провернем старушку, так сейчас же и оформимся.
Входят Есаулова, Ваткин, Неуходимов и Передышкин.
Есаулова (Передышкину) . Дай-ка нам проектные наметки… (Хрипит.) Фу, даже голос осел… устала… Дай-ка нам проектные наметки по строительству канализации, водопровода и трамвая. Ничего не поделаешь. Будем резать. (Персюкову.) Ну? Ко мне? Чего тебе от моей души надобно?
Персюков . Товарищ Есаулова! Ух, братцы! Вы даже себе не можете представить, что произошло!
Передышкин . Почему же это вы можете представить, а мы не можем?
Персюков . Потому, что у вас мало воображения.
Передышкин . Зато у тебя чересчур много.
Есаулова . Ну, ладно, ладно. Потом. Я очень занята. В чем дело? Только коротенько.
Персюков . У нас нет своей физиономии.
Есаулова . Чего, чего?
Персюков . Только ты меня не перебивай. Лично у нас, может быть, физиономия и есть, но у нашего города абсолютно нет. Вполне серьезно. Ну, что мы из себя представляем? Как гениально выразился Чехов: "Один из городов, расположенных по сю сторону Уральского хребта". Вас это устраивает? Меня это не устраивает!
Есаулова . И что же из этого следует?
Персюков . Только ты меня не перебивай. Рязань – яблоки. Орел – рысаки. Полтава – победа над шведами. Тула – пряники. Ну, положим, пряников уже нет; а винтовки? Лев Толстой? А Ясная Поляна? Наконец, самовары, черт их дери! Клин… Боже мой, ну уж, кажется, что такое Клин? Такая дыра – еще хуже нашего Конска! А вот – будьте любезны: Чайковский жил. Домик есть. В Вичуге Дуся Виноградова мировой рекорд поставила. В Одессе Буся Гольдштейн родился. А где Бальзак венчался? Вы думаете, может быть, в Париже, в Лондоне, в Венеции? Ничего подобного, в Бердичеве. В Бер-ди-че-ве! Вдумайтесь в это. А мы что? Ничего. Пустое место. От вокзала десять километров, поезд стоит пять минут, пассажиры смотрят в замурзанное окно и видят на горизонте что-то такое. А что оно такое – хрен его знает. Какой-то Конск. Вас это устраивает? Меня это абсолютно не устраивает!
Есаулова . Ты что, пришел сюда скандалить?
Персюков . Не перебивай.
Есаулова (вспылив) . Это не я тебя перебиваю, а ты не даешь мне ни одного слова сказать, черт бы тебя подрал с твоей глоткой. Дашь ты мне наконец говорить или не дашь?
Персюков . Вот теперь дам, когда ты заговорила по-человечески, а то кричишь-кричишь, перебиваешь-перебиваешь.
Есаулова . Так вот, дорогой мой. Ты совершенно прав. Я с тобой абсолютно согласна. Но что же делать, если у нас в городе никто из великих людей не родился, не венчался, не жил, не изобретал, не ставил мировых рекордов? Не могу же я тебе родить Бусю Гольдштейна или женить Онорэ де Бальзака, а тем более дать квартиру Чайковскому. И кончим этот бесполезный спор. Я занята и устала. Нету у нас ничего этого. Нету.
Персюков . А если бы было?
Есаулова . Ну, если бы да кабы…
Персюков . Но все-таки. Что бы ты тогда делала?
Есаулова . Была бы очень рада. (Берет папки.) Нуте-с, товарищи, вернемся к водопроводу.
Персюков . И ты это можешь подтвердить перед своими избирателями?
Есаулова . Что подтвердить?
Персюков . То, что ты была бы тогда очень рада!
Есаулова . Ты видишь – я занята. Ты сегодня какой-то, честное слово, невменяемый.
Персюков . Нет, вменяемый. Говори прямо: можешь ты это подтвердить или не можешь?
Есаулова . Подтверждаю. Была бы очень рада.
Персюков . Товарищи, будьте свидетелями. И ты, Шурочка, будь свидетелем. Она сказала, что была бы тогда очень рада.
Есаулова . Была бы очень рада, но, к сожалению, у нас ничего этого нет.
Персюков . Есть.
Есаулова . Что есть?
Персюков . Великий человек, который жил в нашем городе.
Есаулова . Не может быть!
Персюков . Не может быть? (Сарыгиной.) Бабушка, прошу вас. Подойдите, не робейте.
Есаулова . Кто это?
Персюков . Внучка.
Есаулова . Ты что – пьян?
Персюков . Терпенье. (Сарыгиной.) Давайте сюда узелок. Кладите его на стол. Осторожненько. Вот так. Одну минуточку.
Сарыгина и Персюков бережно развязывают узел.
Есаулова . Что это?
Персюков . Реликвии. (Сарыгиной.) Объясните, бабушка.
Сарыгина (вынимает из узла плед) . Это плед моего покойного дедушки Ивана Николаевича.
Персюков . Видите, это плед.
Сарыгина . Во время своего кратковременного пребывания в городе Конске, по свидетельству моей покойной матушки Ларисы Константиновны, урожденной Извозчиковой, выходя из дому в сырую или же холодную погоду и желая таким образом предохранить себя от возможной простуды, мой покойный дедушка имел обыкновение набрасывать на плечи этот плед.
Персюков . Этот самый плед. Не трогайте руками.
Есаулова . Позвольте… Я что-то ничего не соображаю…
Персюков . Давайте, бабушка, давайте.
Сарыгина (вынимает флейту) . Это его же флейта.
Персюков . Видите, флейта.
Сарыгина . По свидетельству моей покойной матушки Ларисы Константиновны, урожденной Извозчиковой, и многих других лиц, близко знавших моего покойного деда, последний, обладая большим музыкальным вкусом, иногда в минуты отдыха исполнял на этой флейте различные небольшие музыкальные пьесы.
Персюков . На этой самой флейте. Подлинная вещь.
Есаулова . Да, но я все-таки…
Персюков . Только не перебивай.
Сарыгина (вынимая цилиндр) . Это чилиндр, который покойник на всякий случай всегда брал с собой в дорогу и возил в специальной круглой коробке. Однако, будучи демократом и яростным противником крепостного права, покойный Иван Николаевич избегал надевать этот чилиндр. Подлинный экземпляр чилиндра, к сожалению, утрачен, а этот дубликат приобретен значительно позже моим дядей уже с отцовской стороны Аполлоном Васильевичем Сарыгиным и сохраняется в семейном архиве среди прочих вещей покойного деда, как-то: перчаток, визитных карточек и так далее. Между прочим, об этом чилиндре сохранился любопытный анекдот, ярко характеризующий нравы и обычаи той отдаленной эпохи. (Неожиданно довольно визгливо хихикает.) Во время кратковременного пребывания своего в городе Конске покойный Иван Николаевич занимал скромную комнатку в доме моего дедушки Константина Сидоровича Извозчикова, мужа младшей сестры покойного, Людмилы Николаевны, моей бабки уже с материнской стороны. Домик этот сохранился и посейчас. Моей матушке тогда как раз шел пятый год, и она была очень шаловливым ребенком. Однажды, воспользовавшись отсутствием покойного Ивана Николаевича, моя матушка похитила из заветной коробки чилиндр, посадила в него маленьких котят (хихикает) , маленьких котят и стала возить их в чилиндре по всем комнатам. Легко представить изумление моего покойного дедушки, когда он, вернувшись домой с прогулки, вдруг видит в своем чилиндре (хихикает) , вдруг видит в своем чилиндре – кого же? О, ужас! – маленьких котят. (Хихикает, вытирает слезы.)
Есаулова . Каких котят? В чём дело?
Сарыгина . Маленьких котят… Вот таких малюсеньких котят… (Хихикает до слез.)
Есаулова . Товарищи, вам что-нибудь понятно?
Все стараются заглянуть в цилиндр, как бы надеясь увидеть в нем котят.
Сарыгина (вынимая большой деревянный циркуль) . А это чиркуль. Вещь подлинная. С помощью этого чиркуля покойный Иван Николаевич в часы досуга чертил различные, иногда довольно сложные геометрические фигуры.
Есаулова . Но кто, кто?
Сарыгина . Мой покойный дедушка Иван Николаевич.
Есаулова . Я слышу, что покойный дедушка. Слава богу, не глухая. Да кто этот покойный дедушка? Кто?
Персюков . Лобачевский.
Есаулова . Как?
Персюков . Ло-ба-чев-ский.
Есаулова . Какой Лобачевский? Тот самый?
Персюков . Тот самый.
Передышкин . Что это за Лобачевский?
Есаулова . Передышкин, Передышкин! Хоть бы ты людей постеснялся. Это же каждый советский школьник знает. Великий русский математик Лобачевский.
Персюков . Он самый.
Есаулова . У нас в Конске? Невозможно!
Персюков . Представь себе.
Есаулова . Ты шутишь?
Персюков . А что же такого. Служил человек в Казани. Приезжал погостить к родственникам в Конск. Очень обыкновенно. Жил в маленьком домике. Домик сохранился. Внучка налицо.
Есаулова . Боже мой! Значит, вы родная внучка Лобачевского?
Сарыгина . Родная внучка, родная внучка.
Есаулова . Голубушка! Позвольте же вас приветствовать от имени Конского горсовета. Вот уж никак не предполагала, что у нас в Конске живет внучка Лобачевского.
Сарыгина . Живет, живет, как же.
Персюков . Имей в виду – это я все сделал. Я открыл внучку. И главное, с каких пустяков началось! Прямо невероятно. Живем на одной улице. Так – ее домик, а так – наш. Только я ничего и не подозревал… Вдруг в один прекрасный день у нее в домике начинает протекать крыша. Верно, бабушка? Протекала крыша?
Сарыгина . Верно, батюшка, верно, протекала.
Персюков . Конечно, она туда-сюда, в отдел коммунального хозяйства, и прочее; понятно, нигде ничего не добилась и, наконец, кинулась ко мне по соседству, как к ответственному товарищу. Ну, тут все и выяснилось. Верно, бабушка?
Сарыгина . Верно, верно. Владение разрушается. С крыши течет в комнаты, и от постоянного действия дождевой воды окончательно гибнут вещи покойного Ивана Николаевича. Гибнет превосходный турецкий диван, на котором имел обыкновение отдыхать покойник, гибнет библиотека, прохудился забор, и мальчишки лазают в палисадник и беззастенчиво ломают персидскую сирень.
Есаулова . Какое безобразие!
Персюков . Мало сказать, безобразие. На глазах у городского Совета разваливается дом Лобачевского, и никто палец о палец. Беспримерное головотяпство. Государственное преступление.
Есаулова . Хорошо, что мы вовремя хватились.
Персюков . Вы хватились! Это я хватился. Не я – имели бы все красивый вид.
Есаулова . Спасибо, Персюков. Ты молодец. Однако, товарищи, надо что-то делать. Прежде всего, я думаю, надо поставить в известность область и запросить Москву.
Персюков . Ни в коем случае! Ты с ума сошла! Не дай бог, дойдет до Казани, что их Лобачевский жил у нас в домике, – и кончено. Такой шум поднимут, такую демагогию разведут, что не обрадуешься. Глазом не моргнешь, как они все себе захватят: и домик, и Лобачевского, да еще юбилей сделают. А нам – шиш. Я их хорошо знаю. Их, брат, надо поставить перед совершившимся фактом. А то они все себе отхватят.
Есаулова . Что все?
Персюков . Абсолютно все. Но ты не беспокойся. Я уже кое-что предпринял.
Есаулова (не без тревоги) . Что ты уже предпринял?
Персюков . Да так, всякие необходимые мелочи. Между прочим, заказал временную мемориальную доску: "Здесь жил и работал великий русский математик Лобачевский". Правильно поступил?
Есаулова . Правильно. (Мечтательно.) Мемориальная доска на доме великого человека – это просто, но благородно.
Персюков . Пока что гипсовая. Стоит пустяки. Тридцать восемь рублей с копейками. Я их пока провел по смете Парка культуры и отдыха, а когда горсовет утвердит специальную смету по домику Лобачевского, тогда рассчитаемся.
Есаулова (тревожно) . Ты думаешь, необходима специальная смета?
Персюков . Обязательно. А как же без сметы? Крышу и забор починить нужно? Нужно. Участок привести в приличный вид нужно? Нужно. Ну и всякие другие мелочи: письменные принадлежности, марки, телеграммы. Может быть, придется установить перед домиком небольшой бюст, это было бы очень хорошо.
Есаулова (мечтательно) . Да, бюст.
Персюков . Правда? Я очень рад, что ты меня поддерживаешь в вопросе бюста.
Есаулова . А не будет дорого?
Персюков . Вся смета по домику выйдет не больше, чем рублей в пять-шесть тысяч. Самое большое – семь тысяч, это уже вместе с бюстом. Во всяком случае, не больше восьми.
Есаулова . Восемь тысяч. Однако деньги порядочные. Может быть, обойдется без бюста?
Персюков . Ай-ай-ай! Берешь свои слова обратно? Жалеешь на бюст такого человека! Нехорошо. Не принципиально.
Есаулова . Я не против. Да дело в том, что денег у нас нету. Зашились. На вторую очередь водопровода не хватает.
Персюков . И ты сравниваешь Лобачевского со второй очередью водопровода? Я от тебя этого не ожидал. Такие слова. Скажи спасибо, что внучка не слышит. (Показывает глазами на старуху Сарыгину, которая спит на стуле в уголке.)
Входит возбужденный Самохин.
Самохин . Товарищ Есаулова, это феерическое безобразие. Горсовет открывает музей Лобачевского, об этом кричит весь Советский Союз; а местную прессу никто не информирует, и мы узнаем последними.
Есаулова . Что ты, что ты!
Самохин . Сегодня же я со всей категоричностью ставлю перед районным комитетом партии вопрос об освобождении меня от должности ответственного редактора газеты "Конская заря", довольно из меня ваньку строить.