Затем наступила ночь. Карета проехала двенадцать льё и прибыла в Комбль. Экипажи, казалось, остановились. Жильбер окончательно поверил, что Небо ему покровительствует. Он приблизился, чтобы услышать голос Андре. Карета стояла на месте, Жильбер притаился возле дверцы. При свете факелов он увидел Андре и услышал, как она спросила, который час. Ей ответили: "Одиннадцать". В это мгновение Жильбер вовсе не чувствовал усталости, и, если бы ему предложили сесть в карету, он с презрением отказался бы.
Его пылкое воображение рисовало сверкающий Версаль, где жили вельможи и короли, и Париж, темный, мрачный, огромный, - город, где жил простой люд.
Никогда бы Жильбер не согласился променять эти видения на все золото Перу.
Из восторженного состояния его вывели стук колес и удар, который он получил, споткнувшись о забытый на дороге плуг.
Голод также давал о себе знать.
"К счастью, - подумал Жильбер, - я богат: у меня есть деньги".
Читатель помнит, что у Жильбера был с собой экю.
В полночь кареты прибыли в Сен-Дизье. Жильбер надеялся, что именно там остановятся на ночлег, - ведь он преодолел шестнадцать льё за двенадцать часов.
Он сел на обочине дороги.
Оказалось, что в Сен-Дизье остановились, чтобы сменить лошадей. Жильбер услышал звон бубенцов. Кареты знатных путешественников стремительно удалялись, окруженные факелами и цветами.
Жильберу пришлось собрать все свое мужество. Невероятным усилием воли он вновь поднялся на ноги, забыв о том, что несколько минут тому назад ноги не слушались его.
- Хорошо, хорошо, - сказал он, - можете продолжать! Я сейчас тоже остановлюсь в Сен-Дизье, куплю хлеба и кусок сала, выпью стакан вина; я истрачу всего пять су, но на эти деньги я подкреплюсь лучше, чем хозяева.
Это слово Жильбер, по своему обыкновению, произнес с подчеркнутой неприязнью, и поэтому мы также его выделили.
Он прибыл в Сен-Дизье, когда там закрывали ставни и двери домов, так как эскорт уже проехал.
Философ заметил приличный постоялый двор: служанки были нарядно одеты, слуги расхаживали с бутоньерками - и это в час ночи!
В больших фаянсовых блюдах, расписанных цветочками, подавалось жаркое из птицы; проголодавшиеся путешественники уже отведали его.
Жильбер решительно вошел в большую залу, когда уже закрывали ставни. Ему пришлось отправиться на кухню.
Хозяйка постоялого двора наблюдала за всем и подсчитывала выручку.
- Простите, сударыня, - обратился к ней Жильбер, - дайте мне, пожалуйста, кусок хлеба и ветчины.
- Ветчины нет, дружок, - ответила хозяйка. - Хотите цыпленка?
- Да нет же, я попросил ветчины, потому что я хочу ветчины: не люблю цыплят.
- Очень жаль, дружок, - сказала хозяйка, - ничего другого нет. Поверьте, - прибавила она с улыбкой, - цыпленок обойдется вам не дороже ветчины. Возьмите половину или целого за десять су, он вам пригодится завтра. Мы думали, что ее высочество остановится у господина бальи и мы будем кормить свиту. Но кортеж не остановился, и теперь все пропадет.
Читатель может подумать, что Жильбер не хотел упустить случай плотно поужинать, да и хозяйка была хороша собой. Значит, вы совсем не поняли его характера.
- Спасибо, - сказал он, - я удовлетворюсь более скромной едой, я не принц, но и не лакей.
- Ну тогда я вас угощаю, мой юный Артабан, - продолжала славная женщина, - Бог с вами.
- Я не нищий, моя милая, - сказал Жильбер, чувствуя себя униженным, - и могу заплатить.
Чтобы подкрепить свои слова делом, он с важным видом засунул руку глубоко в карман.
Напрасно Жильбер перерыл глубокий карман - он нашел там только лист бумаги, в которую была завернута монета достоинством в шесть ливров. Жильбер побледнел. Монета прорвала истертую бумагу, завалилась за ветхую подкладку кармана и проскочила через подвязку.
Дело в том, что Жильбер ослабил подвязки, чтобы они не стесняли его во время бега.
Монета, должно быть, лежала на берегу ручья, которым любовалась Андре.
Вода, которую Жильбер зачерпнул из этого ручья, обошлась ему в шесть ливров. Когда Диоген философствовал о никчемности деревянной посуды, у него не было монеты, которая протерла бы карман и выпала на дорогу.
Хозяйка разволновалась, заметив, как Жильбер побледнел и задрожал от стыда. Другая на ее месте торжествовала бы, оттого что гордыня наказана, а она страдала за него, видя, что он находит в себе силы не терять присутствия духа.
- Послушайте, дитя мое! Поужинайте и заночуйте у нас, - предложила она, - а завтра снова отправитесь в путь, если это необходимо.
- Да, да! Необходимо, но только не завтра, а сейчас.
Ничего больше не слушая, он, схватил узелок и выбежал из дома, чтобы скрыть в ночном мраке стыд и душевную боль.
На постоялом дворе закрыли ставни. В деревне погасли последние огни и даже уставшие за день собаки затихли.
Жильбер был совсем одинок, насколько может быть одинок человек, только что потерявший последнюю монету.
Вокруг была беспросветная тьма. Что ему было делать? Он колебался. Вернуться назад, чтобы найти монету, - значит заранее обречь себя на бесплодные поиски; кроме того, он тогда уже не сможет догнать эти кареты.
Жильбер решил продолжать путь, но едва он пробежал льё, как его опять стал мучить голод. На время заглушенный душевной болью, голод проснулся с новой силой, как только Жильбер ускорил шаг.
А вскоре дала о себе знать верная спутница голода - усталость. Жильбер сделал над собой невероятное усилие, и ему опять удалось нагнать вереницу карет. Но, казалось, все было против него. Кареты останавливались лишь для того, чтобы переменить лошадей; к тому же все происходило так быстро, что во время первой остановки бедный путник смог отдохнуть всего несколько минут.
И все-таки он продолжал бежать. Занималась заря. Солнце над широкой полосой тумана всходило во всем своем блеске и величии. Ожидался один из жарких дней, как это бывает месяца за два до наступления лета. Сможет ли Жильбер вынести полуденный зной?
На какое-то мгновение самолюбие Жильбера успокоилось при мысли, что лошади, люди и сам Господь Бог объединились против него. Подобно Аяксу, он погрозил небу кулаком, однако не повторил вслед за ним: "Я уцелею вопреки воле богов!", потому что знал "Одиссею" хуже, чем "Общественный договор".
Как он и ожидал, наступил момент, когда он понял, что ему не хватит сил, что положение его плачевно. Гордость бросала вызов усталости. Подгоняемый отчаянием, Жильбер напряг последние силы и настиг вереницу карет, которая скрылась было вдали; он видел теперь кареты как сквозь кровавую пелену. Стук колес отдавался у него в висках. С открытым ртом, с прилипшей ко лбу прядью волос, он походил на механизм, движения которого были более резкими и четкими, чем у человека. Он пробежал уже около двадцати двух льё. Уставшие ноги его не слушались, взор затуманился; ему казалось, что земля уходит у него из-под ног; он хотел крикнуть, но не мог, хотел устоять на ногах, так как чувствовал, что вот-вот упадет, но лишь беспомощно взмахнул руками.
Гневные крики, которые вырвались у него из груди, свидетельствовали о том, что голос к нему вернулся. Жильбер посмотрел туда, где, по его мнению, должен был находиться Париж, и обрушил ужасные проклятия на тех, кто отнял у него силы и отвагу.
Он схватился за голову, завертелся волчком и рухнул посреди дороги, утешая себя мыслью, что, подобно античному герою, боролся до конца.
Падая, он все еще бросал вокруг угрожающие взгляды и сжимал кулаки.
Глаза его закрылись, мышцы ослабли: он потерял сознание.
В это время по проселочной дороге, которая отходила от дороги между Тьеблемоном и Воклером, неслась карета, будто подхваченная ураганом. Вскоре она выскочила туда, где без сознания лежал Жильбер.
- С дороги, с дороги, сумасшедший! - раздался окрик, сопровождаемый ударами кнута.
Жильбер ничего не слышал.
- Уйди же с дороги, или я раздавлю тебя, черт побери!
Кнут обвил его, и одновременно послышался душераздирающий крик. Жильбер ничего не почувствовал.
Несмотря на нечеловеческие усилия, форейтору не удалось удержать лошадь, скакавшую впереди: она стрелой взвилась над Жильбером. Форейтор успел остановить других лошадей. Из окна почтовой кареты высунулась женщина.
- Боже мой! - в ужасе закричала она. - Бедняжку, верно, задавило?
Пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь пыль, летевшую из-под копыт, кучер проговорил:
- Похоже, что так, сударыня.
- Безумец! Бедный мальчик! Стойте на месте! Стоять, стоять!
Открыв дверцу, дама вышла из кареты.
Форейтор спрыгнул с лошади и пытался вытащить из-под колес Жильбера, думая, что тот, истекая кровью, умер. Незнакомка бросилась на помощь кучеру.
- Вот это называется повезло! - вскричал форейтор. - Ни царапины, ни синяка.
- Но он без сознания.
- Верно, испугался. Давайте оттащим его к обочине и поедем дальше, ведь госпожа спешит.
- Ни в коем случае! Я ни за что не брошу бедное дитя.
- Он цел и невредим, он сам придет в себя.
- Нет, нет. Такой молодой, такой несчастный! Наверное, сбежал из коллежа и предпринял путешествие, которое оказалось ему не под силу. Посмотрите, как он бледен: еще немного - и он бы умер. Нет, я ни за что его не брошу. Перенесите его в берлину на переднее сидение.
Кучер повиновался. Женщина села в карету. Жильбера положили на переднее сидение, голова его была прислонена к стенке, обитой шерстяной тканью.
- Трогай, - приказала молодая дама, - мы потеряли десять минут; вы получите один пистоль, если наверстаете упущенное время.
Кучер угрожающе взмахнул кнутом. Услышав знакомый звук, лошади поскакали галопом.
XX
ГЛАВА, В КОТОРОЙ ЖИЛЬБЕР УЖЕ НЕ ОЧЕНЬ СОЖАЛЕЕТ О ПОТЕРЯННОМ ЭКЮ
Когда спустя некоторое время Жильбер пришел в себя, он был приятно удивлен, увидев, что лежит у ног какой-то дамы, которая внимательно его разглядывает.
Это была молодая женщина лет двадцати четырех-двадцати пяти, с большими серыми глазами, вздернутым носиком и лицом, загоревшим под южным солнцем. Маленький тонко очерченный капризный рот придавал ее открытому и веселому лицу выражение лукавства и настороженности. Красоту ее рук выгодно подчеркивали рукава из фиолетового бархата с золотыми пуговицами. Юбка серого шелка в цветочек, с пышными складками, закрывала все сидение кареты. Еще больше Жильбер был удивлен тем, что ехал в карете, которую несут галопом три почтовые лошади.
Улыбаясь, дама внимательно изучала Жильбера. Он смотрел на нее до тех пор, пока не понял, что это не сон.
- Кажется, вам лучше, дитя мое, - сказала дама.
- Где я? - произнес Жильбер, очень кстати вспомнивший фразу, которую часто встречал в романах.
- В безопасности, мой юный друг, - ответила дама с ярко выраженным южным выговором. - Но вас только что едва не раздавила карета. Как могло случиться, что вы упали посреди дороги?
- Я почувствовал слабость, сударыня.
- Силы оставили вас? А что случилось?
- Я очень долго шел.
- Вы давно в пути?
- С четырех часов дня. Со вчерашнего дня.
- И с четырех часов вы прошли?..
- Я прошел шестнадцать или восемнадцать льё.
- За двенадцать-четырнадцать часов?
- Так я же почти все время бежал!
- Куда вы направляетесь?
- В Версаль, сударыня.
- А откуда идете?
- Из Таверне.
- Что это, Таверне?
- Замок, расположенный между Пьерфитом и Бар-ле-Дюком.
- Вы, наверное, не успели поесть?
- Не только не успел, сударыня: мне не на что было поесть.
- Что вы говорите?
- Я потерял деньги, когда бежал.
- Значит, вы ничего не ели со вчерашнего дня?..
- Только немного хлеба, который я взял из дома.
- Бедняжка! Почему же вы нигде не попросили дать вам поесть?
Жильбер презрительно усмехнулся.
- Потому что я горд, сударыня.
- Но когда умираешь с голоду…
- Лучше умереть, чем унизиться.
Ответ рассудительного собеседника привел даму в восторг.
- Но кто вы, друг мой? - спросила она.
- Я сирота.
- Как вас зовут?
- Жильбер.
- Жильбер, а дальше?
- Дальше - никак.
- Ах, вот что! - сказала молодая дама, не переставая удивляться.
Жильбер подумал, что своей замысловатостью его ответы не уступали остроумию Жан Жака Руссо.
- Вы слишком молоды, чтобы бродить по большим дорогам, - продолжала незнакомка.
- Хозяева оставили меня одного в старом замке. Я последовал их примеру и покинул замок.
- Без всякой цели?
- Земля велика; говорят, что под солнцем всем хватает места.
"Наверно, это какой-нибудь незаконнорожденный, который убежал из дворянского дома", - решила незнакомка.
- Вы говорите, что потеряли кошелек? - спросила она.
- Да.
- Там было много денег?
- У меня была только одна монета достоинством в шесть ливров, - ответил Жильбер, стыдясь выдать свое отчаяние и боясь назвать слишком большую сумму, что могло навести на мысль о том, что он приобрел деньги нечестным путем, - но я бы сумел их приумножить.
- Монета достоинством в шесть ливров для столь долгого путешествия! Этого хватило бы дня на два - и то только на хлеб! А какой долгий путь вас ожидал! Вы сказали, из Бар-ле-Дюка до Парижа?
- Да.
- Я думаю, что это приблизительно шестьдесят - шестьдесят пять льё.
- Я не считал льё, сударыня. Я сказал себе: нужно проделать этот путь, вот и все.
- Безумец! И вы отправились пешком?
- У меня сильные ноги.
- Какими бы сильными они ни были, в конце концов они устают, в чем вы сами могли убедиться.
- Меня подвели не ноги, я потерял надежду.
- В самом деле, мне показалось, что вы были в полном отчаянии.
Жильбер горько усмехнулся.
- Какие же мысли вас одолевали? Вы готовы были от отчаяния биться головой и рвать на себе волосы.
- Вы так думаете, сударыня? - в замешательстве спросил Жильбер.
- Да! Именно поэтому вы не услышали стука колес.
Жильбер подумал, что не мешало бы еще больше возвысить себя в глазах этой дамы, рассказав ей чистую правду. Чутье подсказывало ему, что его история могла заинтересовать незнакомку.
- В самом деле, я был в отчаянии, - сказал он.
- Отчего же? - спросила дама.
- Оттого, что не мог больше следовать за каретой, которую хотел догнать.
- Ах вот как! - с улыбкой продолжала дама. - Но это настоящее приключение. Речь идет о любви?
Жильбер покраснел: он еще не совсем овладел собой.
- Что же это за карета, мой милый Катон?
- Карета из свиты дофины.
- Как! Что вы говорите? - воскликнула молодая дама. - Значит, она впереди нас?
- Вне всякого сомнения.
- Я думала, что она еще в Нанси. Разве ее не встречают с почестями?
- Нет, нет, встречают, но, видимо, ее высочество очень торопится.
- Принцесса торопится? Кто вам сказал?
- Я так думаю.
- Вы так думаете?
- Да.
- На чем основаны ваши предположения?
- Принцесса собиралась остановиться в Таверне на два-три часа.
- И что же потом?
- А пробыла она там едва ли три четверти часа.
- А не получила ли она какое-нибудь письмо из Парижа?
- Я видел господина в расшитом камзоле, который принес письмо.
- Вы знаете, как его зовут?
- Нет, я знаю только, что это губернатор Страсбура.
- Господин де Стенвиль, родственник господина Шуазёля! Ай-ай! Быстрее, кучер, быстрее!
Мощный удар кнута последовал за этим приказанием, и Жильбер почувствовал, что лошади, которые и так уже неслись галопом, помчались еще быстрее.
- Итак, - продолжала молодая дама, - принцесса впереди нас.
- Да, сударыня.
- Но она должна остановиться, чтобы позавтракать, - продолжала дама, как бы говоря сама с собой, - вот тогда мы ее и нагоним, если только ночью… Она останавливалась ночью?
- Да, в Сен-Дизье.
- В котором часу?
- Около одиннадцати.
- Это был ужин. Значит, теперь она будет завтракать! Кучер! Какой первый город мы будем проезжать?
- Витри, госпожа.
- Сколько осталось до Витри?
- Три льё.
- Где мы будем менять лошадей?
- В Воклере.
- Хорошо. Когда на дороге покажутся кареты, предупредите меня.
Пока дама разговаривала с кучером, Жильбер почувствовал ужасную слабость. Садясь в карету, дама заметила, что он побледнел и закрыл глаза.
- Бедное дитя! - вскрикнула она. - Он опять теряет сознание. Это я во всем виновата: заставляю его разговаривать, а он умирает от голода и жажды.
Не теряя времени, дама вытащила из кармана в дверце хрустальный флакон, к горлышку которого был прикреплен золотой цепочкой стаканчик из позолоченного серебра.
- Выпейте немного этого южного вина, - сказала она, наполняя стакан и предлагая его Жильберу.
На этот раз Жильбер не заставил себя просить: то ли потому, что стаканчик протягивала изящная ручка, то ли оттого, что пить он теперь хотел гораздо сильнее, чем в Сен-Дизье.
- Теперь съешьте бисквит, а часа через два я прикажу подать вам плотный завтрак.
- Спасибо, сударыня, - поблагодарил Жильбер.
Он проглотил бисквит так же быстро, как выпил вино.
- Прекрасно! Теперь вы немного восстановили силы, - продолжала дама, - и если вы можете мне довериться, скажите, зачем вы преследовали карету из эскорта ее высочества.
- Вот в двух словах вся моя история, сударыня, - сказал Жильбер. - Я жил у барона де Таверне, когда ее высочество прибыла в замок и приказала господину де Таверне следовать за ней в Париж. Он повиновался. Так как я сирота, обо мне никто не подумал, меня бросили без денег и еды. Я поклялся, что пойду в Версаль, так как все отправлялись туда. Только они намеревались доехать туда в прекрасных каретах, запряженных сильными лошадьми, а я в свои восемнадцать лет дойду туда пешком так же быстро, как они доедут в каретах. К несчастью, ноги подвели меня, или скорее судьба обернулась против меня. Если бы я не потерял деньги, я смог бы поесть, а если бы я поел ночью, утром я бы уже догнал кареты…
- Браво, вот это отвага! - вскричала дама. - Поздравляю вас, друг мой. Однако мне кажется, вы не все знаете.
- Чего я не знаю?
- В Версале одной храбростью не проживешь.
- Я дойду до Парижа.
- Париж в этом смысле очень похож на Версаль.
- Если недостаточно храбрости, я буду работать, сударыня.
- Вот достойный ответ, дитя мое! Но что вы будете делать? Ваши руки не привыкли к тяжелой работе.
- Я буду учиться, сударыня.
- Вы мне кажетесь достаточно образованным.
- Да, я знаю, что я ничего не знаю, - глубокомысленно ответил Жильбер, припомнив слова Сократа.
- Простите мое любопытство: какую науку вы собираетесь изучать, дорогой друг?