- Как я могу осмелиться прервать вас в тот момент, когда вы, возможно, собираетесь позлословить о ком-нибудь из моих знакомых? - воскликнул герцог. - Боже упаси! Я напряг весь оставшийся у меня слух.
Кружок герцогини стал еще теснее.
Герцогиня де Грамон бросила взгляд в сторону окна, чтобы убедиться, что король все еще там. Король по-прежнему стоял на том же месте, но, продолжая беседу с г-ном де Мальзербом, он не упускал из виду этот кружок, и встретился глазами с герцогиней де Грамон.
Герцогиня почувствовала, что храбрости у нее поубавилось из-за того выражения, которое, как ей показалось, она прочла во взгляде короля, но, начав, она не захотела остановиться на полпути.
- Знайте же, - продолжала герцогиня де Грамон, обращаясь главным образом к трем принцессам, - что некая дама - имя ведь ничего не значит, правда? - пожелала недавно увидеть всех нас, Божьих избранниц, во всей нашей славе, лучи которой заставляют ее умирать от ревности.
- Где она хотела нас увидеть?
- В Версале, в Марли, в Фонтенбло.
- Так-так!
- Бедное создание из всех наших больших собраний видела лишь обед короля, на который разрешено поглазеть зевакам: им позволено из-за ограды смотреть, как пирует его величество вместе с приглашенными, причем не останавливаясь, а проходя мимо, повинуясь движению жезла дежурного распорядителя.
Герцог де Ришелье шумно втянул понюшку табаку из табакерки севрского фарфора.
- Но чтобы видеть нас в Версале, в Марли, в Фонтенбло, нужно быть представленной ко двору, - сказал герцог.
- Дама, о которой идет речь, как раз и домогается представления ко двору.
- Держу пари, что ее ходатайство удовлетворено, - сказал герцог. - Король так добр!
- К сожалению, чтобы быть представленной ко двору, недостаточно разрешения короля, нужен также тот, кто мог бы вас представить.
- Но в свете не так-то просто отыскать "крестную", - вступила г-жа де Мирпуа, - и подтверждение тому - Прекрасная Бурбоннезка, которая ищет ее и не находит.
И г-жа де Мирпуа тихонько пропела:
И лишь подруга Блеза - вот бедняжка! -
Лежит в постели, захворавши тяжко…
- Дайте же герцогине самой закончить начатую ею историю! - остановил ее герцог.
- Ну что ж, продолжайте, герцогиня, - сказала мадам Виктория. - Вы нас так заинтриговали, а теперь не хотите договаривать.
- Что вы! Напротив, я непременно хочу рассказать историю до конца. Когда у вас нет "крестной", ее нужно отыскать. "Ищите и найдете", - сказано в Евангелии. Искали так хорошо, что в конце концов нашли. Но какую "крестную", Бог мой! Провинциальную кумушку, наивную и бесхитростную. Ее чуть ли не силой вытащили из захолустья, исподволь подготовили, приласкали, принарядили.
- Прямо мурашки по телу, - сказала г-жа де Гемене.
- И вдруг, когда провинциалочка уже почти готова, разнеженная и принаряженная, она сваливается с лестницы…
- И что же?.. - спросил герцог де Ришелье.
И сломана нога.
Ага-ага! -
прибавила герцогиня две строчки к стихам, пропетым г-жой де Мирпуа.
- Значит, представление ко двору…
- Можете забыть о нем, дорогая моя.
- Вот что значит судьба! - сказал маршал, воздев руки к небу.
- Извините, - вмешалась принцесса Виктория, - но мне очень жаль бедную провинциалку.
- Что вы, ваше высочество! - возразила графиня. - Вам следовало бы ее поздравить: из двух зол она выбрала меньшее.
Герцогиня осеклась на полуслове, заметив обращенный на нее взгляд короля.
- А о ком вы говорили, герцогиня? - возобновил разговор маршал, притворяясь, что никак не может догадаться, кто эта дама, о которой шел разговор.
- Ну… имя мне не назвали.
- Как жаль! - сказал маршал.
- Однако я догадалась, догадайтесь и вы.
- Если бы все присутствующие дамы были смелыми и верными принципам чести старинного французского дворянства, - с горечью сказала г-жа де Гемене, - они отправились бы с визитом к провинциалке, которой пришла в голову столь блестящая идея - сломать себе ногу.
- Ах, Боже мой! Конечно, это прекрасная мысль, - поддержал собеседницу герцог де Ришелье, - но нужно знать, как зовут эту прелестную даму, которая избавила нас от такой великой опасности. Ведь нам больше ничего не угрожает, не правда ли, дорогая герцогиня?
- Опасность миновала, ручаюсь вам: дама в постели с перевязанной ногой и не может сделать ни шага.
- А что, если эта особа найдет себе другую "крестную?" - спросила г-жа де Гемене. - Она ведь очень предприимчива.
- Не беспокойтесь, "крестную" отыскать не так-то просто.
- Еще бы, черт ее подери! - сказал маршал, грызя одну из тех чудесных конфеток, которым, как поговаривали, он был обязан своей вечной молодостью.
В эту минуту король жестом показал, что он как будто хочет уйти. Все замолчали.
Голос короля, внятный и столь знакомый каждому, прозвучал в салоне:
- Прощайте, сударыни! Добрый вечер, господа!
Все поднялись с мест, и в галерее началось оживление.
Король сделал несколько шагов к двери, затем, повернувшись в ту минуту, когда выходил из зала, произнес:
- Кстати, завтра в Версале состоится представление ко двору.
Его слова прозвучали среди присутствующих как удар грома.
Король обвел взглядом группу дам: они побледнели и переглянулись.
Король вышел, не прибавив ни слова.
Но как только он удалился в сопровождении свиты и многочисленных придворных, состоявших у него на службе, среди принцесс и прочих присутствующих, оставшихся в зале после его ухода, поднялась буря.
- Представление ко двору! - помертвев, пролепетала герцогиня де Грамон. - Что хотел сказать его величество?
- Герцогиня, - спросил маршал со своей ядовитой улыбкой, которую не могли простить ему даже лучшие друзья, - это, случайно, не то представление, о котором вы говорили?
Дамы кусали губы от досады.
- Нет! Это невозможно! - глухим голосом проговорила герцогиня де Грамон.
- А вы знаете, герцогиня, сейчас так хорошо лечат переломы!
Господин де Шуазёль приблизился к своей сестре и сжал ей руку предупреждающим жестом, но герцогиня была слишком задета, чтобы обращать внимание на предупреждения.
- Это оскорбительно! - вскричала она.
- Да, это оскорбление! - повторила за ней г-жа де Гемене.
Господин де Шуазёль, убедившись в своем бессилии, отошел.
- Ваши высочества! - продолжала герцогиня, обращаясь к трем дочерям короля. - Мы можем надеяться только на вас. Вы, первые дамы королевства, неужели вы потерпите, чтобы всем нам было навязано - в единственном неприступном убежище благопристойных дам - такое общество, которое унизило бы даже наших горничных?
Принцессы, не отвечая, грустно опустили головы.
- Ваши высочества! Ради Бога! - повторила герцогиня.
- Король - повелитель, только он может принимать решения, - сказала, вздохнув, принцесса Аделаида.
- Хорошо сказано, - поддержал ее герцог Ришелье.
- Но тогда будет скомпрометирован весь французский двор! - вскричала герцогиня. - Ах, господа, как мало вы заботитесь о чести ваших фамилий!
- Сударыни! - сказал г-н де Шуазёль, пытаясь обратить все в шутку. - Раз все это становится похожим на заговор, вы ничего не будете иметь против, если я удалюсь? И, уходя, уведу с собой господина де Сартина. Вы с нами, герцог? - продолжал г-н де Шуазёль, обращаясь к Ришелье.
- Пожалуй, нет, - отвечал маршал. - Я остаюсь: обожаю заговоры.
Господин де Шуазёль скрылся, и вместе с ним ушел г-н де Сартин.
Те немногие мужчины, которые еще оставались в зале, последовали их примеру.
Вокруг принцесс остались лишь герцогини де Грамон и де Гемене, г-жа д’Айен, г-жа де Мирпуа, г-жа де Поластрон и еще десять дам, с особым жаром участвовавшие в споре, вызванном пресловутым представлением ко двору.
Герцог де Ришелье был среди присутствовавших единственным мужчиной.
Дамы смотрели на него с беспокойством, как если бы он был троянцем в стане греков.
- Я представляю свою дочь, графиню д’Эгмон, - сказал он им. - Давайте продолжим разговор.
- Сударыни! - сказала герцогиня де Грамон. - Есть способ выразить протест против бесчестья, которому нас хотят подвергнуть, и я воспользуюсь этим способом.
- Что же это за способ? - спросили в один голос все дамы.
- Нам сказали, - продолжала герцогиня де Грамон, - что король - властелин.
- А я ответил на это: хорошо сказано, - подтвердил герцог.
- Король - повелитель в своем доме, это правда. Но зато у себя дома властвуем мы сами. А кто может помешать мне сказать сегодня кучеру: "В Шантелу" - вместо того чтобы приказать ему: "В Версаль"?
- Все это так, - сказал герцог де Ришелье, - но чего вы добьетесь своим протестом?
- Кое-кого это заставит задуматься, - вскричала г-жа де Гемене, - если вашему примеру, герцогиня, последуют многие!
- А почему бы нам всем не последовать примеру герцогини? - спросила г-жа де Мирпуа.
- Ваши высочества! - сказала герцогиня, вновь обращаясь к дочерям короля. - Вы, дочери Франции, должны показать пример двору!
- А король не рассердится на нас? - спросила принцесса Софи.
- Разумеется, нет! - вскричала свирепая герцогиня. - Как вашим высочествам может это прийти в голову! Король, наделенный тонкими чувствами, неизменным тактом, будет, напротив, признателен вам. Верьте мне: он никого не неволит.
- Даже напротив, - подхватил герцог де Ришелье, намекая во второй или третий раз на вторжение, которое, как поговаривали, совершила герцогиня де Грамон в спальню короля, - это его неволят, его пытаются взять силою.
При этих словах в рядах дам произошло движение, которое походило на то, что происходит в роте гренадер, когда разрывается бомба.
Наконец все пришли в себя.
- Правда, король ничего не сказал, когда мы закрыли для графини свою дверь, - сказала принцесса Виктория, осмелевшая и разгоряченная кипением страстей в собрании, - но может статься, что по столь торжественному поводу…
- Ну какие тут могут быть сомнения, - продолжала настаивать герцогиня де Грамон. - Конечно, все могло бы случиться, если бы отсутствовали только вы одни, ваши высочества. Но когда король увидит, что никого из нас нет…
- Никого! - вскричали дамы.
- Да, никого! - повторил старый маршал.
- Значит, вы тоже участвуете в заговоре? - спросила принцесса Аделаида.
- Ну, конечно, именно поэтому я прошу дать мне слово.
- Говорите, герцог, говорите! - воскликнула герцогиня де Грамон.
- Нужно действовать по плану, - сказал герцог. - Совсем недостаточно крикнуть: "Мы все, все!" Та, что кричит громче всех: "Я это сделаю", когда наступит время, поступит совсем иначе. Как я только что имел честь заявить вам, я принимаю участие в заговоре, поэтому и опасаюсь, что останусь в одиночестве, как это уже случалось со мной неоднократно, когда я участвовал в заговорах при покойном короле или в период регентства.
- Право же, герцог, - насмешливо проговорила герцогиня де Грамон, - вы, кажется, забыли, где находитесь. В стране амазонок вы претендуете на роль вождя.
- Поверьте, что у меня есть некоторое право на пост, который вы у меня оспариваете, - возразил герцог. - Вы ненавидите Дюбарри, - ну вот, я и назвал имя, но ведь никто этого не слышал, не правда ли? - вы ненавидите Дюбарри сильнее, чем я, но я компрометирую себя в гораздо большей степени, нежели вы.
- Вы скомпрометированы, герцог? - удивилась г-жа де Мирпуа.
- Скомпрометирован, и очень сильно. Вот уже целую неделю я не был в Версале, так что вчера графиня даже послала в особняк Ганновер, чтобы справиться, не болен ли я. И вы знаете, что ответил Рафте? Что я хорошо себя чувствую и даже не ночевал дома. Впрочем, я отказываюсь от своих прав, у меня нет никаких амбиций, я уступаю вам место вождя и готов помочь вам занять его. Вы все это начали, вы зачинщица, вы посеяли дух возмущения в умах, вам и жезл командующего.
- Но только после их высочеств, - почтительно произнесла герцогиня.
- Оставьте нам пассивную роль, - сказала мадам Аделаида. - Мы поедем навестить нашу сестру Луизу в Сен-Дени; она задержит нас у себя, и мы не вернемся ночевать в Версаль. И никто ничего не сможет сказать.
- Ну, конечно! Что тут можно сказать! - отозвался герцог. - Или действительно нужно иметь извращенный ум.
- Я займусь уборкой сена в Шантелу, - сказала герцогиня.
- Браво! - вскричал герцог. - В добрый час. Вот прекрасный предлог!
- А у меня, - сказала принцесса де Гемене, - заболел ребенок, и я никуда не выезжаю, потому что ухаживаю за ним.
- А я сегодня вечером что-то чувствую себя усталой, - подхватила г-жа де Поластрон. - И если Троншен не пустит мне кровь, завтра я могу опасно заболеть.
- Ну, а я, - величественно произнесла г-жа де Мирпуа, - не поеду в Версаль потому что не хочу, вот моя причина: свобода выбора.
- Прекрасно, превосходно! - сказал Ришелье, - но нужно поклясться.
- Как? Нужно поклясться?
- Конечно, в заговорах всегда клянутся: начиная с заговора Катилины до заговора Селламаре, в котором я имел честь принимать участие, всегда давали клятву. Правда, это ничего не меняло, но традицию нужно соблюдать. Итак, давайте поклянемся! Это придаст заговору торжественность, вы сами в том убедитесь.
Он протянул руку и, окруженный группой дам, величаво произнес: "Клянусь!"
Все присутствующие повторили за ним клятву, за исключением принцесс, которые незаметно исчезли.
- Ну вот и все, - сказал герцог. - Заговорщики произнесли клятву, и больше ничего делать не надо.
- Как же она будет разгневана, когда окажется в пустом зале! - вскричала г-жа де Гемене.
- Гм! Король, конечно, отправит нас в ссылку, - заметил Ришелье.
- Да что вы, герцог! - отозвалась г-жа де Гемене. - Что же будет со двором, если нас сошлют? Разве при дворе не ожидают прибытия его величества короля Датского? Кого же ему представят? Разве не готовятся к приезду ее высочества дофины? Кому ее будут представлять?
- Кроме того, весь двор сослать нельзя, всегда кого-нибудь выбирают…
- Я прекрасно знаю, что всегда кого-нибудь выбирают, более того: мне везет, всегда выбирают именно меня. Уже выбирали четыре раза, ведь это мой пятый заговор, сударыни.
- Ну что вы, герцог! - возразила г-жа де Грамон. - Не огорчайтесь, на этот раз в жертву принесут меня.
- Или господина Шуазёля, - прибавил маршал, - берегитесь, герцогиня!
- Господин де Шуазёль, как и я, вынесет немилость, но не потерпит оскорбления.
- Сошлют не вас, герцог, не вас, герцогиня, и не господина де Шуазёля, - сказала г-жа де Мирпуа, - сошлют меня. Король не простит мне, что я была менее любезна с графиней, чем с маркизой.
- Это правда, - сказал герцог, - вас всегда называли фавориткой фаворитки. Бедная госпожа де Мирпуа! Нас сошлют вместе!
- Нас всех отправят в ссылку, - сказала, поднимаясь, г-жа де Гемене, - потому что, надеюсь, ни одна из нас не изменит своего решения.
- И данной клятве, - прибавил герцог.
- Кроме того, - сказала г-жа де Грамон, - на всякий случай я приму меры…
- Меры?.. - переспросил герцог.
- Да. Ведь чтобы быть завтра вечером в Версале, ей необходимы три вещи.
- Какие же?
- Парикмахер, платье, карета.
- Да, конечно, вы правы.
- И что же?
- А то, что она не приедет в Версаль к десяти часам. Король потеряет терпение, отпустит двор, и представление ко двору этой дамы будет отложено до греческих календ из-за церемоний по поводу приезда ее высочества дофины.
Взрыв аплодисментов и возгласы "браво" приветствовали этот новый эпизод заговора. Но, аплодируя больше других, герцог де Ришелье и г-жа де Мирпуа обменялись взглядами. Старые придворные поняли, что им обоим пришла в голову одна и та же мысль.
В одиннадцать часов вечера все заговорщики мчались в своих экипажах по залитой изумительным лунным светом дороге в Версаль и в Сен-Жермен.
Только герцог де Ришелье взял лошадь своего доезжачего, и, в то время как его карета с задернутыми шторами на виду у всех следовала по дороге в Версаль, сам он во весь опор верхом скакал в Париж по проселочной дороге.
XXXVII
НИ ПАРИКМАХЕРА, НИ ПЛАТЬЯ, НИ КАРЕТЫ
Было бы дурным тоном со стороны графини Дюбарри, если бы она отправилась на церемонию представления ко двору в парадный зал Версальского дворца прямо из своих покоев.
К тому же в Версале не было средств для подготовки к столь торжественному дню.
И, что самое главное, это не было в обычаях того времени. Избранные для представления приезжали, словно послы, с большой пышностью либо из своего особняка в Версале, либо из своего дома в Париже.
Графиня Дюбарри выбрала второй путь.
Уже в одиннадцать часов утра она прибыла на улицу Валуа в сопровождении графини де Беарн, которую она постоянно держала во власти своей улыбки или же под замком; к ране графини беспрестанно прикладывали всевозможные снадобья, какими только располагала медицина и химия.
Накануне Жан Дюбарри, Шон и Доре принялись за дело. Те, кто не видел их в действии, с трудом могут представить себе, насколько велика власть золота и мощь человеческого разума.
Одна из них заручилась услугами парикмахера, другая подгоняла портних. Жан заказывал карету, а также взял на себя труд приглядывать за швеями и доставить к сроку парикмахера. Графиня, выбиравшая цветы, кружева и бриллианты, была завалена футлярами и каждый час получала с курьером вести из Версаля о том, что был отдан приказ зажечь огни в салоне королевы; никаких изменений не ожидалось.
Часа в четыре вернулся бледный, возбужденный, но радостный Жан Дюбарри.
- Ну? Как дела? - спросила графиня.
- Все будет к сроку.
- А парикмахер?
- Я встретился у него с Доре. Мы обо всем условились. Я сунул ему в руку чек на пятьдесят луидоров. Он ужинает здесь ровно в шесть часов. С этой стороны мы можем быть спокойны.
- Как платье?
- Платье будет изумительное. Шон наблюдает за работой. Двадцать шесть мастериц пришивают жемчужины, ленты и отделку. И так, полотно за полотном, будет выполнена эта чудесная работа, которую любой другой, кроме нас, получил бы только через неделю.
- Что значит полотно за полотном?
- Это значит, сестричка, что всего расшивают тринадцать полотен. По две мастерицы на каждое полотно: одна берется справа, другая - слева; они украшают его аппликациями и камнями. Соберут же эти полотна вместе в последнюю минуту. Работы осталось часа на два. В шесть часов у нас будет платье.
- Вы уверены, Жан?
- Вчера мы с моим инженером подсчитали количество стежков. На каждое полотно приходится десять тысяч стежков, пять тысяч - на мастерицу. По такой плотной ткани женщина не может сделать более одного стежка в пять секунд. Итак, двенадцать стежков в минуту, семьсот двадцать в час, семь тысяч двести за десять часов. Я оставляю две тысячи двести на отдых и неправильные швы. У нас остается еще добрых четыре часа.
- А что с каретой?