Где погранцы прожорливы и ленивы,
Но не прозорливы.
Это, конечно, к счастью.
Ну а покамест море пасет свои гривы,
Мы с малышом моим все же опробуем снасти.
Он барабулю таскает, как потаскухи
Стаскивают клиентов доходных друг с друга.
Морем идем мы не аки, а лучше, чем посуху,
В этом моих сыновей заслуга.
Так что, как учит ИАБ [1] нас, – закусим сливой.
Вся, что есть в море, рыба – она ведь наша.
А по-над морем чайки такие счастливые!
Хоть они, как известно, не сеют, не пашут.
Междометья
Смотри: еще так рано,
А он приходит пьяным.
Он не бывает трезвым,
И все глядит на звезды.
Что звезды? Луч далекий,
Летит он сквозь столетья.
А жизни, даты, сроки -
Всего лишь междометья.
Всего лишь междутемье -
Все эти сроки, даты.
Не задержись с расплатой
За прежних дней веселье,
Не задержись с похмельем,
Поддатый.
А жизнь нас учит, учит,
Уроки преподносит.
Споткнется взгляд о тучи:
Звезда упала. Осень.
Он спозаранку квасит.
Совсем не верит в бога.
Но звездная дорога
Любую жизнь украсит…
"А выбор очень прост…"
А выбор очень прост -
Червям или огню.
Погост? Красив погост.
По сколько раз на дню
Я приходил сюда
Прохладой насладиться.
А принесут лишь раз.
В довольно ранний час.
Вся подойдет родня,
Пусть знает и она,
О чем мне пели птицы…
Пепел Клааса
Здесь а́ще переходит в ваще́,
Здесь проблема мелких бриллиантов острее, чем жидких щей,
И нет пророка в Отечестве – что за морока!
И отчество забываешь, и пепел Клааса здесь
Отнюдь не стучит (хотя все стучат), и бес
Уже не в ребро – из ребра. И гораздо ранее срока.
Записки о Галльской войне
Аве, цезарь: это уходят во мрак корабли,
Там, где последний маяк охраняет Валгаллу
(Влага, Галлия, "Записки о Галльской войне"– узнаются ли?).
На краю земли,
Где последний моряк,
Как последний дурак, к штормам прибавляет по баллу.
Бал будет венский, счет – гамбургский. Габсбургов сербы не чтут,
Убивают их запросто, просто чтобы начать мировую войнушку.
Чтобы разрушить быт и уют.
Чтобы на каждую из двух с четвертью миллионов минут
Приходилось побольше метких выстрелов пушки.
Мы заплатим вам полный кровавый ясак
И пойдем все тем же путем, цезарю салютуя.
Моритури так моритури. А салютует тебе дурак.
Вот и еще один век над нами лютует, лютует, лютует…
"Вода в новгородских колодцах…"
Вода в новгородских колодцах должна
Была. Да уже рассчиталась.
А ты все бормочешь, бормочешь. Какого рожна?
Сошлись лоскуты и сшились в лоскутное одеяло.
Вот радость, вот счастье, и вот (подытожим) права.
Здесь римское право не лучше, чем право на лево.
А ежели гордо сидит на плечах голова,
Так это исправят, исправят технично и смело.
А ты лоскутки перепутай, ты всех обмани
И выберись мимо таблички, где выхода нету,
На третью от солнца, довольно большую планету.
Так это ж… Да, верно. Магнит. Очень сильный магнит.
"А на всякий пожарный…"
…А на всякий пожарный есть сявка-пожарник,
Он нажарит пожарских котлет.
И я буду ему за подсказ благодарен:
Смерти нет, но и жизни нет.
Мы с ним пламя сбиваем, сбиваем брандспойтом,
Пена застит нам горизонт.
Над оставшимся пеплом хоть пойте, хоть войте:
Пепелище и есть наш резон.
Подтверждение факта, что перед соединением с кислородом
Достигал осмысленных форм углерод.
Мы над глупостью этакой вместе с народом
Посмеемся – народ не соврет.
И не требуй возврата за негодный билет.
Самый Главный Кассир подытожит:
Ни на Марсе, ни на ближайшей к нему из планет
Жизни нет.
Но и смерти тоже.
"Что за привычка глотать расстоянья…"
Что за привычка глотать расстоянья помногу,
Бегством спасаться, пускаться в бега спозаранок,
Даже вопрос не задав, куда эта дорога…
А ведь дорога эта ведет к океану.
И в океане все тропы становятся рябью,
А из рябых ты и станешь всех лучше, всех краше.
Даже волна причитает по-бабьи. По-бабьи!
Эх, наше все – это пушки. Ну, все это наше.
А у тебя все богатство – мечи да орала.
Все, что есть мочи, мечи на столы богдыхана.
И в перековке, сродни лоскутным одеялам,
Дырки, заплатки – по моде у Тришки кафтаны.
Ты намотаешь на шарик свои расстоянья,
Выпьешь не все, но порядочно из океана.
Ну а теперь (извини, час, ты знаешь, не ранний)
В камеру нужно вернуться – заждалась охрана.
"И двадцать пять, и тридцать пять, и сорок…"
И двадцать пять, и тридцать пять, и сорок
Ушли туда, где нас давно уж ждут.
И хоть не все проговорили разговоры,
Хоть счастья нет – терпение и труд,
Покой и воля, истины, обманы -
Паек? – Вполне достаточный паек,
Чтоб продержаться в этом океане
Я смог.
"Все это происки беса…"
Все это происки беса. На приисках бога
Мы ни бельмеса не смыслим в руде, в аффинаже,
Но, как настанет пора подведенья итогов,
На забалансовый счет перечислим продажу.
Мерные слитки. Безмерная жажда – пожить бы!
Эта нажива – наживка, блесна золотая.
А на спот-рынке теперь волатильность такая:
Только богач был – и вот ты теперь пролетарий,
И пролетаешь фанеркою по-над Парижем.
Трубы пониже, дымы над домами – пожиже,
И вместо мелких бриллиантов – грошей мелочевка.
А в остальном – при своих: геморрои да грыжи,
Да по дорожкам топтанье походкой неловкой.
По выходным здесь заводят молитвы и мессы.
Прииск как прииск. Хозяин лишь больно суровый.
И не допросишься тут ни любви, ни моркови.
Все это происки беса, да, происки беса…
"Какое дело морю до залива…"
Какое дело морю до залива,
От свежей отстраненного воды,
Где уж давно барашковые гривы
Не бегают туды или сюды.
Но через линзу северной слюды
Ты глянешь на обплаченные ивы.
Оплачено? С Невы? Увы, не вы. И
Не вам по берегам следить следы.
И хоть так хочется воскликнуть: viva!
Но vita brevis. Витя брав и смел,
Волна же волатильна и пуглива,
Не приспособлена к какому-то из дел.
Песчинки лижет ли неторопливо,
Растрелли обрекает на расстрел
Ли из сольцы и солнца тучей стрел.
…А лучше я придумать не сумел.
Какое дело морю до залива.
"Спи, ночь сентября, как и марта…"
Спи, ночь сентября, как и марта,
Те же двенадцать часов.
Дети уже потянулись за парты,
Птицы – на юг. Голосов
Птичьих и детских теперь не услышать,
Осень молчанку молчит.
Пересчитай повлажневшие крыши,
Я пересчитаю ключи.
Первый откроет небесную небыль,
Быль земную – второй.
Вот и пускай летят себе в небо,
Или их в землю зарой.
Третий оставлю – в твой сон ненароком
Тайную дверку открыть.
Вот тебе рифмы: на одиноко – не одиноко,
На умереть – жить.
"С чем тут спорить…"
С чем тут спорить? Со скормом? Со скромным?
Не скоромным? С диагнозом: жить
Не умеем, как хочется. Фить! -
И покроемся зеленью дерна.
Травам силы дадим и листам,
Как они там без нашей подачки?
Теорема довольно проста,
Хоть и втиснута в хитрый задачник.
Но и с глиной последней во рту
Буду булькать, хрипеть, не даваться:
Мне еще не назначено к праотцам!
Смерти нет! Смерти. net. Смерт… ту-ту…
"Пиши: по-человечески и нет…"
Пиши: по-человечески и нет,
По-рыбьи, и по-птичьи, и по-бабьи.
Пиши – и каждый (сон ли, нет?) сонет
Мне отзовется океанской рябью.
И каждый (кто? Manet или Monet?)
Окажется не злата ради,
А просто с вечностью наедине.
Совсем как та добыча радия,
Где грамм – добыча, помнится, и годы
Труда. И что ж – напрасен этот труд?
Но если слуги белку стерегут,
Скачи по-беличьи, минуя огороды,
Народы, роды (женский и мужской).
Пиши – делись тоской.
Но не давись тоской.
"Он не бредит, он бродит…"
Он не бредит, он бродит: дрожжи-то внесены,
А процесс ферментации тут небыстрый.
Коридоры кончаются стенкой, а у стены
Не прикинешься ванькой, шутом, артистом.
Время не кончилось – выбродит, выбродит сок,
Дай только срок (хоть давали срока немалые),
Будет лечитель добрым, учитель строг.
Им, а не нам век пропись свою пожалует.
Ели не виноваты, а виноват елей.
А виновато лотоса корневище,
Сок его тоже бродит – налей,
И будут блаженны духом нищие.
"Кораблям не знаю, где и место…"
Кораблям не знаю, где и место:
То ль внутри оно, а то ль снаружи.
Так штормит! А приглядишься если,
Это только рябь на мелкой луже.
То ли в бесконечность уплываем,
То ли просто топаем на кухню.
В снах и то – по-всякому бывает:
То ли Троя строится, то ль рухнет…
Бесконечность – не уют, конечно,
Только манит, манит постоянно.
…Корабли на рейде постояли -
И уплыли – вечно, бесконечно…
МОЯ РОДО-СЛАВНАЯ
В холодную землю
Родства не помнят – ни Ивана,
Ни Моисея, ни Ноя – к чему им эти пазлы!
Все то, что тяжелей стакана,
Заведомо из рук выскальзывает.
Их вид смешон, убог, нелеп,
И образ жизни почти что скотский.
Они только и делали, что сеяли хлеб,
Но в холодную землю ложились не хуже, чем предки Бродского.
Приветят хлебцем и самогонкой,
И что я им? Случайный зритель.
Но я лучше с ними буду пить горькую,
Чем без них – дольче виту.
Черноземные волости
Все эти черноземные волости
И раньше не страдали вольностью.
Не Север, чай. Ну а теперь
Попробуй, выйди за околицу,
А то и попросту за дверь.
Тут ни валдайских колокольцев,
Ни прочего. Распуган зверь,
Но не пугливы идиоты.
Они хоть ходят на работу,
Но знать не ведают труда.
Чтят с понедельника субботу,
И только у ларька – страда.
Так жизнь гнобят – свою, чужую,
Совсем не понимают нас
И нажираются на раз.
Падут – и в ус себе не дуют.
…Но я люблю их.
Вот весь сказ.
Прогулки с Витей
Эх, dolce vita. Сладко, Витя? Что ж, Витек,
Смотри: родное пепелище.
Отсюда попросту убег
Любой, кто не хотел быть нищим.
Рванул вприпрыжку, со всех ног.
А мы с тобой тут пепел ищем.
Ну да – вот этот пепел нищих,
Вот этот дедов магарыч,
Припрятанный на случай "Ч".
Бежали, побросав посуду,
Брели сквозь ветры и простуды
В Москву, в Москву, в Москву, в Москву!
Как говорится, разгонять тоску.
А разогнали жизнь впустую.
Мою мелодию простую.
Ты, видно, Витя, не вполне…
Ах, бес, мне скучно, скучно мне!
Мы шли к отеческим гробам.
А тут бедлам.
Татарва
А тут татарва,
Что, по слухам, князей на бадье опускала.
Чего бы урвать
Мне у предков, стянуть с пьедестала?
Покуда они
Кочевали с вокзала к вокзалу,
За ночи и дни
Небось накопили немало.
Не чтили пророка,
Партийную книжку хранили
Как ока зеницу. До срока
Друзей хоронили.
Без мулл. Так, поплачут…
Так что, накопили?
Добыча? Раздача?
Вот тут неудача.
Лишь облако пыли
Стоит над могилами.
Сухо там, сухо.
По самое брюхо.
По самое брюхо.
Медь
Шли с рыбным обозом в Москву, но не знали, что скоро протухнет,
Начав с головы, вся, что водится, рыба в стране.
Кухаркины дети должны оставаться на кухне.
Все третьи – лишние. В сторону. Молча стоят в стороне.
Учились на медные деньги. Не знали, что тазиком медным
Накроются многие. Громче военная медь!
Они уходили. Ушли, растворились бесследно,
Так и не врубившись, иметь или не иметь.
(А в быть иль не быть эффективно врубается смерть.)
Они, может быть, степеней не достигли известных,
Но очень любили родную русскую речь.
И слова никак не могу я изъять из той песни,
Что я их мог, но не сумел сберечь.
СТРАНСТВИЯ СИНДБАДА
Морзянка
Ты неверно понял морзянку звезд.
Здесь всегда мороз,
Здесь всегда норд-ост.
Ты хотел ту звезду на пряник?
Ни силком, ни силой не заберешь.
Только на могилах
Здесь зреет рожь.
И во лжи у семи у нянек
Подрастает дитя. И пока глаза
На местах, и заваривается слеза
(Не жалей, не жалей заварки),
Рожь кровавую уберут,
Напекут хлебов и намутят смут,
И в одежде уйдут немаркой.
Ты играй,
Пока не скривилась ось.
Шарик несется то вкривь, то вкось,
Путаясь в сопливых орбитах.
Сопель, сопел, выхлопов – аж до слез.
А обмыться, Синди, не довелось
У семи в семи разбитых корытах.
Ты играй, дитя,
У семи у муз,
Пока в путь готовят
Двухсотый груз.
Но не слушай Клио и Уранию.
Если учишь морзянку
Историй и звезд,
В оверштаге при случае в Млечный мост
Врежешься. Это призраки, призраки – гони их.
И теперь под пение аонид,
Куда б ни рулил,
Ты плывешь в Аид
(Там и Верди им подпевает).
Ты хотел к волхвам
В караван пристать,
Ты все время ищешь
Себе под стать
И принюхиваешься: не пахнет ли раем.
(Ну, не знаю, не знаю, не знаю…)
Вифлеем, ты спрашивал? Вифлеем
За семь бед, семь морей и нянек семь.
Поспеши, накрути портянки.
Уходи, Синдбад, уходи совсем.
Ты неверно понял морзянку.
Нефтяные пары
К Вифлеему все ближе. Звякают
В хурджинах дорогие дары.
Приготовлен кусок лакомый,
Но прочертят воздух знаками
Нефтяные пары.
Знаки масти огненной-огненной,
Обжигают о них горшки
(Чтобы супа поесть юродивым,
Замерзающим на родине)
Не боги – божки.
К Вифлеему все ближе – нижут
Знаки прописи огневой:
Мене, текел. Ни жить, ни выжить.
Жуть, как жарко горят эти иже
Над головой.
Жажда. Жарко в песках. Марко.
Это марево (вверх от жары).
Упакованы агнцу подарки -
Нефтяные пары.
Ураза их на раз дразнит,
Рамадан их гнобит до поры.
Рознь – это ведь общее. Разве
Нет? Разве нет этой казни -
Нефтяные пары
Собирать и в казну прятать?
Пошлых пошлин ли, НДПИ
Ржавы латы, худы заплаты,
Гранови… хреноваты палаты.
А от пенсии до зарплаты
Нет воды – напоить…
Есть лишь нефть. Есть лишь смерть. Есть лишь злато
Среди этой фискальной муры.
Виноваты ли мы? Виноваты
В том, что облачность здесь не из ваты -
Нефтяные пары.
К Вифлеему все ближе. Ой ли?
Ойлы-петроли, петровы птенцы,
Караванщики в чистом поле
Открывают с дарами ларцы.
…Но когда самый главный Нефтяник
Суд свершит у бездонной дыры:
Ты хохмач, ты лентяй и охальник.
Эта жизнь – я отвечу, – не пряник -
Нефтяные пары.
Третий Кибуц
Вот Третий Кибуц. В Кибуце нет конституций,
Аннексии лишь, контрибуции и асфикции.
Здесь толстые празднуют праздность, а тонкие – рвутся,
Не изменяясь в лице (невеселые лица).
Шумит до полуночи крепкая эта столица.
Гудит – laissez faire здесь клаксонам дарован.
Ау! – В небесах заблудилась блудница,
Не в небе, так в небыли дымной,
В чаду вавилонских жаровен.
Этот третий (не лишний ли?) под отвес
До небес он дотянется в секторе нефти и газа.
А залезешь на башню и глянешь окрест -
Понимаешь, куда б ты ни влез -
Всюду помесь колхоза с военной базой.
И в любом из местечек и мест
Веет не олья-подридой, а ойло-петрольной заразой.
Вот Третий Кибуц, а четвертому не бывать.
И точно так, как румын – не нация, а специальность,
Здесь за "чертой оседланности" – благодать
Не евреям – колхозникам third generation. Это данность.
В ощущениях данная? – В ощущениях, да.
Данная. – И тут же отнятая навсегда.
Шестая часть
Шестая часть – это уместит ли разум?
Купи-ка билет на свои трудовые,
Езжай – и в окошке, сколько хватает глаза,
Пулеметные вышки сменяются буровыми.
Гляди повнимательней, Синди,
Видишь – из грязи да в князи
(Кто в идиш, в иврит ли двинул,
Кибуц на кибуц променял лишь
И стал там разносчиком той же гнильцы и заразы).
Одни только вылезли – сразу же гордые выи
Воздели, и их уже и не помиришь (хотя усмиряешь)
Со всем остальным, что по-прежнему в грязи.
По Брежневу, в грязи, по присному, – если не те, так другие.
Здесь грязи – как штази.
Куранты на башне все бьют,
А окрест бьют баклуши
Не-вольные каменщики вавилонского столпотворенья.
И в мире нет силы инерцию эту нарушить,
Чтоб летом варенье варить,
А зимой есть варенье
И для заготовок ходить
Околачивать груши.
Помилуй, нет силы,
Послушай,
Ведь это, мой милый,
Шестая часть суши.
Пятая точка.
Четверт(ованн)ое измеренье.