Едва она зайти решилась,
Вдруг будто кто ее зовет,
На стон похожий звук идет.
Тахма хоть с устали валилась,
Но все же в поиски пустилась.
Вдруг видит, что среди камней
Огромный дэв [15] лежит пред ней,
Уйти готовясь в мир теней.
Попав под каменный обвал,
Лежа в крови средь острых скал,
Дэв лишь беспомощно стонал;
Над ним, кружась, орлы витали,
В его кончине пира ждали.
Узнав, как страшно быть в беде,
Тахма забыла о себе,
Про боль в ногах и голове.
И за больным она ходила:
Ни день, ни ночь не отходила,
И дэва все же излечила.
Так, в милосердии забот
Она кружилась целый год.
Был очень странен их союз:
Переплетеньем крепких уз
Связал в одно он этих двух
Для них понятный общий дух.
Смешно было смотреть, когда
Она ругала "малыша".
А он – пред мухою скала –
Смотрел глазами глупыша.
Так время не промчалось даром –
За этот год, что пролетел,
Тахма познала цену травам
И ненароком, между дел,
Прониклась к колдовским забавам,
К всему тому, чем дэв владел.
За срок короткий с мастерством
Все ж овладела колдовством.
Вот дэв поправился, и вскоре
Перед Тахмою две дороги:
Иль оставаться, иль идти.
Но что ждало ее в пути?
Найти ей смерть на склонах гор,
Или вступиться с нею в спор,
Да в неизведанный простор
На север от проклятых гор.
Дорогу указал ей див.
За самовольство пожурив,
Всем в путешествие снабдив,
Он рассказал ей про тот сказ,
Про жизнь царя все без прикрас,
Что чаши той огонь угас,
Она действительно разбита,
Но сила в ней еще сокрыта.
И на прощанье за услугу –
Да будет дар ей этот впрок –
От сердца чистого, как другу
Он преподнес ей черепок.
Подарок впрямь подобен чуду –
То чаши дивной был кусок.
Теперь средь темных сил она
Колдунья Кафа – Тахмина.
И вот пред ней лежит простор
Других земель, полей, озер.
Далекие вершины гор
Закрыл собой сосновый бор;
Дорог бесчисленных узор
Зовет свершить по ним дозор.
И даль притягивает взор
Величьем северных аврор.
(Дальнейшее не для Альберта –
Пусть в сладком сне он ждет рассвета).
Так в странствиях своих Тахма
До Нурланда земель дошла.
Уж вам известно, как она
Обставила свои дела.
Бедняжка, в чем ее вина? –
В семье купца она жила,
Затем ужасная война,
И в рабство продана она.
Попытка бегства, пытки, плен,
Надежды нет для перемен
Как смерть принять средь тошных стен?
Но труден шаг на этот мен,
И жизнь сладка с клубком проблем,
Когда завидишь смерти челн.
Вновь на побег она решилась,
И жизни милость к ней явилась.
Легенда принята была,
Как принята сама Тахма.
Заря край неба подожгла,
Бледнеет ясная луна,
И вместе с ней ночная мгла
Бежит, встревожена, от сна.
Восходит солнце и пора
Альберту ехать со двора.
И вот, покинув стены замка,
Альберт седлает жеребца.
Вид королевича, осанка
Достойны были удальца.
В нем и сноровка, и закалка,
И дух великого бойца.
Хоть много трудностей в пути,
Он был готов чрез них пройти.
Прощаясь со своей землей,
Взглянув на замок родовой,
Альберт доволен был собой.
В давно наскучивший покой
Врывался мир совсем иной,
Мир неизведанный, другой.
Пока ты полон сил, младой,
Бери его – он будет твой.
В таком прекрасном настроеньи
Альберт пришпорил Воронка,
А тот, гарцуя в нетерпении,
Как будто ждал того толчка.
И парк, и пруд, и все именье
Слились в одно издалека.
Остались в прошлом навсегда
И дом, и юности года.
Альберт в пути познал немало:
Он видел мир, каков он есть.
Добра в нем только не хватало:
Повсюду зависть, злоба, месть.
И семя зла произрастало,
Где надобно цветам бы цвесть.
Добро, как чистая лазурь,
Сокрыто в черных тучах бурь.
Но это все ему не в тягость:
Он сам взращен был с малых лет,
Что так устроен этот свет,
Кому-то жизнь должна быть в радость,
Кому мытарство в море бед.
Что ж справедливость? – Полный бред!
Для сильных мира – солнца свет,
Что до добра – им дела нет.
Но все же в нем звучали струны
Высоких чувств его души.
Игрой своей вторгаясь в думы,
Ломав устоев рубежи,
Что были холодом полны,
Как солнца южного лучи,
Они тепло внутри зажгли,
И льды цветами зацвели.
В пути тяжелом и опасном
Альберт лишен был всякой власти:
Кафтан, что с блеском был атласным,
Да принадлежность к высшей касте
Не защищали от напасти.
Он был судьбой поставлен в строй,
Где и король, и смерд простой
Для смерти равны меж собой.
Не зря сказал один мудрец:
"Чтобы голодного понять,
В той шкуре должно побывать".
Так венценосный наш храбрец
Познал все тяжбы наконец.
Альберт держался молодцом,
Он многих спас своим мечом,
Легенды поползли о том.
Он в черном был всегда плаще
И появлялся как извне
Верхом на черном скакуне.
Он вихрем дерзким налетал –
Обидчик в ужасе бежал,
Но черный призрак настигал.
Так люд, отчаявшись в беде,
Отраду в нем нашел себе.
Но в большей части это слухи;
Они растут, как снежный ком,
Где был вчера рассказ о мухе,
Сегодня слон на целый том.
Но главное, Альберт был в духе
И в ногу шел одну с добром,
Но вместе с тем хвалебный звон
Тщеславьем разрастался в нем.
Познав добро, познал он славу,
Пред нею трудно устоять.
Познав величия отраву,
На лаврах сладко почивать.
Он мог сразить врагов ораву,
Но истины не мог понять:
Добро тем побеждает зло,
Что в помыслах оно чисто.
И явный плюс ему лишь в том,
Что много изменилось в нем
С тех пор, как он покинул дом.
Так он в имении своем
Был доморощенным щенком.
Сейчас же, славой озарен,
Альберт сравним с матерым львом –
Вчерашний принц предстал царем.
Итак, герой наш на коне:
В прекрасном здравии, уме,
И тем обязан он Тахме.
Ее рукой маршрут проложен,
Просчитан, правильно изложен,
Самой проверен и исхожен –
Иначе б принца голове
Торчать на варварском копье.
Альберт был в поисках привала;
Закончился бескрайний лес,
Пред ним угрюмо даль лежала,
И небосклон был в тучах весь.
Там вдалеке гроза сверкала,
И жуткий гром сходил с небес –
Молить богов ему осталось,
Чтоб стороною та промчалась.
Когда же он открыл глаза,
Блистала неба синева,
Крылом гудела стрекоза
Над синей чашей василька.
Скатившись с лепестка, роса
Альберту пала на уста;
Шумевшая вчера гроза
Ушла, как часть дурного сна.
Альберт привстал, глаза протер
И устремил на юг свой взор
Где дым клубился серых туч,
Вздымались цепи горных круч,
Долины солнечной простор
Заполнили вершины гор.
Сражали мощь, масштаб размаха,
Краса и неприступность Кафа.
Конь вороной на ноги скор –
Летит стрелой во весь опор,
Полдня пути – и принц у гор.
А далее согласно плану:
Засохший бук, тропа, поляна –
Все, как на карте, без обмана.
Вдруг оступился иноходец –
Вот он, заброшенный колодец.
Альберт достал из кожи свиток –
Посланье к дэву от Тахмы.
В раздумье с нескольких попыток
Все ж бросил в жерло пустоты.
Он понял, что себе в убыток
Пытаться горы перейти.
И посему придется лбом
Нечистой силе бить поклон.
Покой в походе только снится.
И, передышку получив,
Альберт красотам гор дивился,
О всех своих делах забыв.
И конь его в лугах резвился,
Свободы краткий миг схватив.
На третий день явился див,
Собою солнца свет затмив.
Увидев чудо-великана,
Альберт, хотя и был герой,
Он созерцал на рост титана –
Сравнимый с грозною горой.
И вряд ли тигр вступит в бой
С слоном, узревшим водопой.
Чудовище такого плана
Не взять и целою ордой.
Дэв походил на полульва,
Но разве что издалека:
Как будто зверя голова,
Волос свалявшихся клока,
Напоминали гриву льва.
Кривые зубы – два клыка
И рук нестриженые ногти
Животного напоминали когти.
С близи же – дикий человек,
Из тьмы веков шагнувший в свет.
Да только перепутав век
На этак сотню тысяч лет,
Хозяин гор и здешний бек
Явился принцу дать ответ.
А что касается лап льва,
Так слухом полнится земля.
Альберт, воздав поклон гиганту,
Держал приветственную речь.
(Хвала и честь его таланту!
Словами он умел зажечь!)
Ничто не может так увлечь,
Как сладко сказанная речь.
От комплиментов дэв замлел,
Так принц достиг, чего хотел.
Дэв был беседою доволен:
Хоть он людишек не любил,
Но все же Альберт был достоин
Пройти живым среди могил.
Каф неприступен смертным был,
Не всем и избранным дозволен.
К тому же дэв Тахму ценил,
Перечить ей он был несклонен.
Пронесся день в пылу дебатов,
Мелькнула ночь сияньем звезд,
Альберта с дэвом от трактатов
Отвлек рассветным пеньем дрозд.
То был в реальность утра мост,
Адептов [16] превративший в ренегатов. [17]
И день над мраком увеличил рост
В десятки тысяч солнечных каратов.
Что новый день несет в себе? – Дела,
Заботы, передряги, полномочья.
И вновь мы одеваем маску зла –
От грез вечерних остаются клочья.
Что прошлое? – Что от костра зола.
Полет души – слабинка в неурочье.
Реальность дня – граница бытия,
Которую мы нарушаем ночью.
Дэв извинился пред Альбертом,
Потупив в сторону глаза.
Осталось дело за десертом:
Открыть ворота в чудеса.
Но он не мог пойти с Альбертом,
Тому свидетель небеса.
С ним приключилася беда,
Когда он следовал сюда.
Когда на встречу он спешил,
На острый сук ногой ступил.
В горячке боль не ощутил –
Сейчас же рана воспалилась,
Пята опухла, загноилась,
И в ней заноза обломилась.
Дэв с виду хоть спокоен был,
Страданья ж требовали сил.
Альберт недолго сомневался:
Мечом занозу подцепил
И напрочь с раны удалил.
Дэв, тихо ойкнув, улыбался,
За прыткость Альберта хвалил,
Просил его в гостях остаться.
Но, видя то, что принц спешил,
Во всем ему помочь решил.
Дэв перстень снял с руки своей,
Что инкрустирован сапфиром,
Блиставшим в тысячу свечей,
Омытым утренним зефиром,
Воды и воздуха чистей.
Сравнимый с голубым эфиром,
Он был достоин королей
И вызвал б зависть у царей.
Альберту перстень он вручил,
Чем принца очень удивил.
К тому же кратко пояснил,
Что сей предмет еще не раз
Ему поможет в трудный час.
К чему туман излишних фраз,
Когда есть разум, есть глаза? –
Принц сам увидит чудеса.
Дэв все не мог ему сказать,
Чтоб тайны все не раскрывать.
А Кафу было, что скрывать.
Пока же принца ждал маршрут:
Ущельем гору обогнуть,
С тропы не сбиться, не свернуть,
Там скрытый ход, при нем охранник,
Он дэву родич и племянник.
Альберт спешил, коня седлал,
Подпруги, стремя проверял;
И дэв в то время не скучал,
Стопу свою он врачевал:
Какой-то мазью натирал –
То был чудеснейший бальзам,
И принцу был он дэвом дан
На случай, чтоб спасти от ран.
Они расстались, как друзья,
Забрав от встречи часть тепла,
Как искра от костра брала,
Иль пуля из ствола ружья.
К друг другу вера в них была;
Не кануть в бурях бытия,
Чтоб искра в пламя перешла,
А пуля цель себе нашла.
Туман в ущелии клубился,
Да и тропа была сложна.
Альберт наземь с седла спустился
И под уздцы повел коня,
Чтоб вороной не оступился
На щебне скального камня.
С ущелья вверх тропа пошла
И краем пропасти вела.
Рука коня вести устала,
В другой руке кольцо мешало,
А пропасть сыпь камней глотала
И тем внушала страх обвала.
Альберт на перстень посмотрел
Да на чело, как шлем, одел.
С подъемом стал туман редеть,
И показалась солнца медь.
Кольцо как будто сил придало,
И высота не так пугала,
Конь шел спокойно, не храпя,
Не грыз в испуге удила.
К тому же узкая тропа
На плато горное вела.
Зыбь в прошлом, твердая земля
Вся эдельвейсами цвела.
Вдруг конь почуял чужака,
И громом сотряслась земля.
Но сказочно лазурь цвела
И легче пуха облака.
То рук племянника дела:
Вон он схватился за бока,
И смех его гремел, как гром,
Когда увидел гостя он.
Так он гремел, что иногда
Бывают в свете чудеса.
Такого ж чуда никогда
Не видели его глаза;
Уж этот перстень без труда
Узнал бы он, его краса
На редкость дивною была,
И дядькиной лишь быть могла.
И потому он не поймет,
Что издали – не разберет,
Как дядькин палец сам идет?
В уединении с горами
Он здесь один скучал часами –
Язык устал быть за зубами,
А гость его развеселил,
До слез беднягу рассмешил.
Ну, всем племянник был хорош!
Во всем на дядюшку похож,
Да только что умом не схож,
Но издавна являлся смех
Ценой ребяческих утех.
Беспечной молодости грех,
А мудрость нам дана годами
С болезнями да со слезами.
Племянник, наболтавшись вволю,
Открыл в скале подземный ход.
Так суждено – на принца долю
Пал выбор совершить поход.
Да и Альберт уж свыкся с ролью
Без страха следовать вперед.
Зиявший хищной пастью ход,
Все дальше вглубь его ведет.
И с каждым шагом все бледней
Свет, проникающий в тоннель.
А мрак сгущался все быстрей.
Тьма, как незримая панель,
Путь преградила в мир теней –
Исчез победы быстрой хмель,
Принц весь в смятении теперь,
Как загнанный в ловушку зверь.
И если б раньше кто с гостей
Из вверенных ему друзей
В пылу дебатов и речей
Заметил бы, что наш герой
Врасплох застигнут будет тьмой,
То поплатился б головой.
Альберт, чей меч в боях прославлен,
Был глубоко всем тем подавлен.
Он пробовал идти вперед
Наощупь, раздирая руки
О срезы скалистых пород,
Но больше доставляло муки
Сознание того, что ход
Его заманит к смерти в руки,
И не один десяток лет
Здес ь пролежит его скелет.
Дурные мысли отгоняя,
С трудом он движется вперед,
С последних сил себе внушая,
Что он боец, что он дойдет!
Во тьме пути не различая,
Он падает, опять встает,
И, стиснув зубы, вновь идет.
В движеньи – жизнь, и он живет!
Но с каждым шагом сил все меньше.
Альберт здесь вспомнил про коня.
Как не додумался он раньше
Его послать вперед себя?
Во тьме конь должен видеть лучше:
Пастись в ночи – его стезя.
И принц доверился ему,
Все глубже уходя во тьму.
Вдруг вороной остановился.
Как вкопанный в тиши стоял,
Ушами только нервно прял.
Он точно в слух весь превратился,
И будто шквала бури ждал.
Теперь и Альберт услыхал,
Что в недрах гул как появился,
И силу больше набирал.
Гул возрастал, и все сильнее
В ходах пещерной галереи.
Достигнув точки апогея,
Обрушился, как только мог;
И принца чуть не сбил он с ног,
Собой образовав поток
Летящих тварей о крылах,
Своим числом внушавшим страх.
Они сплошной стеной летели,
Как снег докучливой метели.
Их крыльев шум, и писк, и гам
Бил резкой болью по ушам.
Учуяв кровь с Альберта ран,
Они как будто очумели
И разом устремились к цели,
Желая волю дать зубам.
Как ни пытался принц отбиться,
Как ни орудовал мечом,
Он ими обрастал, как ком.
Ему осталось лишь закрыться
От этих тварей рукавом.
И благо перстень был на нем.
Не зная сам, что так случится
Альберт потер сапфир локтем.
И брызнул яркою струей
Свет серебристо-голубой,
Нарушив вечной тьмы покой.
И в замешательстве на миг
Мрак задрожал и, сжавшись, сник.
Во времени провал возник,
И в нем участники дуэли
В неверии на свет смотрели.
Сейчас Альберт и рассмотрел,
Каков быть мог его удел.
Казалось, воздух почернел
От скопища мышиных тел.
Свет их лишил услады пира -
Бессильным делал он вампира; [18]
Быть на свету большие риски -
Прочь поспешали василиски. [19]
Благодаря одежде, латам
Альберт слегка был поцарапан.
На его шее, по рукам -
Следы когтей и мелких ран.
А вот с конем дела сложнее
Он ранен был потяжелее:
Живого места нет на нем,
Как жизнь теплилась в теле том?
Наверно, сотни три мышей
С него бедняги кровь пивали.
И в суматохе бы бежали
Под ярким натиском лучей,
Но меры в пиршестве не знали,
От крови стали тяжелей.
И будто грозди опадали,
Смирившись с немощью своей.