Столь же отвлеченной, неприемлемой для себя считает Веселовский и идею "чистого искусства", "чистой красоты", которую он склонен связывать с преувеличением значения индивидуального ("личного") вклада писателя в творчество, восходящего к эстетике Гегеля. В идеале Веселовскому близка неосуществленная поэтика В. Шерера, "построенная на массовом сравнении фактов, взятых на всех путях и во всех сферах поэтического развития". Ошибки в выводах исторического анализа основаны, по мнению ученого, на "неполноте" обобщений, т. е. на недостатках научного метода. Понятие причины и следствия Веселовский прежде всего распространяет "на ближайшие из смежных фактов". В новых "параллельных" рядах возникают и новые причинные связи. "Чем более таких проверочных повторений, тем более вероятия, что полученное обобщение подойдет к точности закона", – полагает Веселовский. Изучая эпоху, следует учитывать как крупные, так и мелкие факторы, сравнивая "разные группы фактов" и "взаимно" проверяя "несколько рядов выводов". "Восходя далее и далее, вы придете к последнему, самому полному обобщению, которое, в сущности, и выразит ваш конечный взгляд на изучаемую область. Если вы вздумаете изобразить ее, этот взгляд сообщит ей естественную окраску и цельность организма. Это обобщение можно назвать научным", – пишет Веселовский. Народно-исторические предания, психологические мотивы обобщались, по Веселовскому, в соответствующих "типах", устойчивых национально-исторических структурах, которые могли возникать в результате "механической работы народного предания", оформляясь в песенные, обрядово-ритуальные и другие "циклы". Формы обобщения обозначаются у Веселовского по-разному. Применительно к обобщению на уровне образно-речевого стиля он употребляет термин "формула", в котором также фиксируется определенная степень устойчивости. Так, требование "народного самосознания" у сарацин выражалось в типической "народно-песенной психологии и ритмике", а "стилистический прием" отрицательного одночленного параллелизма характеризовал "особый, элегический склад славянского лиризма". Стилевые "формулы" возникали на основе исконной "стилистики языка", отмеченной Потебней. У Веселовского эта символика выступает как "результат психологического процесса" и фиксируется в жестких, хотя и "условных" образно-психологических и речевых обобщениях: "формула желания", "формула пожелания", "формула невозможности", "формула ключа к сердцу", "формула птички в клетке" и т. д. "Формулы-сюжеты" Веселовский называет "схемами", наиболее устойчивыми типами обобщений. Теория сюжета изложена Веселовским в отдельном разделе – "Поэтика сюжетов". Сюжет у Веселовского основан на "мотиве", "простейшей повествовательной единице, образно ответившей на разные вопросы первобытного ума или бытового наблюдения", "одночленной", неразложимой "формуле" (в сказке, мифе), в которой природа открывается человеку, общественности. Таков, например, мотив похищения невесты. Сходные мотивы могут зарождаться в "разноплеменных средах" независимо от влияний, вполне самостоятельно. К мотиву "приращиваются" новые единицы (особенно во второй части мотива: невеста могла быть заколдована и т. д.), образуя сюжеты – "сложные схемы, в образности которых обобщились известные акты человеческой жизни и психики в чередующихся формах бытовой действительности". Таким образом, сюжет – это "комбинация мотивов", даже – "тема", синтезирующая "положения-мотивы". Мотивы и сюжеты, по словам Веселовского, "входят в оборот истории", образуя "обязательный стилистический словарь", которым "орудует" поэт. Личный вклад в творческий процесс, или "личный почин", как называет его ученый, сводится, таким образом, до минимума. Возникновение искусства в трех его родовых категориях – эпосе, лирике и драме – Веселовский связывает с коллективным, синкретическим началом, в котором были синтезированы хор, игра, пляска, обряд, действо, сказ, диалог, миф. С увеличением удельного веса личности запевала в хоре постепенно трансформируется в поэта.
В исторической поэтике Веселовский видел две задачи:
1) определить "законы поэтического творчества" и "критерии для оценки его явлений" не из "господствующих" "отвлеченных определений", а "из исторической эволюции поэзии";
2) определить поэзию "со стороны объекта и психологического процесса" на материалах языка, образов, мотивов, типов, сюжетов.
С этой точки зрения современная Веселовскому художественная литература фотографична, так как не содержит того самого "лишка", который, по его мнению, и отличает искусство от фотографии. Эстетическое он рассматривает как условное изображение предметного мира в типической цельности, центром которой является личность, синтезирующая "ряды ассоциаций" по их смежности. Таким образом, и специфику творчества Веселовский рассматривает в широком контексте взаимосвязей и ассоциаций. Столь же широкое определение Веселовский дает и истории литературы, сближая ее с историей культуры. "История литературы в широком смысле этого слова, – пишет он, – это история общественной мысли, насколько она выразилась в движении философском, религиозном и поэтическом и закреплена словом". В этой системе историческая поэтика Веселовского выступает как методология истории литературы.
Сравнительно-историческую методологию развивали и другие ученые-литературоведы в России. Так, широкую известность получили многочисленные работы по русской и особенно западноевропейской литературе брата Александра Николаевича – академика Алексея Николаевича Веселовского. Целый ряд изданий, в частности, выдержала его известная работа "Западное влияние в новой русской литературе" (1883).
Глава 2
Социологическое направление в литературоведении
Социологическое направление представлено в России целым рядом литературоведческих школ, в методологии которых отмечались приоритеты общественных, социальных проблем. Это прежде всего революционно-демократическая школа, народническая система и несколько вариантов марксистской методологии. При разнообразии философских и литературоведческих подходов эти школы характеризовались общностью их основных мировоззренческих ориентиров, которые заключались в идеях народности и демократизма.
Сама по себе проблема народности литературы в Европе и в России возникает в постклассицистический период, в литературе сентиментализма и романтизма первоначально как тенденция, а с возникновением реализма – как литературоведческая система.
В философии социологическое направление тяготело к материализму, в социологии выступало против крепостничества и его атрибутов, в литературе предпочитало реализм.
К социологическому направлению относится радикально-демократическая школа – В.Г. Белинский, Н.Г. Чернышевский, Н.А. Добролюбов, Д.И. Писарев и близкие к ним по духу Н.А. Некрасов, А.И. Герцен, М.Е. Салтыков-Щедрин, а также некоторые примыкавшие к ним критики и литературоведы: Г.З. Елисеев, В.А. Зайцев, Н.В. Шелгунов, М.А. Антонович, П.Н. Ткачев.
Социологические принципы в литературоведении и критике разделяла народническая школа Н.К. Михайловского, П.Л. Лаврова, А.М. Скабичевского.
Марксистская школа в литературоведении, помимо классиков марксизма, представлена именами А.В. Луначарского, В.В. Воровского, М.С. Ольминского, а также Г.В. Плеханова, В.М. Фриче, В.Ф. Переверзева.
Радикально-демократическая школа
В.Г. Белинский (1811-1848). Один из основоположников русской литературоведческой науки, радикальный просветитель и демократ. В его работах проанализированы и получили адекватную оценку важнейшие явления русской литературы, оформляется литературоведческая наука.
Философско-эстетические, социально-исторические и литературные позиции Белинского отмечены несколькими этапами развития, из которых наиболее значимыми явились 30-е годы и период 40-х годов XIX в. Во взглядах Белинского получил живое выражение процесс творческого осмысления русской мыслью важнейших явлений западноевропейской гуманитарной науки, осуществлен стремительный выход русского литературоведения на уровень мировой науки.
Исходные философские позиции Белинского определились двумя приоритетными принципами его мировоззрения: глубокой убежденностью (уже в первой половине деятельности) в устарелости классицистической эстетики и в необходимости всеобъемлющего просветительства во всех сферах российской жизни – в образовании, литературе, философии, социологии.
В первый период своего творчества Белинский высоко оценивает Руссо как противника французского классицизма.
Идей отрицания современной цивилизации, а также идеализации древней истории народов у Руссо Белинский не разделял. Утопическими считал он мысли Руссо, содержащиеся в его "Общественном договоре". Белинский справедливо замечает относительно этих мыслей, что история до сих пор не знает ни одной народности, которая возникла бы в результате взаимного согласия людей или же по внушению какой-либо выдающейся личности. Вообще, по мнению Белинского, в России XVIII в. Руссо знали только как сентиментального писателя, а о Канте не слышали совсем.
Основательно познакомился Белинский с эстетической теорией Канта, разделял в течение некоторого времени его идею бессознательности творческого акта. Что касается критического отношения Канта к выводам "чистого разума" (одного из позитивистских принципов), то Белинский считал это положение Канта "рассудочным" и не принимал его.
Белинский высоко оценивал идеи гуманизма в учении Гердера, связывая их с эстетикой романтизма, а не с историческими взглядами Гердера. Именно романтики обожествляли искусство, считая его уделом избранных (жрецов или богов). Для Белинского "великий Гердер" – "предвозвестник" того времени, "когда люди убедятся, что науки и искусства суть достояние общее, человеческое, но преимущественно жреческое". Критик видит в Гердере просветителя, предшественника немецких романтиков и философских идеалистов.
Рассматривая классицизм XVIII в. как "ложный", Белинский отвергает его философскую базу – "материализм XVIII века", подчеркивает метафизичность, механистичность этого материализма, указывая на коренную причину его ограниченности. Материализм, по словам Белинского, старался "объяснить происхождение мира механическим сцеплением атомов". И все же для Белинского 1830-х годов наиболее высокая ступень философско-эстетического развития не метафизический материализм, не Руссо и Гердер, а немецкая идеалистическая философия, которую он считал последним словом в науке.
Белинский в этой связи упоминает имена Канта, Шеллинга и Гегеля, особенно выделяя при этом Канта и Гегеля, в которых, по его словам, была заключена "чудовищно огромная сила разума и эстетического чувства". Ступени философского развития для него определяются отрицанием метафизического материализма, осмыслением вершин немецкого идеализма (в том числе эстетики и диалектики Гегеля).
Для Белинского наиболее ценным из трудов Канта является его трактат "О высоком и прекрасном" и "рассудочна" работа "Критика практического разума". У Белинского широкая общефилософская и общеисторическая позиция в оценке немецкой науки. Он отграничивает по значительности труды "германцев" – Лессинга, Канта, Фихте, Шеллинга, Гегеля, Шиллера и Гёте – от "немцев-филистеров" – Коцебу, Бахмана, Круга, Менцеля и других сторонников устаревших эстетических теорий.
У Белинского сложилось в целом неблагоприятное впечатление о позитивизме О. Конта. Он не рассматривал позитивизм как последнее слово в науке. Об одном из последователей Конта – Э. Литтре – Белинский сначала отзывается положительно. Он пишет о своей работе "Важность и успехи физиологии", опубликованной в "Современнике": "Статья о физиологии Литтре – прелесть!" "Хотя Литтре и ограничился смиренною ролью ученика Конта, но сейчас видно, что он – более богатая натура, чем Конт". Белинский сочувствует критике некоторых сторон учения Конта со стороны Литтре. Но он далек от одобрения позитивизма в его основных принципах. Он не видит смысла в замене Контом слова "идея" словом "закон". Для Белинского термин "идея" более приемлем, так как он появился в результате закономерного исторического развития философской науки и к тому же является исходным термином для понятия "идеал", важного для Белинского. Белинский в последний период деятельности был противником любой (выдающей себя за универсальную и неизменную) философии, не принимая ни "абсолютных законов" Конта, ни "абсолютных идей" Гегеля, так как и в том и в другом случае из жизни исключалась всякая случайность.
Рассматривая литературные взгляды Белинского, следует отметить, что он высоко ценил как народное творчество, так и древнерусскую литературу. Он считал "народную поэзию таким важным предметом, о котором должно или все сказать, или ничего не говорить", и посвятил ей целый цикл статей. Критик дает положительную оценку "Русским народным сказкам" и "Сказаниям русского народа" И.П. Сахарова, изданным в 1841 г. Не считая Сахарова теоретиком, он видит пользу его трудов в собирании литературных материалов, фактов и сведений. "Давайте нам материалов, фактов, больше фактов: критика не замедлит явиться, и тогда само собою обнаружится, кто прав, кто виноват, новая ли, все критизирующая историческая школа… или старая, готовая верить на слово и летописи…" – пишет Белинский. Он сочувственно отзывается о деятельности в этом направлении первых собирателей и издателей фольклора: М.Д. Чулкова, П.М. Строева, К.Ф. Калайдовича.
Особенно высоко оценивает критик просветительскую деятельность Н.И. Новикова. Белинский восторженно отзывается о нем в "Литературных мечтаниях", решительно опровергая мнение о том, что Новиков был только книгопродавцем, и доказывая, что он имел сильное влияние на развитие русской литературы. Не будучи художником-"архитектором", Новиков, по утверждению критика, был строителем-чернорабочим, который своей просветительской деятельностью "приготовлял только строительные материалы и строительных мастеров". Белинский относил Новикова к тому направлению в русской литературе XVIII в., из которого развилась затем натуральная школа.
Вместе с тем, по мнению Белинского, "художественная поэзия всегда выше естественной, или собственно народной. Последняя – только младенческий лепет народа, мир темных предощущений, смутных предчувствий". Даже в период, когда история для Белинского представлялась модификацией абсолютной идеи, она воспринималась им как "фактическое жизненное развитие… в форме политических обществ". А поскольку русская литература допетровской эпохи выступала в основном в безымённом виде, она тоже могла восприниматься Белинским как коллективное творчество народа. Поэтому Белинский начинает русскую литературу "Одой на взятие Хотина" М.В. Ломоносова, т. е. с 1739 г. Отсюда и более резкое, чем к народному творчеству, отношение Белинского к древней литературе. "Нужно ли доказывать, что "Слово о полку Игореве", "Сказание о донском побоище"… и другие исторические памятники, народные песни и схоластическое духовное красноречие имеют точно такое же отношение к нашей словесности, как и памятники допотопной литературы, если бы они были открыты, к санскритской, греческой или латинской литературе".
Придавая большое значение собиранию литературных памятников, Белинский был решительным противником поклонения "факту", "опыту", подмены обобщений мелочами. Разве имеет значение, "какого цвета были доспехи Святослава и на которой щеке была родинка у Игоря", спрашивает он. Белинский справедливо утверждает, что преклонение перед фактом ведет к эмпиризму и эклектизму в науке. "…Наши ученые сословия… за немногими исключениями, бесплодно возделывают каменную ниву опытных знаний, не оживленных никакою идеею", – говорит критик.
В противовес "фактистам", как называет он Н.И. Надеждина и С.П. Шевырева, которые любят "букву", Белинский готов был выдвинуть свой "инстинкт истины".
Белинский не отвергал культуры допетровской Руси, но и не идеализировал ее. Демократизм исторических взглядов Белинского был далек от славянофильских иллюзий.
В письме К.Д. Кавелину в 1847 г. Белинский пишет в связи с этим вопросом: "Вы обвиняете меня в славянофильстве. Это не совсем неосновательно; но только и в этом отношении я с Вами едва ли расхожусь. Как и Вы, я люблю русского человека и верю великой будущности России. Но, как и Вы, я ничего не строю на основании этой любви и этой веры… Вы же пустили в ход идею развития личного начала как содержания истории русского народа… Личность у нас еще только наклевывается, и оттого гоголевские типы – пока самые верные русские типы".
С самого начала своей деятельности Белинский ставит вопрос о народности литературы. Он утверждает, что "поэзия народа есть зеркало" его жизни "и его сознания", что народность – "выражение субстанции народа, а не тривиальной простонародности". Критик связывает степень народности литературы с определенным художественным методом. Утвердившись на примерах творчества Гоголя и Пушкина в преимуществах "совершенной объективности изображения" в творчестве истинного художника, критик решительно заявляет, что если художественное произведение "верно", то оно и "народно".
Научные сведения об искусстве и его специфике пришли к Белинскому из немецкой идеалистической эстетики Канта, Шеллинга, Гегеля. Основные определения искусства Белинский формулирует самостоятельно уже в 1830-х годах. В этих определениях акцент приходился на духовный аспект творчества. К этому периоду восходят такие его определения: искусство – это "мышление в образах", "непосредственное созерцание истины", "бессознательное выражение творящего духа".
Нельзя сказать, что Белинский совершенно отказался от этих определений, вернее, он дополнил их, подчеркнув в 1840-х годах практическую сторону творчества: искусство есть "воспроизведение действительности, повторенный, как бы вновь созданный мир". Содержание науки и искусства, по мысли Белинского, одно и то же – действительность. Разница – в формах: ученый мыслит силлогизмами, понятиями, поэт – образами. Белинский утверждает, что образная специфика искусства не отграничивает его от других сторон духовной деятельности. Искусство нельзя считать, как он говорит, "умственным Китаем", "наш век особенно враждебен" идее "искусства для искусства, красоты для красоты". Белинский отличает такие "области литературы": наука, искусство (поэзия), беллетристика и пресса, журналистика. Беллетристика, с его точки зрения, – "низшая поэзия", "то же золото, только низшей пробы". Беллетристику он рассматривает как главный предмет публичного чтения и жалеет, что беллетристика не получила в России должного развития. Беллетристика – результат "красноречия", низшего творческого таланта. "Красноречие" и "художественная поэзия", "поэзия формы", – это два способа выражения истины. Между ними – идея, "философский элемент", или "поэзия содержания". В борьбе "философского элемента" с художественным возможны различные их соотношения, которые и определяют степень художественности произведения. Художественность – результат общечеловеческих законов прекрасного, и поэтому, с точки зрения Белинского, сословные подходы к анализу художественных произведений, как и различение их художественности по принадлежности авторов к тому или другому полу, недопустимы. Он решительно отклоняет выдвинутые Шевыревым в качестве критерия художественности категорию "светскости", как и понятие "дамской" литературы.