Н.А. Добролюбов (1835-1861). Добролюбов хорошо разбирался в вопросах западноевропейской философии. Руссо воспринимался им как просветитель-гуманист, оказавший влияние на развитие русской общественной мысли в XVIII в., хотя тогда, по мнению Добролюбова, учение Руссо не всегда понималось в России верно. Добролюбов знал работы Гердера, Я. Гримма, Канта, но не придавал им основополагающего значения. В XVIII. – начале XIX в. он ценит издательско-просветительскую и археологическую деятельность Новикова, Болховитинова, позднее – собирательскую деятельность Сахарова.
Добролюбов выступает со своими работами в конце 1850-х годов как материалист и демократ, продолжатель идей Белинского и соратник Чернышевского; "человек не из себя развивает понятия, а получает их из внешнего мира…" – таков исходный философский принцип Добролюбова. Но он писал работы и по вопросам народного творчества, древней русской литературы и особенно русской литературы XVIII в.
Придерживаясь исторической точки зрения на развитие русской литературы, Добролюбов не признавал достоинств в трудах Шевырева, в том числе и в его "Истории литературы…". Как и Белинский, он не прощает Шевыреву его вражды к немецкой философии и филологии. В своей рецензии на третью часть лекций Шевырева, изданных под названием "История отечественной словесности, преимущественно древней", вышедшей в 1858 г., Добролюбов указывает на "неизлечимо мистический" характер общих понятий Шевырева. Близок Добролюбов к точке зрения раннего Белинского и в вопросе о существовании древней русской литературы. Указав, что Шевырев почти не касается проблем развития собственно литературы в период XI-XV вв., Добролюбов добавляет: "Да оно и естественно, разумеется, потому что – какая же тогда была словесность?"
Вместе с тем Добролюбов высоко оценивает работы С.М. Соловьева, К.Д. Кавелина, Ф.И. Буслаева, И.Е. Забелина, А.Н. Пыпина по вопросам древней истории. Одобряет он и труды ученых-библиографов, отмечая имена А.Н. Афанасьева, И.П. Галахова, Н.С. Тихонравова. Добролюбов противопоставляет собирательскую деятельность сочинениям тех, кто посвятил себя служению интересам в системе отвлеченной науки, абстрактно создаваемой их субъективными представлениями, в отрыве от жизни. Он выступает против отрыва науки от действительной жизни народа и его истории, против субъективизма в истории. Ученым такого рода, по словам Добролюбова, "нужны идеалы в жизни и в истории, им важно только то, что составляет совершенство или приближается к нему в искусстве и в науке". Для этих ученых не представляет ценности народное творчество само по себе, а необходимы издания, имеющие узкое значение для мифологии, истории или филологии. Чисто теоретические исследования Добролюбов называет "гастрономическими" и в то же время, подобно Белинскому, сожалеет о недостатке фактов в научных трудах.
Но и простое нанизывание фактов для Добролюбова не наука. Добролюбов, как и Белинский, высмеивает крайнюю приверженность к фактам в науке. Он пишет о том, что в современных исследованиях по истории литературы указывают, где "первоначально были помещены какие-то стихи, какие в них были опечатки, как они изменены при последних изданиях, кому принадлежит подпись А или В… Посредством множества хитрых соображений "докажут", что это стихотворение, вероятно, писано было уже после того времени, как автор переехал с Мойки на Галерную улицу, но еще прежде, нежели он купил собственный дом". Эта наука, как считает Добролюбов, "занимается фактами… собирает факты, а что ей за дело до выводов".
Добролюбов указывает, что представители "фактического", библиографического направления науки пользуются приемами сличений, составляют указатели, что в их трудах недостает обобщений. "Не факты нужно приноровлять к заранее придуманному закону, а самый закон выводить из фактов, не насилуя их…" – таково основное научное требование Добролюбова.
Таким образом, Добролюбов отвергает как бесполезное крайнее направление отвлеченного философствования, при котором "можно набросать громких фраз, не имея никакого собственного убеждения", а также крайности библиографического направления, являющиеся "чисто практическими упражнениями памяти", в отличие от первого, хотя бы заставляющего читателя думать.
Добролюбов утверждает мысль о необходимости единства аналитического и синтетического принципов научного исследования, отдавая в конечном счете предпочтение трудам целенаправленно обобщающего характера. "…Пусть люди, ищущие все только фактов, голых, сырых фактов, – пусть они обвиняют меня в недостатке научного, мозольного исследования… Я всеми силами старался скрыть черную работу, которая положена в основание здания, снять все леса, по которым лазил я во время стройки…" Он резко критикует политическое приспособленчество к официальной идеологии у С.П. Шевырева и Н.И. Греча, эклектизм в работах И.П. Галахова, А.П. Милюкова, особенно ярко выразившийся в теории "единства смеси" О.Ф. Миллера. Добролюбов отвергает как "чистое" философствование, так и "чистый" фактологизм в науке.
Он утверждает идею органического развития, взаимосвязи и взаимообусловленности явлений. Эта идея распространяется им прежде всего на самого человека как на продукт определенных обстоятельств. "…Никто уже не может ныне сказать, что человек существует вне условий пространства и времени…" – говорит Добролюбов. Жизнь, окружающая среда не только воздействуют на физическое состояние человека, но и формируют его сознание, мировоззрение, в том числе и мировоззрение художника. "Никто из нас не берет готовыми человечных понятий, во имя которых нужно потом вести жизненную борьбу", – говорит Добролюбов. Так, миросозерцание художника складывается постепенно и является в художественном произведении образным выражением жизненной правды. Глубина ее изображения определяет степень художественности произведения, которая, кроме того, зависит от убеждений писателя, их твердости. Литературе, по мнению Добролюбова, принадлежит служебная роль пропагандиста "естественных понятий и стремлений" человека. Но она также участвует в формировании сознания читателей. Вывод об эволюционных формах исторического прогресса, осуществляющегося в рамках количественного увеличения запаса научных знаний, для Добролюбова недостаточен. Он говорит о развитии в формах борьбы "сословий", например борьбы между трудом и капиталом в "темном царстве" русского купечества.
Добролюбов делит общие понятия и законы на "естественные", вытекающие из самой сущности дела (т. е. повседневно подтверждающиеся практикой. – Л. К.), и законы, или аксиомы мышления, установленные в какой-нибудь системе. Он пишет, что если можно принять за аксиому мышления требование грамотности, требование не искажать действительность, то требование "совершенствования действительности" вовсе не является подобной аксиомой, а принятие этого положения художником приводит к субъективизму в искусстве.
Люди, считает Добролюбов, связаны с общественною средой, и потому если "они хотят прогнать горе ближних, а оно зависит от устройства той среды, в которой живут" они, то они должны прежде всего преобразовать среду. С изменением среды изменится сам человек и его жизнь. Добролюбов полагает, что "после периода сознавания известных идей и стремлений должен являться в обществе период их осуществления: за размышлениями и разговорами должно следовать дело". Он отмечает рост самосознания, в результате которого для большинства общества ясна стала несостоятельность порядка вещей, господствовавшего в России: общество жило ожиданием реформ. Но, выступая с этих просветительских позиций, Добролюбов не ограничивается ими: он приходит к выводу о необходимости и неизбежности формирования деятельного характера человека в России. "…Общественная среда подавляет развитие личностей, подобных Инсарову, – пишет Добролюбов, имея в виду героя романа Тургенева "Накануне", – но теперь мы можем сделать дополнение к своим словам, среда эта дошла теперь до того, что сама же и поможет явлению такого человека".
Добролюбов не склонен уповать на фактор врожденности черт в человеческом характере. Он говорит о самодурах Островского как о характерах, сформированных обстоятельствами окружающей их обстановки, а не как о злодеях по природе. Применительно к произведениям искусства Добролюбов употребляет здесь чаще не термин "среда", а термин "обстоятельства", как бы подчеркивая тем самым переход из сферы действительности в сферу искусства.
Издание материалов народного творчества для Добролюбова имело смысл только тогда, когда в нем содержались выводы о реальных чувствах, мыслях и действительном положении народа. "Нам сказки важны всего более как материалы для характеристики народа. А народ-то и не узнаешь из сказок, изданных г. Афанасьевым… Думают ли сказочники и их слушатели о действительном существовании чудного тридесятого царства… считают ли действительностью войну царя гороха с грибами?" – писал Добролюбов.
В работах библиографического, "культурнического" направлений науки Добролюбов отмечает "совершенное отсутствие жизненного начала". Он считает плодотворными радикально-демократические выводы Белинского о необходимости развития активности в характере русского народа. В этом отношении исследования Афанасьева, по мнению Добролюбова, ничего не давали, так как представляли собой нейтральную классификацию произведений народного творчества, лишенную какой-либо социальной направленности.
Для Добролюбова важны произведения искусства и принципы науки, которые помогали бы народу избавиться от пассивности. Он был глубоко убежден в том, что в народе живут чувства собственного достоинства и свободы, задавленные неестественными условиями его жизни и развития. Именно поэтому, одобряя неутомимую деятельность мифологов, Добролюбов считает саму мифологическую теорию "туманной", а споры о мифической природе языка, литературы и истории – "бесплодными".
Добролюбов разрабатывает теорию народности литературы в статье "О степени участия народности в развитии русской литературы". Он выдвигает классовый принцип в решении проблемы народности литературы, говорит о социально-классовом неравенстве в российском обществе. Для Добролюбова недостаточно "веры в народ" и "свободного" его изучения. Он стремился к коренному изменению его положения. Этим объясняются резкие оценки и приговоры Добролюбова отдельным литературным фактам и периодам. Он не жалует званием "народного" ни одного из предшествовавших деятелей русской литературы. В тесной связи с этим общим принципом оценки находятся и отрицательные выводы Добролюбова о характере сатирического направления в русской литературе, особенно в литературе XVIII в. Он полагает, что сатира должна касаться основных общественных проблем, таких, как "крепостные отношения", и "преследовать все подобные явления в самом их корне, в принципе", чего он не видел в русской сатире XVIII в. и в сатире последующих периодов ее развития.
С этой точки зрения не являются народными ни Пушкин, ни Лермонтов, ни Гоголь, ни даже Кольцов. Политические стихи Беранже – идеал народности у Добролюбова. "Народность понимаем мы не только как уменье изобразить красоты природы местной, употребить мелкое выражение, подслушанное у народа, верно представить обряды, обычаи и т. п. Все это есть у Пушкина. Но чтобы быть поэтом именно народным, надо больше: надо проникнуться народным духом, прожить его жизнью, стать вровень с ним, отбросить все предрассудки сословий, книжного учения и пр., прочувствовать всем тем простым чувством, каким обладает народ. Этого Пушкину недоставало", – пишет он.
Пушкин овладел "формой русской народности", "содержание ее и для Пушкина было еще недоступно", – говорит Добролюбов.
В заметках и статьях о Пушкине – "Александр Сергеевич Пушкин" (1856), "Сочинения Пушкина" (1858), – опираясь на разыскания и публикации П.В. Анненкова, Добролюбов дает обзор жизненного и творческого пути, как он говорит, "великого национального поэта" "исключительно художественного направления", творчество которого в новых условиях имеет лишь историческое значение. В творчестве Пушкина, по утверждению Добролюбова, в формах живого русского языка отразилась русская действительность во всем ее многообразии. Творчество Пушкина, полагает критик, подчинено идее "чистой художественности", особенно в его лирике. Общественные вопросы, утверждает Добролюбов, ставились Пушкиным только в самом раннем периоде его творчества в таких стихотворениях, как "Лицинию", "Воспоминания в Царском Селе", "Наполеон на Эльбе". В основном же Пушкин не особенно заботился о выражении мысли в своих стихах, хотя в них как бы сама собой обнаруживалась "затаенная" мысль о несовершенстве окружающей действительности. Пушкин, полагает критик, – "натура неглубокая", в силу своих "эпикурейских наклонностей" и "генеалогических предрассудков" изобразил жизнь немногочисленного образованного "класса людей", а не народа. В стихах, посвященных темам поэта и поэзии, патриотизма, Пушкин, по мнению критика, сделал шаг назад, к Державину и Ломоносову. При всей "громадности поэтического таланта Пушкина" у него не было "серьезных убеждений", и это было важнейшим недостатком его поэзии. Как видно, в оценке творчества Пушкина Добролюбов исходил из социологических позиций, подчиняя свои оценки задачам активного общественного служения искусства, задачам радикальных социальных преобразований.
Тем не менее Добролюбов возлагал на литератору большие надежды: "Если бы мы думали, что литература вообще ничего не может значить в народной жизни, то мы всякое писание считали бы бесполезным и, конечно, не стали бы сами писать того, что пишем. Но мы убеждены, что при известной степени развития народа литература становится одною из сил, движущих общество. И мы не отказываемся от надежды, что и у нас в России литература когда-нибудь получит такое значение… Мы хотим верить, что это когда-нибудь будет".
Добролюбов ведет борьбу против светской дворянской литературы (статьи о творчестве Е.П. Ростопчиной, В.Г. Бенедиктова, Е.Ф. Розена, В.А. Соллогуба). Соллогуб для него – писатель-"дилетант", выразитель интересов "большого света". Герой Соллогуба не имеет "ни правил, ни взглядов; он по легкомыслию готов совершить доблестный подвиг, так же как и покуситься на гнуснейшее преступление… Он почти никогда не думает, а только кричит, повторяя то, что слышал от других, и слова его никогда не сходятся с поступками".
В статье "Что такое обломовщина?" содержатся не только рассуждения "по поводу", но и этический анализ: Добролюбов занимается "более общими соображениями о содержании и значении романа". Этим задачам, по Добролюбову, соответствовал реалистический метод искусства. "Реализм вторгается повсюду, – писал Добролюбов, – жизненный реализм должен водвориться и в поэзии". В то же время и его критика соответствовала новому этапу развития русской литературы. Добролюбов – автор учения о "реальной критике".
"Реальная критика" для Добролюбова не соотнесение "должного" с получившимся, а объяснение и систематизация. А.В. Дружинин, Б.Н. Алмазов и другие исповедовали так называемую "артистическую" теорию, т. е. требовали "от писателя того, чтобы он весь век оставался круглым дураком". Для "реальной критики" "не столько важно то, что хотел сказать автор, сколько то, что сказал… хотя бы и ненамеренно, просто вследствие правдивого воспроизведения фактов жизни", – полагает критик.
Добролюбов советует не навязывать своего мнения читателю, так как дидактизм вреден и в критике. Аналитик не адвокат и не судья. Он выясняет: 1) объективный смысл произведения и 2) его соответствие правде жизни. "Ставши на известную точку зрения, которая кажется ему наиболее справедливой, он излагает читателям подробности дела, как он его понимает, и старается им внушить свое убеждение в пользу или против разбираемого им автора. Само собой разумеется, что он при этом может пользоваться всеми средствами, какие найдет пригодными, лишь бы они не искажали сущности дела". Теоретик не может ограничиться приложением к фактам жизни каких-то "вечных" законов искусства, считает Добролюбов. Реалист противостоит и эмпиризму, и библиографизму; реалист: а) излагает факты; б) сопоставляет их с действительностью; в) позволяет читателю сделать вывод, т. е. он "относится к произведению художника точно так же, как к явлениям действительной жизни: он изучает их, стараясь определить их собственную норму, собрать их существенные, характерные черты, но вовсе не суетясь из-за того, зачем это овес – не рожь и уголь – на алмаз". Однако, по мнению Добролюбова, из теоретических концепций возможны различные выводы в зависимости от их применения.
В 1859 г. вышла статья Добролюбова "Темное царство". Здесь он не отрицает влияния западничества и славянофильства на А.Н. Островского, но указывает, что чувство "художественной правды" всегда спасало драматурга. В 1860 г. вышла работа Добролюбова "Луч света в темном царстве", посвященная драме "Гроза", по словам критика, "самому решительному произведению Островского". Добролюбов характеризует образ Катерины как "шаг вперед не только в драматургической деятельности Островского, но и во всей нашей литературе". Это цельный характер – "натура", а не "умозрительные упражнения", по мысли критика, вполне народный характер.
Заметный след в теории и критике оставили статьи Добролюбова "Когда же придет настоящий день?" (о романе И.С. Тургенева "Накануне"), "Черты для характеристики русского простонародья", "Кобзарь". Добролюбов анализирует творчество А.В. Кольцова, Ф.М. Достоевского, Т.Г. Шевченко, М.Е. Салтыкова-Щедрина. Глубокий и тонкий анализ художественной литературы с определенной социальной направленностью на многие годы сделал эти статьи хрестоматийными.
Д.И. Писарев (1840-1868). Даже среди тех ярких фигур, которыми изобиловала русская литература 60-х годов XIX в., Писарев выделялся радикальностью, порой парадоксальностью своих литературно-эстетических позиций и оценок, острой глубиной взгляда – свидетельстве несомненного таланта. Не всегда легко уловить логику его эволюции, может быть, потому, что он умер молодым и его творческая деятельность укладывается в рамки нескольких лет. Разделяя взгляды журнала "Современник" периода Чернышевского и Добролюбова и порой превосходя их по резкости литературно-эстетических оценок, Писарев в то же время по целому ряду принципиальных проблем расходился с ними. Думается в связи с этим, что вопрос о принадлежности его к радикально-демократической критике нельзя считать окончательно решенным.