Склоняясь к пульту, как к военным картам,
Войсками дирижер повелевал,
Своим резервам – терциям и квартам -
Смертельные приказы отдавал.И черный лак потрескался от боли,
Взвились смычки штыками над толпой
И, не жалея сил и канифоли,
Осуществили смычку со струной.Тонули мягко клавиши вселенной,
Решив, что их ласкают, а не бьют.
Подумать только: для ленивой левой
Шопен писал Двенадцатый этюд!Тончали струны под смычком, дымились,
Медь плавилась на сомкнутых губах,
Ударные на мир ожесточились -
У них в руках звучал жестоко Бах.Уже над грифом пальцы коченели,
На чьей-то деке трещина, как нить:
Так много звука из виолончели
Отверстия не в силах пропустить.Как кулаки в сумбурной дикой драке,
Взлетали вверх манжеты в темноте,
Какие-то таинственные знаки
Концы смычков чертили в пустоте.И, зубы клавиш обнажив в улыбке,
Рояль смотрел, как он его терзал,
И слезы пролились из первой скрипки
И незаметно затопили зал.Рояль терпел побои, лез из кожи,
Звучала в нем, дрожала в нем мольба,
Но господин, не замечая дрожи,
Красиво мучал черного раба.Вот разошлись смычковые, картинно
Виновников маэстро наказал
И с пятой вольты слил всех воедино.
Он продолжал нашествие на зал.‹1972›
МОЙ ГАМЛЕТ
Я только малость объясню в стихе -
На все я не имею полномочий…
Я был зачат как нужно, во грехе -
В поту и в нервах первой брачной ночи.Я знал, что, отрываясь от земли, -
Чем выше мы, тем жестче и суровей;
Я шел спокойно прямо в короли
И вел себя наследным принцем крови.Я знал – все будет так, как я хочу,
Я не бывал внакладе и в уроне,
Мои друзья по школе и мечу
Служили мне, как их отцы – короне.Не думал я над тем, что говорю,
И с легкостью слова бросал на ветер, -
Мне верили и так как главарю
Все высокопоставленные дети.Пугались нас ночные сторожа,
Как оспою, болело время нами.
Я спал на кожах, мясо ел с ножа
И злую лошадь мучил стременами.Я знал – мне будет сказано: "Царуй!" -
Клеймо на лбу мне рок с рожденья выжег.
И я пьянел среди чеканных сбруй,
Был терпелив к насилью слов и книжек.Я улыбаться мог одним лишь ртом,
А тайный взгляд, когда он зол и горек,
Умел скрывать, воспитанный шутом, -
Шут мертв теперь: "Аминь!" Бедняга Йорик!..Но отказался я от дележа
Наград, добычи, славы, привилегий:
Вдруг стало жаль мне мертвого пажа,
Я объезжал зеленые побеги…Я позабыл охотничий азарт,
Возненавидел и борзых, и гончих,
Я от подранка гнал коня назад
И плетью бил загонщиков и ловчих.Я видел – наши игры с каждым днем
Всё больше походили на бесчинства, -
В проточных водах по ночам, тайком
Я отмывался от дневного свинства.Я прозревал, глупея с каждым днем,
Я прозевал домашние интриги.
Не нравился мне век, и люди в нем
Не нравились, – и я зарылся в книги.Мой мозг, до знаний жадный как паук,
Все постигал: недвижность и движенье, -
Но толка нет от мыслей и наук,
Когда повсюду – им опроверженье.С друзьями детства перетерлась нить,
Нить Ариадны оказалась схемой.
Я бился над словами "быть, не быть",
Как над неразрешимою дилеммой.Но вечно, вечно плещет море бед, -
В него мы стрелы мечем – в сито просо,
Отсеивая призрачный ответ
От вычурного этого вопроса.Зов предков слыша сквозь затихший гул.
Пошел на зов, – сомненья крались с тылу,
Груз тяжких дум наверх меня тянул,
А крылья плоти вниз влекли, в могилу.В непрочный сплав меня спаяли дни -
Едва застыв, он начал расползаться.
Я пролил кровь, как все – и, как они,
Я не сумел от мести отказаться.А мой подъем пред смертью – есть провал.
Офелия! Я тленья не приемлю.
Но я себя убийством уравнял
С тем, с кем я лег в одну и ту же землю.Я Гамлет, я насилье презирал,
Я наплевал на датскую корону, -
Но в их глазах – за трон я глотку рвал
И убивал соперника по трону.Но гениальный всплеск похож на бред,
В рожденье смерть проглядывает косо.
А мы всё ставим каверзный ответ
И не находим нужного вопроса.1972
РЕВОЛЮЦИЯ В ТЮМЕНИ
В нас вера есть, и не в одних богов!..
Нам нефть из недр не поднесут на блюдце.
Освобожденье от земных оков
Есть цель несоциальных революций.В болото входит бур, как в масло нож.
Владыка тьмы, мы примем отреченье!
Земле мы кровь пускаем – ну и что ж, -
А это ей приносит облегченье.Под визг лебедок и под вой сирен
Мы ждем – мы не созрели для оваций, -
Но близок час великих перемен
И революционных ситуаций!В борьбе у нас нет классовых врагов -
Лишь гул подземных нефтяных течений, -
Но есть сопротивление пластов,
И есть, есть ломка старых представлений.Пока здесь вышки как бамбук росли,
Мы вдруг познали истину простую:
Что мы нашли не нефть – а соль земли,
И раскусили эту соль земную.Болит кора Земли, и пульс возрос,
Боль нестерпима, силы на исходе, -
И нефть в утробе призывает – "SOS",
Вся исходя тоскою по свободе.Мы разглядели, различили боль
Сквозь меди блеск и через запах розы, -
Ведь это не поваренная соль,
А это – человечьи пот и слезы.Пробились буры, бездну вскрыл алмаз -
И нефть из скважин бьет фонтаном мысли, -
Становится энергиею масс -
В прямом и тоже в переносном смысле.Угар победы, пламя не угробь,
И ритма не глуши, копытный дробот!..
Излишки нефти стравливали в Обь,
Пока не проложили нефтепровод.Но что поделать, если льет из жерл
Мощнее всех источников овечьих,
И что за революция – без жертв,
К тому же здесь еще – без человечьих?Пусть скажут, что сужу я с кондачка,
Но мысль меня такая поразила:
Теория "великого скачка"
В Тюмени подтвержденье получила.И пусть мои стихи верны на треть,
Пусть уличен я в слабом разуменье,
Но нефть – свободна, – не могу не петь
Про эту революцию в Тюмени!1972
Я К ВАМ ПИШУ
Спасибо вам, мои корреспонденты -
Все те, кому ответить я не смог, -
Рабочие, узбеки и студенты -
Все, кто писал мне письма, – дай вам бог!Дай бог вам жизни две
И друга одного,
И света в голове,
И доброго всего!Найдя стократно вытертые ленты,
Вы хрип мой разбирали по слогам.
Так дай же бог, мои корреспонденты,
И сил в руках, да и удачи вам!Вот пишут – голос мой не одинаков:
То хриплый, то надрывный, то глухой.
И просит население бараков:
"Володя, ты не пой за упокой!"Но что поделать, если я не звóнок, -
Звенят другие – я хриплю слова.
Обилие некачественных пленок
Вредит мне даже больше, чем молва.Вот спрашивают: "Попадал ли в плен ты?"
Нет, не бывал – не воевал ни дня!
Спасибо вам, мои корреспонденты,
Что вы неверно поняли меня!Друзья мои – жаль, что не боевые -
От моря, от станка и от сохи, -
Спасибо вам за присланные – злые
И даже неудачные стихи.Вот я читаю: "Вышел ты из моды.
Сгинь, сатана, изыди, хриплый бес!
Как глупо, что не месяцы, а годы
Тебя превозносили до небес!"Еще письмо: "Вы умерли от водки!"
Да, правда, умер, – но потом воскрес.
"А каковы доходы ваши все-таки?
За песню трешник – вы же просто Крез!"За письма высочайшего пошиба:
Идите, мол, на Темзу и на Нил, -
Спасибо, люди добрые, спасибо,
Что не жалели ночи и чернил!Но только я уже бывал на Темзе,
Собакою на Сене восседал.
Я не грублю, но отвечаю тем же, -
А писем до конца не дочитал.И ваши похвалы, и комплименты,
Авансы мне – не отфутболю я:
От ваших строк, мои корреспонденты,
Прямеет путь и сохнет колея.Сержанты, моряки, интеллигенты, -
Простите, что не каждому ответ:
Я вам пишу, мои корреспонденты,
Ночами песни – вот уж десять лет!1973
* * *
Я бодрствую, но вещий сон мне снится.
Пилюли пью – надеюсь, что усну.
Не привыкать глотать мне горькую слюну:
Организации, инстанции и лица
Мне объявили явную войну -
За то, что я нарушил тишину,
За то, что я хриплю на всю страну,
Затем, чтоб доказать – я в колесе не спица,
За то, что мне неймется, и за то, что мне не спится,
За то, что в передачах заграница
Передает блатную старину,
Считая своим долгом извиниться:
"Мы сами, без согласья…" – Ну и ну!
За что еще? Быть может, за жену -
Что, мол, не мог на нашей подданной жениться,
Что, мол, упрямо лезу в капстрану
И очень не хочу идти ко дну,
Что песню написал, и не одну,
Про то, как мы когда-то били фрица,
Про рядового, что на дзот валится,
А сам – ни сном ни духом про войну.
Кричат, что я у них украл луну
И что-нибудь еще украсть не премину.
И небылицу догоняет небылица.
Не спится мне… Ну как же мне не спиться!
Нет, не сопьюсь – я руку протяну
И завещание крестом перечеркну,
И сам я не забуду осениться,
И песню напишу, и не одну,
И в песне я кого-то прокляну,
Но в пояс не забуду поклониться
Всем тем, кто написал, чтоб я не смел ложиться!
Пусть даже горькую пилюлю заглотну.
‹1973›
* * *
Жил-был один чудак -
Он как-то раз, весной,
Сказал чуть-чуть не так -
И стал невыездной.А может, что-то спел не то
По молодости лет,
А может, выпил два по сто
С кем выпивать не след.Он письма отправлял -
Простым и заказным,
И не подозревал,
Что стал невыездным.Да и не собирался он
На выезд никуда -
К друзьям лишь ездил на поклон
В другие города.На сплетни он махнул
Свободною рукой, -
Сидел и в ус не дул
Чудак невыездной.С ним вежливы, на вы везде,
Без спущенных забрал,
Подписку о невыезде
Никто с него не брал.Он в карточной игре
Не гнался за игрой -
Всегда без козырей
И вечно без одной.И жил он по пословице:
Хоть эта мысль не та -
Всё скоро обеззлобится
И встанет на места.И он пером скрипел -
То злее, то добрей, -
Писал себе и пел.
Про всяческих зверей:Что, мол, сбежал гиппопотам
С Египта в Сомали -
Хотел обосноваться там,
Да высох на мели.Но строки те прочлись
Кому-то поутру -
И, видимо, пришлись
С утра не по нутру.Должно быть, между строк прочли,
Что бегемот – не тот,
Что Сомали – не Сомали,
Что всё наоборот.Прочли, от сих до всех
Разрыв и перерыв,
Закрыли это в сейф,
И все – на перерыв.Чудак пил кофе натощак -
Такой же заводной, -
Но для кого-то был чудак
Уже невыездной.… Пришла пора – а то
Он век бы не узнал,
Что он совсем не то,
За что себя считал.И, после нескольких атак,
В июльский летний зной
Ему сказали: "Ты, чудак,
Давно невыездной!"Другой бы, может, и запúл -
А он махнул рукой:
"Что я, – когда и Пушкин был
Всю жизнь невыездной!"1973
* * *
Как во городе во главном,
Как известно – златоглавом,
В белокаменных палатах,
Знаменитых на весь свет,
Выразители эпохи -
Лицедеи – скоморохи,
У кого дела неплохи, -
Собралися на банкет.Для веселья есть причина:
Ну, во-первых – дармовщина,
Во-вторых – любой мужчина
Может даму пригласить
И, потискав, даму эту
По паркету весть к буфету
И без денег – по билету
Накормить и напоить.И стоят в дверном проеме
На великом том приеме
На дежурстве, как на стреме,
Тридцать три богатыря, -
Им потеха – где шумиха:
Там ребята эти лихо
Крутят рученьки, но – тихо:
Ничего не говоря.Но ханыга, прощелыга,
Забулдыга и сквалыга -
От монгольского от ига
К нам в наследство перешли, -
И они входящим – в спину -
Хором, враз: "Даешь Мазину,
Дармовую лососину
И Мишеля Пиколи!"… В кабаке старинном "Каме"
Парень кушал с мужиками, -
Все ворочали мозгами -
Кто хорош, а кто и плох.
А когда кабак закрыли,
Все решили: недопили, -
И трезвейшего снабдили,
Чтоб чего-то приволок.Парень этот для начала
Чуть пошастал у вокзала -
Там милиция терзала
Сердобольных шоферов, -
Он рванул тогда накатом
К белокаменным палатам -
Прямо в лапы к тем ребятам, -
По мосту, что через ров.Под дверьми все непролазней -
Как у лобного на казни,
Но толпа побезобразней -
Вся колышется, гудёт, -
Не прорвешься, хоть ты тресни!
Но узнал один ровесник:
"Это тот, который – песни, -
Пропустите, пусть идет!""Не толкайте – не подвинусь!
Думал он: а вдруг навынос
Не дадут – вот будет минус!..
Ах – красотка на пути!
Но ‹Ивану› не до крали, -
Лишь бы только торговали,
Лишь бы дали, лишь бы дали!
Время – два без десяти.У буфета всё нехитро:
"Пять "четверок", два поллитра!
Эй, мамаша, что сердита?
Сдачи можешь не давать!.."
Повернулся – а средь зала
Краля эта танцевала:
Вся блестела, вся сияла, -
Как звезда – ни дать ни взять!И – упали из-под мышек
Две "больших" и пять "малышек"
(Жалко, жалко ребятишек -
Тех, что бросил он в беде), -
И осколки как из улья
Разлетелись – и под стулья.
А пред ним мелькала тулья
Золотая на звезде.Он за воздухом – к балконам, -
Поздно! Вырвались со звоном
И из сердца по салонам
Покатились клапана…
И, назло другим принцессам,
Та – взглянула с интересом, -
Хоть она, писала пресса,
Хороша, но холодна.Одуревшие от рвенья,
Рвались к месту преступленья
Люди плотного сложенья,
Засучивши рукава, -
Но не сделалось скандала:
Всё кругом затанцевало -
Знать, скандала не желала
Предрассветная Москва.И заморские ехидны
Говорили: "Ах, как стыдно!
Это просто несолидно,
Глупо так себя держать!.."
Только негр на эту новость
Укусил себя за ноготь -
В Конго принято, должно быть,
Так восторги выражать…Оказал ему услугу
И оркестр с перепугу,
И толкнуло их друг к другу -
Говорят, что сквозняком…
И ушли они, не тронув
Любопытных микрофонов,
Так как не было талонов
Спрыснуть встречу коньяком.… Говорят, живут же люди
В этом самом Голливуде
И в Париже!.. Но – не будем:
Пусть болтают куркули!
Кстати, те, с кем я был в "Каме",
Оказались мужиками:
Не махали кулаками -
Улыбнулись и ушли.И пошли летать в столице
Нежилые небылицы:
Молодицы – не девицы -
Словно деньгами сорят, -
В подворотнях, где потише,
И в мансардах, возле крыши,
И в местах еще повыше
Разговоры говорят.1973
* * *
Марине В.
Люблю тебя сейчас,
не тайно – напоказ, -
Не после и не до в лучах твоих сгораю;
Навзрыд или смеясь,
но я люблю сейчас,
А в прошлом – не хочу, а в будущем – не знаю.В прошедшем – "я любил" -
печальнее могил,
Все нежное во мне бескрылит и стреножит, -
Хотя поэт поэтов говорил:
"Я вас любил: любовь еще, быть может…"Так говорят о брошенном, отцветшем,
И в этом жалость есть и снисходительность,
Как к свергнутому с трона королю,
Есть в этом сожаленье об ушедшем,
Стремленье, где утеряна стремительность,
И как бы недоверье к "я люблю".Люблю тебя теперь -
без пятен, без потерь.
Мой век стоит сейчас– я вен не перережу!
Во время, в продолжение, теперь -
Я прошлым не дышу и будущим не брежу.Приду и вброд, и вплавь
к тебе – хоть обезглавь,
С цепями на ногах и с гирями по пуду, -
Ты только по ошибке не заставь,
Чтоб после "я люблю" добавил я "и буду".Есть горечь в этом "буду", как ни странно,
Подделанная подпись, червоточина
И лаз для отступленья про запас,
Бесцветный яд на самом дне стакана
И, словно настоящему пощечина, -
Сомненье в том, что "я люблю" сейчас.Смотрю французский сон
с обилием времен.
Где в будущем – не так, и в прошлом – по-
другому.
К позорному столбу я пригвожден,
К барьеру вызван я – языковому.Ах, разность в языках, -
не положенье – крах!
Но выход мы вдвоем поищем – и обрящем.
Люблю тебя и в сложных временах -
И в будущем, и в прошлом настоящем!1973
‹ИЗ ДОРОЖНОГО ДНЕВНИКА›