Плавильщиков призывал разграничивать смешное и комическое: "…не всякий смех и не всякая шутка пристойны комедии" (232). Автор статьи "Театр" подчеркивал, что "благородство комическое состоит в том, чтобы не выбирать происшествий площадных или подобных тому содержаний, которые именовать запрещает благопристойность" (236). А подлинные "свойства Талии" – "благопристойность, ум и острота". В выборе предмета осмеяния и художественных средств комедии следует быть "разборчивой". В сферу комического Плавильщиков включал только те человеческие недостатки, "которые происходят от нашей воли, а не от естества", поскольку "последние не могут быть исправлены ничем" (235).
Комедия является не только "забавным зеркалом нравоучения", – во главу угла Плавильщиковым ставилось просвещение: "комедия должна забавлять и просвещать вместе" (232, 233). Кроме того, "не мудрено выдумать смешное для простого народа, – писал Плавильщиков, – но трудно произвести улыбку на лице просвещенном". Комедия должна "срывать маску с порока", и, возвращаясь с представления, осмеянный должен переосмыслять свою жизнь, казнясь "внутренним судом".
В комическом выделены и разграничены две центральные линии его существования и развития – шутка (юмор) и сатира. "Недостатки душевные, нравственные пороки и слабости подлежат комической шутке, – писал Плавильщиков, противопоставляя шутку сатире, – испорченное сердце и злая воля суть пища комической сатиры" (235). Иными словами, автор статьи справедливо определил как сферу юмора – человеческие слабости, не представляющие социальной опасности, так и сферу сатиры – общественные пороки, подлежащие искоренению.
Поэтика комедии обозначена Плавильщиковым только в соотношении с трагедией. В комедии не может быть споров о герое или о триединстве – они, по его мнению, очевидны.
Участие Плавильщикова в литературном процессе не ограничивалось статьей "Театр". Предполагается, что критик, стремясь развить идеи, выдвинутые в этой работе, использовал прием оппонирования (активно востребованный критикой конца XVIII века) и сам написал письмо под названием "Возражение неизвестного на предыдущую статью о театре", и журнал "Зритель" получил его якобы "из Орла". Это предположение небезосновательно уже потому, что в качестве эпиграфа использована строчка из написанного "орловским жителем": "Вода без течения зарастает, словесность без критики дремлет" (238).
В результате откликом на письмо стала работа Плавильщикова "Ответ сочинителя на возражение неизвестного", написанная в жанре "отметки" (заметки, 250). Предмет "Ответа" иной, нежели в статье "Театр", – это в первую очередь размышление о критике и критиках, о том, в частности, что "справедливое суждение, обнажая пороки сочинения, служит сочинителю наукою впредь их остерегаться и, следовательно, просвещает его" (247). "Ответ" содержал повторное, уже краткое, изложение программных пунктов концепции Плавильщикова – о литературных переводах (прежде всего для театра), о традициях русского искусства и его воспитательной миссии.
Таким образом, работы Плавильщикова, относящиеся к 1790-м годам, как в 1760-е годы работы другого драматурга – Лукина, являются органической частью русского литературного процесса 2-й половины XVIII века. Литературно-критические выступления Лукина были связаны с идеей создания и развития "всенародного театра". Плавильщиков отстаивал не только мысль о самобытности национального театра, но и был, по существу, проводником просветительской идеи демократического жанра драмы.
ПРОСВЕТИТЕЛЬСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ Н.И. НОВИКОВА
Уже с середины XVIII века обозначились факты активного обогащения литературного процесса ценностями Просвещения. В качестве публициста, журналиста и литературного критика выступал Николай Иванович Новиков (1744–1818). Свои просветительские идеи Новиков проводил в жизнь, будучи издателем ряда запрещаемых и неустанно и последовательно учреждаемых им сатирических журналов.
Так, в названии журнала "Трутень" (1769–1770) метонимически был обозначен объект критики – вельможи, власть имущие. В полемику с Новиковым вступил журнал "Всякая всячина" (1769), за публикациями которого стояла Екатерина II. После временного прекращения издания "Трутня", а затем запрещения его сатирические традиции были подхвачены новиковскими журналами "Пустомеля" (1770) и "Живописец" (1772–1773). Издание последнего не ограничилось одним годом. Так, по свидетельству исследователей, ""Живописец" с успехом переиздавался в 1773, 1775, 1781 и 1793 гг. (причем начиная с издания 1775 г. в него были включены и наиболее острые материалы "Трутня")".
В работе "То, что употребил я вместо предисловия" (1770), опубликованной в журнале "Пустомеля", Новиков сформулировал просветительские требования к сочинителям – к художникам и критикам. Графоманов Новиков заклеймил как "бумагомарателей", поскольку не может быть художником тот, "кто пишет, не имевши дарований и способностей, составляющих хорошего писателя" (155). Программа для критиков сформулирована с опорой на базовые ценности Просвещения: "потребно учение, острый разум, здравое рассуждение, хороший вкус, знание свойств русского языка и правил грамматических и, наконец, истинное о вещах понятие" (155). К вопросу о задачах, стоящих перед литературой и литературной критикой, Новиков обращался неоднократно, в том числе в другой работе - "Автор к самому себе", опубликованной в журнале "Живописец" (1772).
Среди значимых для своего времени и для будущих поколений авторов Новиковым отмечены А.П. Сумароков, Д.И. Фонвизин и др. Нелицеприятные суждения адресованы им придворному поэту В.П. Петрову, писателю М.Д. Чулкову, поэту и драматургу A. А. Ржевскому, самой Екатерине II как автору комедий, комических опер и др.
Особое место в литературно-критическом творчестве Новикова следует отвести его работе "Опыт исторического словаря о российских писателях" (1772). Словарь важен для истории русской культуры не только как факт системного описания жизни и деятельности русских авторов XVII–XVIII веков. И на сегодняшний день работа не потеряла своего значения, благодаря тем сведениям, начиная с древнерусского периода, которые в ней представлены. Ряд персоналий (например, статьи, посвященные М.В. Ломоносову,
B. К. Тредиаковскому, актеру и драматургу Ф.Г. Волкову, поэту и дипломату А.Д. Кантемиру и др.) подан Новиковым в жанре очерка жизни и творчества этих выдающихся деятелей русской истории, науки и культуры. В героях отечества и выдающихся современниках Новиков ценил общественное служение, знание, талант. В этих характеристиках он стремился дать объективно-точные оценки. Так, Ломоносов – "муж <…> великого разума, высокого духа и глубокого знания" (185), а Тредиаковский – "муж <…> великого разума, многого учения, обширного знания и беспримерного трудолюбия" (195). "Северный Расин" – А.П. Сумароков – "приобрел <…> великую и бессмертную славу не только от россиян, но и от чужестранных академий и славнейших европейских писателей" (194).
Словарь Новикова – это свидетельства человека, который больше всего ценил интеллект и нравственные достоинства личности. Не случайно любимой позитивной отметкой становится указание на остроту ума и мировосприятия: "молодой, острый" – о Д.И. Фонвизине, "острый, ученый и просвещенный" – о М.М. Хераскове, "человек острого и проницательного разума" – о Ф.А. Эмине, "человек острый, ученый" – о Н.Н. Поповском и др. Кроме того, Новиков в ряде случаев прозорливо отмечал собственно художественное новаторство авторов. Так, в статье "Фонвизин" высказана мысль о реалистических, по сути, творческих установках молодого и подающего надежды автора: его комедия "Бригадир" "сочинена <…> точно в наших нравах, характеры выдержаны очень хорошо, а завязка самая простая и естественная" (196). Эту формулировку Новикова можно рассматривать как объективное зарождение представлений о реализме в литературе.
В предисловии к книжке своего журнала "Санктпетербургские ученые ведомости" (1777. № 1), озаглавленном "О критическом рассмотрении издаваемых книг" (название условное), Новиков так отозвался о своем словаре: это "споможение ко приведению <сведений и фактов> в лучшее совершенство" (204). Действительно, систематические сведения содержатся в освещении общественного положения, событий жизни и творческих биографий И.Ф. Богдановича, И.П. Елагина, Б.Е. Ельчанинова, В.И. Майкова и др. Информация, содержащаяся в словаре, составленном в XVIII веке, и поныне важна фактами жизнедеятельности Симеона Полоцкого, Феофана Прокоповича, историка В.Н. Татищева, историка и публициста М.М. Щербатова, путешественника и исследователя Камчатки С.П. Крашенинникова, профессора Московского университета Н.Н. Поповского, изобретателя-самоучки И.П. Кулибина и др.
Вплоть до ареста в 1792 г. Новиков оставался активным участником литературно-критического процесса. С конца 1770-х – в начале 1880-х годов его просветительская деятельность приняла новые формы. Новиков выступает прежде всего как книгоиздатель. В 1779 г. им взята в аренду типография Московского университета, преобразованная с коллегами-масонами в 1784 г. в "Типографическую компанию". Совместно с юным Карамзиным Новиков издавал журнал "Детское чтение" (1785–1789). Однако эти формы работы носили недолговременный характер.
Таким образом, издательские и литературно-критические труды Новикова оставили заметный след в истории отечественной культуры. Русский просветитель выступал как последовательный сторонник политики образования и развивающегося в поколениях знания, что, согласно его убеждениям, должно обеспечить разумное общественное мироустройство, а также высокий уровень культуры и вкусов сограждан. По мнению Новикова, яростно отстаиваемого им на страницах сатирических журналов, с осознанием этой высокой миссии в мир должны идти литература и литературная критика.
САТИРИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРНО-КРИТИЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ Д.И. ФОНВИЗИНА И ЕЕ ПОЛЕМИЧЕСКИЙ ХАРАКТЕР
Денис Иванович Фонвизин (1744–1792) – комедиограф, баснописец, прозаик, переводчик – был также публицистом, журналистом и литературным критиком, активно выступавшим на страницах журналов. Социально-политические и литературно-критические работы Фонвизина по насущным вопросам современности (причины общественной апатии, приспособленчество, низкопоклонство и др.) создали ему репутацию яркого полемиста.
В остросатирической направленности своих публицистических сочинений Фонвизин был близок Новикову – в том числе, следуя ему, выступал прямым оппонентом Екатерины II и противником политики "послушания" и соглашательства. Так, в начале 1780-х годов императрица вновь поставила перед собой цель скорректировать общественное мнение по ряду общественно-политических и нравственно-духовных вопросов. В свете означенных задач потребовалась организация нового официального журнала. Таковым стал "Собеседник любителей русского слова" (1783), редактором которого была объявлена директор Петербургской Академии наук Е.Р. Дашкова.
Фонвизин неоднократно публиковал в этом журнале свои работы ("Челобитная российской Минерве от российских писателей", "Несколько вопросов, могущих возбудить в умных и честных людях особливое внимание", "Кг. сочинителю "Былей и небылиц" от сочинителя вопросов"), используя псевдоним "Иван Нельстецов", в чем также шел по стопам Новикова, который полемизировал с Екатериной II под псевдонимом "Правдулюбов". Адресатом публикаций была иронически переименованная императрица – "российская Минерва", автор цикла статей "Были и небылицы" (1783). Политика Екатерины II сводилась, по мнению Фонвизина, к порицанию "всякого знания, а особливо словесных наук" и к установке "почитать <их – знание и "словесные науки"> не иначе как уголовным делом" (208).
Екатерина II, отвечая сатирику, также проявила себя неординарным полемистом. Однако ее высказывания носили характер сознательного ухода от поставленных Фонвизиным сложнейших вопросов государственно-общественного мироустройства. В частности, Екатерина II при публикации "Нескольких вопросов" своего оппонента поместила их вместе со своими ответами, однозначно закрывающими практику дискуссии, и объявила Фонвизина носителем "свободоязычия, которого предки наши не имели" (211). Если Фонвизин восстал во имя борьбы за человеческое достоинство, за ценности знания и развития личности, противостоя "дворянам раболепствующим", то императрица определила единственно возможную, с ее точки зрения, линию поведения "сограждан" как "образцовое послушание" (212–213). Прямым и непосредственным результатом такого рода "бесед" стало для Фонвизина, как подчеркивал Д.Д. Благой, "отлучение от литературы", и "до самой своей смерти <Фонвизин> почти не мог появляться в печати". В частности, задуманный журнал "Друг честных людей, или Стародум" (1788) в свет не вышел.
Таким образом, с именем Фонвизина связаны не только его достижения как выдающегося драматурга, привнесшего реалистические способы типизации в русскую драматургию и на русскую сцену, но и заслуги как художника-сатирика. Сатирической морализаторской линии освещения проблем современности Фонвизин придерживался и как публицист, выступая в качестве полемиста-оппозиционера.
ПРИНЦИПЫ И ПРИЕМЫ САТИРЫ В ЛИТЕРАТУРНО-КРИТИЧЕСКИХ ВЫСТУПЛЕНИЯХ И.А. КРЫЛОВА
Иван Андреевич Крылов (1769–1844), драматург и великий баснописец, оставил глубокий след в литературной критике и публицистике. Сатирическая природа таланта мастера оказалась востребованной в журналистике. Особенности просветительской сатиры Крылова были концептуально близки сатирическому мировидению Новикова и Фонвизина. В журнале "Почта духов" (1789) им развиты черты социальной направленности и приемы сатирической публицистики, представленные в изданиях рубежа 1760-1770-х годов, прежде всего Новикова, а также в выступлениях Фонвизина 1780-х годов. Интерес читающей публики был сосредоточен, в частности, на письмах персонажей (прием, использованный в "Почте духов") и пародийных речах (в журналах "Зритель" и "Санкт-Петербургский Меркурий"; первый Крылов издавал в 1792 г. совместно с А.И. Клушиным и П.А. Плавильщиковым, второй – в 1793–1794 гг. совместно с А.И. Клушиным).
В ряде журнальных публикаций Крылов осветил свое понимание литературного процесса. Объектами его сатирических интересов были как классицисты, так и сентименталисты. Например, в "восточной повести" "Каиб" (1792, "Зритель") целью автора стало разоблачительное изображение и позиции классицистов, и художественного мира сентименталистов. Крылов использовал практику сатирической стилизации, которая реализована им как осознанная ориентация на повторение стилевых принципов и приемов тех, кто стал объектом сатиры. Так, от писателя-"классициста" странствующий Каиб узнает, например, что тот пишет "более <…> для славы, нежели для денег" и что "ода – шелковый чулок, который всякий старается растянуть на свою ногу" (266), а при встрече с пасторально-идиллическими пастушком (героем сентименталистских произведений) становится известной правда: пастушка "поехала в город с возом дров и с последнею курицею, чтобы, продав их, было чем одеться и не замерзнуть зимою от холодных утренников" (269). Иными словами, сатирическая стилизация предстала в "восточной повести" в виде пародии (греч. перепев), с прямым разоблачением принципов изображения действительности в произведениях как классицистов, так и сентименталистов.
"Похвальная речь Ермалафиду, говоренная в собрании молодых писателей" (1793, "Санкт-Петербургский Меркурий") также непосредственно связана с проблемами литературы и литературного процесса. Крылов вновь выступил против сентименталистов и Карамзина. С едким сарказмом высмеяна "свобода словесных наук" (257) в том ее виде, в каком, по мнению Крылова, она понимается сентименталистами. В образе "Ермалафида" (греч. болтовня, многословная чепуха) обыграны и разоблачены "плодословие", когда некие авторы стремятся "волочить надежду читателя через триста листов" (259), и невежество с его лозунгом "хочу писать без правил и доказать на самом деле, что словесность есть свободная наука, не имеющая никаких законов, кроме воли и воображения" (261). К тому же, по справедливому наблюдению исследователя, Крылов считал "нелепостью характерные для сентименталистов прихотливые переходы от высокой темы к низкой. В пределах одного произведения, в зависимости от его жанра, следует сохранять определенное единство темы и стиля – таково прямо не высказанное, но явно подразумеваемое требование Крылова".