* * *
Зимний день короток, как юбка куртизанки. Пытаясь обогнать наступающие сумерки, Леня торопливо шагал по главной улице Незабудкино. Морозный воздух приятно покалывал свежевыбритые щеки. Волосы были еще немного влажными, но шапку он одевать не захотел – не так уж и холодно. После уборки, мытья и смены гардероба настроение наконец-то слегка приподнялось, ночные страхи ушли, и душа захотела пива.
Улица тянулась и тянулась – длинная, изогнутая, словно спагеттина. Названия у нее, насколько он помнил, не было. Не было на пути и киоска, обещанного встречным мужиком, проползшем пару минут назад мимо верхом на тракторе.
Проходя мимо магазина "МАГАЗИН" (одноэтажная шлакоблочная коробка, кое-как оштукатуренная, с раздолбаной скамейкой у входа), он обратил внимание на входящую внутрь девушку в голубой куртке, на вид – примерно его возраста. Удивился: неужели в Незабудкино еще есть молодежь?
Дошел до конца улицы, огляделся – дальше начиналось просто снеговое поле с редко торчащими голыми кустами. Никаких киосков. Леня хмыкнул. Наверное, бравый тракторист, говоря о "торговой палатке", имел в виду тот самый магазин.
Вернулся обратно. Девушка уже сидела на спинке скамьи с бутылкой пива, сковыривая с нее крышку зажигалкой. Глубоко вздохнула и сделала глоток.
– Пиво в такую холодрыгу? – он восхищенно выдохнул пар. – А вы за здоровье свое не боитесь?
Сейчас она скажет, – вали отсюда, умник, и я повалю, подумал он. Но девушка в ответ только засмеялась и пожала узкими плечами:
– Странно слышать такое от человека с мокрой головой.
– А, ерунда, – Леня, улыбаясь, потрогал волосы.
– Пиво тоже ерунда. – Девушка сделала глоток, провела пальцами по губам. – Но это все же лучше, чем самогон. Шампанское в этом медвежьем углу раскупили еще за неделю до праздников.
– Вы не похожи на местную.
– Вы тоже.
Они рассмеялись.
Леня посмотрел девушке в глаза:
– А вы не хотели бы выпить шампанского? Вместо вот этого вашего… – Он кивнул на бутылку в ее руках. – У меня дома целый ящик, а пить некому. Друзья не приехали.
– Не знаю, – девушка неуверенно покрутила в руках бутылку. – Мешать не хотелось бы.
– Понимаю. Ну, чтобы не мешать это дело, мы можем погулять по поселку пару часиков. Поболтаем. А там и шампанского можно…
– Я не об алкоголе, – девушка снова заулыбалась, отчего на ее щеках проступили ямочки. – Я просто вам не хотела мешать.
– Ай, бросьте, – он отмахнулся. – Знали б вы, как мне там скучно одному… В четырех стенах скоро вообще отупею. Кстати, меня звать Леней.
Он подал ей руку, и девушка спрыгнула со скамьи. Проследила взгляд, которым он окинул напоследок истоптанные доски, и сказала, краснея:
– Я бы не стала садиться на спинку, но уж очень скамейка грязная. А я по поселку, если честно, уже сегодня нагулялась так, что ноги не ходят. – Она поправила желто-льняную прядь, выбившуюся из-под шапочки. – Кстати, приятно познакомиться. Я Нина.
* * *
– …А когда меня совсем достанут, приезжаю сюда, и слегка попускает. Правда, тут заняться особо нечем, разве что книжки читать. Но от своих отдыхать тоже когда-то надо.
– Ага, – Леня с удовольствием внимал низкому голосу спутницы. Под ногами ритмично хрустела глазированная корочка наста. – И часто вы так отдыхаете?
– Обычно на новогодние, ну и еще в отпуск. Может, конечно, и чаще бы приезжала, если бы было с кем общаться. Но сами видите, кто тут остался…
– И много с вами людей живет? Осторожно, тут яма…
– Ничего, я в сапогах… Народу живет прилично. Кроме родителей еще дедушка, а еще брат с женой и ребенком. И все это в трех комнатах.
– Ничего себе… – Леня присвистнул. – Я вот в общаге доживаю последний год – мне, как старосте этажа, разрешили после дипломирования еще пожить какое-то время. Так вот, три человека – и тех я убить готов. Галдеж такой, прямо хоть вешайся. Кстати, мы пришли. Вот моя калитка.
– Ну, просто надо расслабляться уметь… – Нина бросила окурок под ноги. Леня сделал последнюю затяжку и выстрелил своим чинариком через дорогу.
– Вот и расслабляюсь. Кстати, я тут давно не был, так что не удивляйтесь, что все нафиг разваливается…
Скрипнули петли. Он пропустил девушку во двор и вошел следом.
– Да нормально вроде, – сказала Нина. – Так чистенько…
– Я каждое утро снег разгребаю. Все равно делать нечего.
Они подошли к дому.
– А это что? – удивленно спросила Нина, увидев снеговика. Сейчас почему-то вороны на нем не сидели, хотя час назад, когда Леня выходил из дома, на снежной голове толклась с карканьем целая орава.
– Ну… Снеговик, – видя пристальный интерес к его творению, Леня отчего-то смутился.
– Злой он какой-то, – девушка стянула вязаную шапочку, светлые волосы рассыпались по капюшону. – Гго, наверное, в плохом настроении лепили.
– Ну, может. Но он единственный, кто скрашивает здесь мое одиночество.
– Вы с ним придерживаетесь одинаковых политических взглядов? – она с улыбкой показала на оранжевый шарф, видневшийся из-под снега.
– Нет, я вообще в этот раз на выборы не ходил Работы хватало.
– А кто вы по профессии?
– Врач я, хирург. – Леня отомкнул дверь. – А шарф этот у меня случайно оказался. Можете тут не разуваться, пол не очень чистый.
– Ага, спасибо.
Нина уселась на табуретку возле клеенчатого стола. Он принес шампанское.
– Я, кажется, помню вас, – сказала девушка, устало вытянув ноги. – Это ведь в вашей семье девочка пропала?
– Да, – буркнул Леня, с легким хлопком открывая бутылку. – Моя сестра… Вы, кстати, в кресло садитесь, там удобнее.
– Спасибо, – Нина перебралась в кресло, на спинке которого уже висела ее куртка.
– А что, вы помните Аню? – Леня разлил напиток по одноразовым стаканчикам.
– Лично ее – нет. А вот сами поиски – помню. В тот год было много-много снега, вот как сейчас…
– Да, это точно, – кивнул Леня.
– А еще от нас за два дома жила девочка, которая тоже пропала, только это еще раньше было. Ту девочку я знала неплохо, ее Надей звали. Она, кажется, в озере утонула.
– На коньках?
– Да, да. Вы тоже помните это?
– Нет, не помню, просто люди говорили. – Он поднял стаканчик. – Ладно, давайте – за встречу…
– Можно на ты.
– О’кей. Давай за встречу.
– Давай.
* * *
Утром пили кофе с лимоном. Каждый размышлял о чем-то своем.
Дом провонял свечами – это Нина, увидев на столе початую пачку, предложила добавить немного романтики в обстановку. Сам он после секса быстро вырубился и спал без снов. С утра оказалось, что свечи не догорели и до половины – кто-то погасил их, причем сразу все.
Поинтересоваться у гостьи, вставала ли она ночью, он так и не решился. Да и так ли уж ему хотелось знать ответ? Леня не был в этом уверен.
– Когда ты уезжаешь?
– Сегодня, – девушка подула в чашку. Она была уже полностью одета, но не накрашена.
– Что так рано?
– Надо ехать… Уголь кончился, дом топить нечем. Холодно.
– Возьми у меня. В брикетах. Я тут не собираюсь всю зиму жить.
– Да нет, Леня, – она вздохнула. – Ехать все равно надо. Сегодня сочельник. Мне желательно уже завтра на работу выйти…
– Жалко, – Леня уставился в окно.
– Ага. А гляди зато, какое солнце сегодня яркое. Я, наверное, даже шапку одевать не буду.
– Правильно. Я вообще никогда шапки не ношу. И шарфы тоже.
– Все снеговикам отдаешь?
– Ага. Они же на улице, им всегда холодно…
Смеясь, они допили кофе. Встали, вышли на крыльцо. Закурили, каждый из своей пачки.
– Слушай, – вспомнил Леня. – У тебя мобила есть?
– Не-а, – она помотала головой. – Принципиально не завожу. Мне телефонных разговоров на работе хватает. Но могу тебе свой домашний дать, если хочешь.
– Да я другое в виду имел… – посмотрев девушке в глаза, Леня прикусил язык и достал ручку. – Ладно, это неважно. Диктуй.
– А все-таки, что ты имел в виду? – спросила она, когда телефон, записанный на сигаретной пачке, исчез в заднем кармане его джинсов.
– Да что-то со связью тут… Не могу дозвониться никуда.
– Что ты хочешь, это ж Незабудкино! – Нина стряхнула пепел, обвела рукой вокруг себя. – Сам-то в город не собираешься?
– Пока нет. Боюсь машину бросать, а то местные умельцы в два счета раскурочат, ищи их потом. А пешком по этим сугробам… ну его на хрен!
– Все еще надеешься, что друзья приедут?
– Нет, – признался он. – Да и фиг с ними. Просто у меня такое ощущение, что меня здесь что-то держит.
– И что же?
– Не знаю… Может, мое детство. Я постоянно его вспоминаю.
– Поэтому и слепил снеговика?
– Может быть, – он пожал плечами, бросил в снег окурок и затоптал его. – А может, мне просто нужно подумать над своей жизнью. Здесь хорошо думается. Не отвлекают ни люди, ни Интернет, ни городской шум…
– Да. Здесь тихо…
– Тихо аж до жути, – чувствуя, как дрогнул голос, Леня слепил снежок, кинул его через забор. – Я темноты с пяти лет не боюсь. А тут, как ночь, сразу как-то не по себе становится. Прямо стыдно… Но я упрямый. Понял, что не уеду, пока этот страх не поборю…
– Ну, я надеюсь, сегодня-то тебе жутко не было?
– Нет, совершенно, – Леня расплылся в улыбке.
– Тогда я спокойна… – сказала Нина, выходя за калитку.
– Слушай, – задал он наконец мучивший его вопрос. – Это ты свечи потушила?
Девушка удивилась.
– Я. А что?
– Да нет, ничего.
– Больше вроде бы было некому. Ты же спал.
– Ну да. Понимаешь, просто я боюсь пожаров… В общем… спасибо, – Леня помолчал. – И вообще спасибо.
– Да не за что. Это тебе спасибо за прекрасный вечер, – она сбавила ход, остановилась. – Ладно, Лень, мне пора… Звони.
– Обязательно позвоню. С Рождеством, Нин.
– С Рождеством.
Помедлив несколько секунд, они сделали шаг друг к другу и соприкоснулись губами. Потом Нина повернулась и, ни слова больше не говоря, пошла прочь от калитки.
Я снова один, подумал Леня.
За спиной раздалось хлопанье крыльев – вороны возвращались на свой пост. Какая бы сила ни заставляла их прилетать сюда снова и снова, перед чужими людьми она предпочитала себя не проявлять.
Вернувшись в дом, Леня записал в дневнике:
"6 января.
Думал – ушло. Ошибался. Оно просто прячется при посторонних. Значит, ему нужен только я".
* * *
Скрип половиц начался около полуночи – словно кто-то медленно и неуверенно бродил по дому. Звук доносился то из горницы, то из спальни, то с чердака, потом затих. Проснулся Леня не из-за него – уже привык, – а из-за непонятного стука, как будто что-то упало. Перекатившись на край кровати, быстро нащупал двустволку. Потом осмотрелся. Причиной беспокойства оказался мобильный телефон – оставленный с вечера на подоконнике, теперь он лежал на полу.
Подняв упавшую мобилу, Леня вернулся на кровать. Некоторое время рассматривал поцарапанный корпус с темным безжизненным экраном. Уже собирался сунуть телефон под подушку, как внутри неожиданно сработал вибратор.
Рука рефлекторно разжалась, телефон шлепнулся на простыню. Шарахнувшись, Леня неловко упал с кровати, следом свалилось ружье. Из мочевого пузыря вытекло несколько горячих капель.
Зарычав, как разозленное животное, он быстро встал на колени и схватил телефон. Сжал в кулаке с такой силой, что внутри что-то хрустнуло, и по экрану пролегла трещина.
– Хватит, – сказал он, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.
Вибрация прекратилась так же резко, как началась.
Одновременно с этим в кухне включился свет.
Леня встал с колен. Он был одет – на ночь не снял даже сапоги. Сунул телефон в карман, подобрал двустволку, вышел в горницу, оттуда – в кухню. Задумчиво погладил пальцами покрытый инеем выключатель. Увидел, как изо рта начал выбиваться пар, ощутил сильный холод.
Кухонный стол тоже заиндевел. Он подошел, протер столешницу рукавом, повернулся, сел на край. Потер руками болящие, сухие от недосыпа глаза, прислушался к бешеному сердцебиению.
– Выходи, – попросил он. – Хватит уже. Покажись, кто ты. Я не испугаюсь.
С минуту ничего не происходило. Потом от стены отделилась тень – видимая и невидимая одновременно, словно марево над костром. Скрипнул пол. Леня заморгал – от холода начали слипаться ресницы. Воздух обжигал легкие. Чувствуя, как немеют и примерзают к прикладу пальцы, он осторожно отложил двустволку. Пар от дыхания мешал видеть – пришлось закрыть рот ладонью. Тень, имеющая смутные очертания приземистой человеческой фигуры, медленно проплыла до середины кухни, не касаясь пола, потом сделалась ниже и вдруг пропала, словно всосалась в пол.
Леня слез со стола, вышел в центр кухни. Задрал половик. Сощурился. Несколько досок здесь были подогнаны не очень плотно – при внимательном рассмотрении видно, что гвозди, которыми они были прибиты, уже вытаскивали из гнезд.
Поддев доски ножом, Леня снял несколько слоев хрустящего заиндевелого полиэтилена, вынул кирпичи, рядами уложенные на смерзшийся песок. Под песком обнаружилась тонкая бетонная крышка, при ударе кулаком отозвавшаяся пустотой. Он встал на колени и пробил ее прикладом. Под бетоном хрустнула ломающаяся фанера.
Из пробитой дыры хлынула спертая вонь. Сглотнув, он задержал дыхание и склонился над отверстием.
Рассмотрел немного, но ему хватило. На глубине полуметра лицом вниз лежала детская мумия, из-под запыленных волос тянулся обрывок затянутой на шее веревки. Он пробил рядом вторую дыру, увидел рваный лоскут полосатой материи, красный сапожок, еще один обтянутый коричневой кожей череп с проваленным лбом, заржавленное лезвие конька…
Откинулся со всхлипом. Слезы, замерзая, кололи и резали глаза.
– Боже, – выдохнул Леня. – Боже…
За спиной щелкнул выключатель, свет погас. Из-под пола потянулось с тихим шуршанием что-то бесформенное и непонятное. От накатившего холода тело Лени онемело, в лоб проникла ноющая боль.
Свет включился. Ленины руки потянулись к лицу, смяли щеки, как пластилин. Словно во сне он наблюдал, как из дыр поднимаются, переплетаясь, струи уплотнившегося воздуха. Пар от его дыхания обтекал их, делал видимыми. Леня потрясенно всхлипнул, и в облаке пара прямо перед ним возник рельеф юного девичьего лица. Призрак отпрянул, размываясь, и через секунду на его месте возник другой. Выдохнув снова, Леня увидел вздернутый нос, упрямый подбородок и острые скулы, которые могли принадлежать только одному человеку.
Анька совсем не изменилась, даже ее прическа каре осталась такой же, как много лет назад. На несколько секунд знакомые контуры пропали, потом снова соткались из воздуха. Губы Аньки шевелились, и хотя он ничего не услышал, все равно понял, чего она от него хочет.
Онемевшему лицу становилось все больней, зубы заломило, словно он набрал в рот ледяной воды. Леня инстинктивно отодвинулся и уперся спиной в стену рядом с дверным проемом.
Дверь скрипнула и сама собой захлопнулась, громыхнули оконные ставни, со стола упала на пол вилка. Выключатель снова щелкнул. В темноте Леня различил два сгустка тумана с клубящимися краями, повисших в метре над полом. Фантомы слабо фосфоресцировали.
"Окно, – подумал он. – Нужно открыть окно. Выпустить их. Иначе я здесь замерзну насмерть".
Но сил встать не было. Телом овладела ужасная усталость, как будто к рукам и ногами привязали гири. Очень хотелось спать.
Из последних сил приподняв ружье, Леня направил его на сереющий прямоугольник окна и спустил курки негнущимся пальцем.
Звон лопнувшего стекла потонул в грохоте двойного выстрела, от которого заложило уши. Ослепленный яркой вспышкой, он на несколько секунд зажмурился. А когда открыл глаза, призраков в кухне не было. Лишь дым лениво поднимался от стволов.
Свет загорался и гас еще пару раз.
Потом все прекратилось.
– Прощайте, – прошептал Леня. – И не обижайте тех, кто заблудится в лесу… Хорошо?
"Ну вот и все", – подумал он, прислушиваясь к стуку собственных зубов, и осознал, что в кухне потеплело. Значит, – мелькнуло в голове, действительно – все…
Там, на полу, он просидел, глядя в одну точку, еще минут двадцать. Бледное от недосыпа лицо Лени вскоре отупело, из уголка рта потянулась нить слюны, пропитывая футболку. Потом его накрыл обморок.
Эпилог
На рассвете он вышел за порог. Падал снег. Ноги едва волочились, каждый сантиметр обмороженного тела жгла боль, но его это не особо волновало. Не сейчас. Остановившись на скользком крыльце, Леня оперся о двустволку, обвел глазами заснеженный двор. Легкие с сипением втягивали воздух, обкусанные до крови губы выдыхали белые облачка пара.
В ранних сумерках снеговик казался синим. Словно по сигналу, вороны, сидевшие у него на голове, взлетели и с карканьем унеслись в сторону лесопосадки. Леня проводил их долгим взглядом.
– Спасибо, дедушка. И с Рождеством, – подняв "ИЖ-27", он, не целясь, потянул один из курков. Верхняя часть головы снеговика обратилась в белую пыль. Картечь выбила из снега ярко-красную шапку, на лету разорвав ее в клочья – будто выстрел вышиб из снеговика кровавые мозги.
Снова треск, еще один сноп картечи – в грудь – и белая фигура повалилась на спину целиком, как валится человек. Ударилась о наст и грузно лопнула, распавшись на неровные белые ломти.
Над двором плыла пороховая гарь. Прислонив двустволку к стене, Леня достал сигареты. Недоуменно посмотрел на пачку, смял ее и бросил – курить не хотелось. Почти сразу же в кармане ожила мобила – не вибратор, а настоящий звонок – впервые за последнюю неделю. Кто звонил, непонятно: вокруг трещины в экране расползлось черное пятно. Леня нажал кнопку. В ухо ворвался радостный голос отца.
– Привет, Леня! С праздником тебя! Не разбудил?
– Привет, пап. Нет, я не сплю.
– Я сейчас проездом в Харькове. Заходил к тебе в общежитие, а товарищи говорят, что ты на даче. Это в Незабудкино, что ли?
– Ага, – ответил он, глядя на останки снеговика. – Решил пожить тут чуть-чуть. Тут хорошо – никто не мешает. Тихо. Снег идет каждый день. И лес такой красивый. Как там поэт писал: пугалище дриад, приют крикливых вранов… Не помню… В общем, что-то про дриад.
Отец непонимающе хмыкнул.
– Да, зимой там красотища. Не зря тебе дачу отдал, а?
– Угу. Чудесное место. Исполнение тайных желаний. Ты ведь сюда уже едешь?
– Ну вот, так неинтересно! – Трубка рассмеялась. – Я тебе сюрприз собирался сделать, а от тебя ничего не укроешь.
– Это точно…
– Постараюсь успеть, пока дорогу снова не засыпало.
Леня молчал. Пальцы его потянулись к щеке, рассеянно потерли пятно обморожения, похожее на смазанный след фиолетовой помады.
– Сын?
– Я тут, тут, – зажав телефон плечом, он взял двустволку, переломил ее и вытряхнул стреляные гильзы. Полазил по карманам пальто, отыскивая запасные. – Слушай, папа, а ты что Деду Морозу загадал на Новый год?
– Я? – отец задумался на пару секунд, и Леня представил, как он потирает седой висок. – Наверное, мне бы отдых не помешал. Да, знаешь… Было бы неплохо.
– Приезжай, – двустволка щелкнула, возвращая стволы в прежнее положение. – Я буду дома.