Во-первых, предметом эпопеи является национальное, историческое прошлое, романа – "неготовая современность", незавершенная, находящаяся в процессе становления; предметом же повести является, как правило, недавнее прошлое: в ней "примиряются" актуальность, современность проблематики с "эпической дистанцией" событийного сюжета. "Абсолютное прошлое" художественного мира повести внутренне связано с "современностью", но жизненные явления и характеры показаны в ней как завершённые, а тенденции действительности как проявившие свою суть в "состоявшихся" событиях. Повесть отличается актуальностью проблематики, способностью к интенсификации в переломные эпохи.
Во-вторых, если источником эпопеи всегда было национальное предание, романа – необходимость познания современности и предвидения будущего, то источником повести является анализ жизненных процессов в формах уже "случившегося", в контексте последовательного течения событий и раскрытия того, как сложилось, сформировалось в итоге то или иное явление.
В-третьих, если мир эпопеи отделён от "автора" абсолютной эпической дистанцией, а романа, напротив, не замкнут, раскрывается как жизненный процесс, продолжающийся в перспективе, то мир повести – это такое "прошлое", которое в большей мере присуще событийному, а не повествовательному времени. Отдельные стороны, грани, аспекты действительности воссоздаются в повести не в статике, а в движении, в развитии (даже если в центре изображения оказывается характер, лишённый внутреннего динамизма). "Прошлое" повести имеет самое непосредственное отношение к современности, объясняет, мотивирует её. В отличие от романа, в традиционных образцах этого жанра нет открыто выраженной "зоны контакта" с "неготовой современностью". Иное дело – формы романической повести или романоподобных рассказов, приближающихся к повести: здесь намечена тенденция к "разрушению эпической дистанции".
В-четвёртых, человек в эпосе завершён и закончен на высоком героическом уровне, в романе он принципиально не завершён, не адекватен своей судьбе; незавершённость личности проявляется в открытости её сознания, бесконечности поисков. Человек в повести в принципе завершён, но не на героическом, а на обыденном уровне, на уровне повседневности, он равен себе, равен своему сюжету. Незавершённость характера – это опять-таки свойство романизированных "средних" эпических форм.
Как уже отмечалось в научной литературе, критерии классификации эпопеи и романа М.М. Бахтина соотнесены с типами эстетического отношения к действительности и художественных "концепций личности" (точнее было бы сказать – "концепций человека/личности в его отношении к миру"), обусловливающих жанр. М.М. Бахтин определял принципиальные особенности и различия эпических форм разных (с точки зрения исторической поэтики) этапов развития художественного сознания, потому отмеченные им черты, безусловно, являются "общими факторами" жанров. В свете этих критериев вряд ли целесообразно – и даже невозможно – лишать повесть "собственного жанрового центра" и относить её к разным жанровым группам. Повесть, хотя и взяла многое от эпопеи, от древнерусских повестей, а также от романа (главным образом – методом "от противного"), но на основе синтеза выработала свои содержательные и конструктивные принципы, связанные прежде всего с воплощением предмета "эпической поэзии" (человек и мир) в отдельных проявлениях, но во всей полноте. Эту систему можно определить термином "целостная односторонность".
Таким образом, если повесть как жанр рассматривать с точки зрения типа эстетического отношения к действительности и жанровой "концепции человека", то, следуя типологии М.М. Бахтина, можно увидеть в ней синтез признаков "эпопеи" и "антиромана" (в данном случае имеется в виду и то, что М.М. Бахтин рассматривал роман не в узкожанровом смысле, а в свете тенденций развития литературы нового времени), но не механическое соединение первого и второго, а новое третье. Поэтому в ней невозможно установить какую-либо уравновешенность черт "заимствования", пропорции "взятого" из "эпопеи" и "романа": повесть являет собой новое эстетическое качество. Повесть – жанр повествовательный, и эпическое начало предполагает воссоздание в ней "самодвижения" жизни. Ещё В.Г. Белинский обращал внимание на такие, по его мнению, важные черты повести, как "поэтическое воссоздание действительности", "простота и верность чувства", говорил, что ей противопоказана подмена "объективности" открытым выражением "созерцающего ума". В этом смысле критик делал акцент на том, что "повесть для писателя должна быть родом, а не формою".
Сопоставление повести с романом и эпопеей открывает перспективу и определяет стратегию герменевтического изучения жанрового типа русской классической повести: в центре внимания оказываются специфический конфликт в системе художественных ситуаций, жанровая обусловленность характерологии, изображения человека, типология сюжетно-композиционных структур, время-пространственная организация художественного мира, формы выражения авторского сознания, поэтика повествования и жанрово-видового синтеза. Сравнение с романом и рассказом в данном случае целью не является и проводится там, где помогает отчётливее показать особенности жанровой структуры повести как "типического целого художественного высказывания".
В литературном процессе, в жанровой системе любого историко-литературного периода повесть как самоценная, самодостаточная эпическая форма всегда играла незаменимую роль, выявляя свой жанровый потенциал, активно взаимодействуя с другими видами эпической прозы. Необходимо решительно отказаться от представлений о "служебной" роли повести как "предшественнице" романа, о том, что, будучи логической ступенью в развитии эстетического сознания эпохи, она лишь готовит почву для новых форм романного "синтеза". Объективно такая мысль содержится или непосредственно утверждается в ряде исследований. Для рассмотрения вопросов органической целостности повести, целесообразной корреляции всех компонентов её жанровой структуры важно определиться в методологических подходах к исследованию этого жанра.
2.2. "Архаика" повести: обусловливающие факторы и "двуаспектная" структура жанра
Рассматривая повесть как жанр, исследователи больше внимания уделяют историческому аспекту (жанр "не тот", "нов", "осовремененный") и почти не занимаются изучением его "архаики". Но без учёта типологического аспекта ("устойчивое", "вековечное") невозможно раскрыть жанрообусловливающую роль "концепции человека", а значит, и познавательные возможности этого повествовательного жанра, выявить присущий ему специфический характер "видения" и "понимания" действительности.
В каждом жанре воссоздаётся целостность индивидуального бытия, логика жизни человека в её неповторимом, "видовом" и "родовом" аспектах. Взаимосвязи героя с жизненным процессом раскрываются в повести, как и в рассказе, не в том многообразии общественных отношений (рассматриваемых нередко в свете бытийной концепции автора), что в произведениях романного типа. "Видовое", социально-историческое в характерологии романа является доминирующим началом, поэтому и система художественных детерминант здесь, с одной стороны, значительно более разработана в аспекте причинных общественных взаимосвязей, а с другой – менее "универсальна", чем в повести. "Интерес к личности в собственном смысле слова, – справедливо подчеркивает в работе по типологии романа А.Я. Эсалнек, – это прерогатива именно романного типа произведений, о чём писали многие исследователи, начиная с Гегеля". В повести жанрообусловливающим фактором является "концепция человека". Именно этим фактором определяется её "архаика", устойчивость жанровой структуры.
Поскольку жанрообусловливающим фактором повести является "концепция человека", то произведения этого вида отличаются более широкой, по сравнению с романом, амплитудой проблематики (с точки зрения объекта изображения), хотя и не столь многосложны в самом содержании этого изображения.
Аналитизм романа и повести также имеет свою специфическую природу. В "больших эпических формах" всестороннее изображение "частной жизни" сочетается с широким освещением жизненных обстоятельств. Ещё в литературоведении прошлого времени отмечалось, что в романе воссоздаются "все подробности домашней внутренней жизни". В этом жанре "личное" и "общее" раскрываются в связях человеческой судьбы, личности и исторического процесса, потому, как правило, выявляется степень развития самосознания как отдельного человека, так и общества в целом. Личность в романе всегда представлена как "субстракт" тенденций национальной жизни. Герои произведений этого жанра приобщаются к ценностям, имеющим общезначимый характер (романная кульминация). Жанровая "память" романа предполагает системное, многоаспектное, целостное изображение общественного бытия и отношения к нему конкретного человека. В связи с этим герои романа показываются в различных аспектах их жизненной, человеческой судьбы – социальных, исторических, бытовых, политических, семейных, личных; их характеры раскрываются в сфере деятельностных проявлений, в контексте социально-нравственных исканий.
Именно в романе широко освещаются связи человека и социума, а личность раскрывается с точки зрения её социальных ролей, вследствие чего у писателей появляются широкие возможности для постановки и рассмотрения онтологических, "вечных" проблем. Метафизический план чрезвычайно функционален в русском классическом романе вообще. Но "архаика" этого жанра ассоциирована с идеей личности как ценностной категорией. В характерологии романа "видовое", социально-историческое является ведущим началом. (Ещё раз подчеркнём: речь идёт о чертах "архаики" этого жанра, то есть о том общем, типологическом, что характерно как для общественного романа типа "Шаг за шагом" И.В. Фёдорова-Омулевского, так и для философского романа Тургенева или Достоевского.)
В романе созидательное воздействие персонажа на среду всегда хорошо ощущается. Если герой и не действует, то он представляет не просто "устоявшуюся" жизнь или "прошлое", а является, скорее, символом целого общественного уклада ("Обломов" И.А. Гончарова). Его неучастие в жизненном процессе трактуется тем не менее как проявление особого типа жизнедеятельности, при котором пассивность становится выражением позиции героя (не случайно в романе Гончарова не только Ольга, но и Обломов противопоставлены "деятельному" Штольцу), потому его духовный опыт и судьба имеют отношение к проблемам продолжающейся жизни. Этого не скажешь о таких, например, персонажах обломовского типа, как, Матвей Иванович Луганов ("Тёплое гнездышко" М. Вовчок), Иван Иванович ("Бунт Ивана Ивановича" М. Белинского [И.И. Ясинского]) и др.
Все средства внешних и внутренних характеристик в художественном мире романа подчиняются целям изображения отношений личности и жизненного процесса. Роман "социологичен" в большей степени, чем повесть, он предрасположен к многоуровневому системному анализу общественных связей, явлений действительности в их незавершённости, развитии и в контексте их философского осмысления. Как верно отметил В.А. Недзвецкий, мысль В.Г. Белинского о том, что роман является формой, наиболее адекватной "для поэтического представления человека, рассматриваемого в отношении к общественной жизни", можно дополнить: человек здесь рассматривается и "в отношении к истории и мирозданию", как стремящийся "захватить всё" (Л.Н. Толстой), "перерыть все вопросы" (Ф.М. Достоевский). Зато повесть на фиксированном во времени и пространстве "отрезке" жизненного процесса показывает человека и его отношение к миру в самых разных аспектах, в отдельных проявлениях, при этом – с исчерпывающей полнотой, а в особых жанровых разновидностях – в свете метафизических, "вечных" проблем. Самим объектом изображения она не прикреплена лишь к анализу общественной структуры и функциональной роли личности. В повестях в центре внимания могут оказаться "природные" качества человека ("таинственные повести" Тургенева, "Дьявол", "Крейцерова соната" Толстого, "Леди Макбет Мценского уезда", "Воительница" Лескова), что в принципе невозможно для романа, жанровая проблематика которого не санкционирует такую локальность и одновременно универсальность изображений.
Целостное изображение человека в повести имеет свои особенности, связанные с воспроизведением действительности "в отдельных проявлениях", но "во всей полноте". Говоря так, мы должны отметить: при подобном изображении может выступать на первый план "родовое" ("Пунин и Бабурин" И.С. Тургенева, "Последний поклон" В.П. Астафьева) "видовое" ("Пашинцев" А.Н. Плещеева, "У ног лежачих женщин" Г.Н. Щербаковой), оппозиция "родовое – видовое" ("Записки из подполья" Ф.М. Достоевского, "Стоянка человека" Ф.А. Искандера). Но при воссоздании целостного индивидуального бытия человека в этом жанре ведущим началом всё-таки является "родовое", чаще всего находящееся в конфликтных отношениях с "видовым" (будь то "Накануне Христова дня" А.И. Левитова или "Армия любовников" современной писательницы Г.Н. Щербаковой). Поэтому "родовое" как доминирующее начало в повести раскрывается на уровне "типа проблематики" этого жанра (жанрообусловливания) и художественной аксиологии, определяя тем самым его философский потенциал. В повести взаимосвязи героя с жизненным процессом "опредмечиваются" прежде всего в иных качественных, а поэтому и количественных характеристиках.
"Концепция личности" и "концепция человека" – это важнейшие жанрообусловливающие факторы, определяющие существенные отличия романа от повести, "сущность и объём" их содержания, характер тематического и художественного "завершения".
Это проявляется и в выделении доминантного аспекта в многосоставном человеческом характере, раскрываемом в системе взаимосвязей разных по форме детерминант, относящихся к компетенции определённых "сторон", "процессов" "макромира" и интегрируемых в образе "микросреды".