В социально-бытовой повести ("Первый возраст в мещанстве" М.П. Фёдорова, "На миру" А.А. Потехина, "Юровая" Н.И. Наумова) общественно значимая проблематика освещается в процессе погружения в обстоятельства. В произведениях данного "поджанра" за житейским временем всегда хорошо просматривается время историческое. Структура социально-бытовой повести обусловлена "совпадением" художественного времени с реальным, равномерно плотным, характеризуется вещественным выражением событийного времени (при разнообразных формах выражения). В ней "случившееся" чаще всего изображается как проявление "нормы" для данного времени ("Егорка-пастух" Н.В. Успенского, "Жизнь и похождения Трифона Афанасьева" С.Т. Славутинского).
В социально-психологических повестях ("Поликушка" Л.Н. Толстого, "Варенька Ульмина" Л.Я. Стечькиной, "Степной король Лир" И.С. Тургенева) эстетически повышена роль перцептуального времени. Формы реализации концептуального хронотопа весьма разнообразны: это замедление/убыстрение течения времени, возвращения к прошлому, гипотетическое опережение событий, субъективное переживание времени, синхронность или разветвлённость времени героев, прерывность или непрерывность его движения и т. д. Время психологически переживается героем, причём весьма избирательно. В повести Слепцова "Трудное время", например, социально-исторические условия по-разному отражаются на протекании внутренней жизни трех основных героев. А в "Полосе"
Нелидовой художественное время является многослойным, исторический контекст создает здесь "зону контакта" с современностью. В стремительный исторический поток включается реальное событийное время, которое разветвляется на два синхронных, параллельных пласта – время сюжетных линий Пирамидова и других персонажей. Все они, кроме главного героя, находятся в системе реального времени, Пирамидов – в сфере его психологического переживания. В финале повести оно выливается в форму временной непрерывности, связи прошлого, настоящего и будущего, раздвигает художественное пространство до масштабов "жизни".
Иной принцип организации художественного времени является активным жанрообразующим фактором лирической (лирико-психологической) повести. Здесь, как правило, прошлое, охватываемое рамками субъективного духовного опыта, раскрывается с точки зрения настоящего автора-повествователя и – в соответствии с жанровой типологией – предстаёт как форма воплощения проблематики, актуальной для времени автора. В каждой из них ("Первая любовь" И.С. Тургенева, "Детские годы. В деревне" К.И. Бабикова) между субъективным и объективным, лирическим и эпическим устанавливается своя "норма". Эпическое начало связано с концептуальным хронотопом повести, лирическое – с перцептуальным временем героя или повествователя. В повести такой жанровой разновидности субъект речи включает два субъекта сознания. Для организации художественного мира важно то, что герой живёт в двух временных измерениях, но ещё более то, что он эстетически переживает действительность, сосредоточен на личных переживаниях, находится в сфере внутренних интроспекций. В системе взаимодействия двух субъектов сознания в рамках одного субъекта речи авторская позиция может объективироваться при условии, что эти два типа сознания представляют героя на разных временных этапах его жизни.
Хронологическая отвлечённость способствует трансформации лирической повести в сентиментальную мелодраму ("Дочь управляющего" N /?/, "Первая гроза" Л.Я. Стечькиной, "Немая" В. К-ова /?/). Степень выраженности исторического времени имеет оценочное значение (ср., например, повести "Переписка" И.С. Тургенева и "Безысходная доля. Повесть в тринадцати письмах" А. А. Брянчанинова).
В философской повести ("Довольно", "Призраки" И.С. Тургенева, "Записки из подполья" Ф.М. Достоевского, "Казаки" Л.Н. Толстого, "Детские годы. Из воспоминаний Меркула Праотцева" Н.С. Лескова) сохраняются черты общности жанрового содержания и формы (натурфилософская проблематика, взаимодействие образного и теоретического мышления, осмысление социально-нравственных проблем через призму "вечных" вопросов, диалогические отношения философских точек зрения героя и автора-повествователя и т. д.). Сюжет, являющийся "олицетворением" авторской мысли, не ограничен конкретным континуумом, он "возможен" в любом другом, так как является "частью", по которой восстанавливается "целое", то есть жизнь с её "конечными", "вечными" вопросами о смысле бытия и назначении человека. Событийный континуум может быть ("Довольно" Тургенева) или нет ("Детские годы. Из воспоминаний Меркула Праотцева" Лескова) эквивалентным бытийной концепции автора, авторский хронотоп может иметь ("Казаки" Толстого) или нет ("Призраки" Тургенева) формы конкретной закрепленности, но соотношения авторского времени с повествовательным настоящим, как правило, таково, что фиксирует времяположение автора в универсальном хронотопе, благодаря чему создается повествовательно-изобразительный ряд, опредмечивающий нравственно-эстетическую оценку изображаемого с точки зрения общечеловеческих представлений о смысле и высших целях жизни человека. Событийное время-пространство определенной "микросреды" в философской повести вписано в авторское время, соотносимое с локусом героя как соотносится "целое" с его "частью". Такова семантика художественного времени-пространства в повести данной жанровой разновидности.
В повести-хронике время является главным объектом художественного изображения ("Захудалый род" Н.С. Лескова, "Старые годы" П.И. Мельникова-Печерского, "Старина" Н. Кохановской). Её сюжет тяготеет к построениям экстенсивного типа, создается цепью "фрагментов" ("картин", "портретов", "сцен"). В центре авторского внимания оказываются процессы подчинения человеческих судеб неумолимому ходу жизни, её неостановимому движению и отражение в этих судьбах "духа времени".
Художественное время-пространство имеет типологические жанроформирующие, а также жанрообразующие свойства (сфера активности жанровой доминанты как образующего фактора), но в каждом конкретном случае такие формы выражения авторской позиции обладают, особенно в реалистической повести, качествами широкой вариативности. Оценочный характер изображения в аспекте отношений автора с хронотопом осуществляется в стилевой системе произведений. Специфика время-пространственных композиций связана с принципами создания художественного мира, относящимися к компетенции творческого метода, с выбором субъектной формы, с сюжетно-композиционными и другими особенностями конкретных повестей. На стилевом уровне фиксируется органическая взаимосвязь типологического, видового и индивидуального (жанрообразующие средства) начал, объективирующихся в хронотопе, формы которого в такой же мере обусловлены идейным замыслом и позицией писателя, как и все другие компоненты художественного целого.
Покажем это на примере трех повестей хроникального типа – романтической "Замок Эйзен" А.А. Бестужева-Марлинского и реалистических – "Старые годы" П.И. Мельникова-Печерского и "Старые годы в селе Плодомасове" Н.С. Лескова (первый "очерк" – "Боярин Никита Юрьевич"). В этих произведениях обнаруживаются типологические свойства концептуального хронотопа и особенности художественного время-пространства, обусловленные методом и индивидуально-стилевым воплощением нравственно-эстетической позиции авторов. "Абсолютное прошлое" воссоздается в них с точки зрения авторского "настоящего"; собственное время автора определяется соотнесением художественного времени с реально-историческим; по законам жанра воссоздается единое время-пространство для всех героев; художественное время изоморфно реальному, что определяет совпадение сюжета и фабулы; соотношения объективного времени и субъективного его восприятия героями отличаются адекватностью и пропорциональностью; способы передачи следования событий, квантенсификация времени в принципе однотипны, хотя событийное время в этих повестях не может быть идентичным (в повести Марлинского это "условное" время, а у Печерского и Лескова – "вещественное", равное физическому); их художественное пространство локализуется по общему типу.
Существенные отличия в характере субъектной организации текстов связаны, в частности, с тем, что художественный мир повести "Замок Эйзен" – ахронный, замкнутый, выполняет функции репрезентации "тогдашнего мира", того, что "уже было очень давно", не имеет соотнесений с реально-историческим временем, а в реалистических повестях круговое движение вписано в реально-исторический контекст, поэтому оппозиция "тогда – теперь" имеет в них не только моральный (как у Марлинского), но и социальный смысл. Эта оппозиция в повести "Замок Эйзен" находится исключительно в компетенции посредника-рассказчика, становящегося alter ego автора. "Симфонизма" точек зрения здесь не возникает.
В многосубъектной – и на формальном, и на содержательном уровнях – системе повествования повести Печерского "Старые годы" хронология имеет отнюдь не условный характер, авторское время здесь близко объективному, историческому. Круговое течение жизни соотнесено с событиями и "духом времени" XVIII и XIX вв. Если у Марлинского "настоящее" не менее условно, чем "прошлое" (время автора – это "последний поход гвардии" в район Нарвы, но оно не функционально, так как находится во внетекстовой зоне), то "настоящее" автора-повествователя и автора-творца в повести Печерского имеет значение для формирования идейного содержания. В повести Марлинского авторская позиция ограничена сферой нравственных выводов. "Прошлое" важно здесь само по себе, оно может изображаться с точки зрения любого "настоящего". В "Старых годах" оппозиция "тогда – теперь" возникает в силу того, что автор-повествователь, не идеализируя "настоящее", берет XIX в. в качестве социально-нравственного ориентира. Объективность авторской оценки в сфере этой оппозиции создается за счёт совмещения точек зрения многих субъектов сознания, ни с одним из которых не сливается автор.
Непреложной зависимости между типом хронотопа и формами его жанрово-стилевого выражения быть не может. Но это вовсе не значит, что "не существует жанровой концепции времени". Целесообразнее говорить об индивидуально-стилевом выражении концептуального хронотопа в произведениях определенного жанра.
Такое выражение в первом "очерке" повести-хроники "Старые годы в селе Плодомасове" Лескова связано с использованием приёма стилизации (ироническое подражание фольклорно-сказовой и "литературной" манере в духе произведений с авантюрным хронотопом), которым определяется несовпадение субъектов речи и сознания. Художественное время не является здесь в чистом виде авантюрным. Жизнь героев первой части протекает во времени, синтезирующем черты исторического, биографического и авантюрного, что эстетически мотивировано: только так в стилизованной форме могла быть выражена бытийная концепция автора, приближающего автора-повествователя к объективному времени.
Сравнивая романтическую и реалистические повести одной жанровой разновидности, сходные по тематике, сюжету и типу хронотопа, можно сделать вывод, что функции жанроформирования являются компетенцией концептуального время-пространства, но в классической повести в отношениях автора с хронотопом исчезают черты любой нормативности, активизируются процессы индивидуализации стилевого выражения авторской позиции. В повести реалистического жанрового типа (в системе поэтики художественной модальности) эстетически повышена роль факторов и средств жанрообразования, что связано с содержательным отделением первичных носителей речи от автора, с неадекватностью субъектов речи и субъектов сознания, с особенностями корреляций изображаемого "прошлого" повествователя и "настоящего" автора-творца.
Жанровая "норма" существует не только в отношениях между "частью" (хронотоп) и "целым" повести, но и между самими "частями".
Функции жанрообразования проявляются, главным образом, во второй системе этих отношений. В связях хронотопа с субъектной организацией, сюжетом, композицией и т. д. находит выражение авторская позиция, эстетически реализуемая в соответствии с жанровой "архаикой" и конструктивными принципами "средней" повествовательной формы. Эти внутренние связи в системе авторского стиля столь же многообразны, сколько и индивидуальны.
Сравнивая повести одной разновидности со сходной субъектной системой повествования (например, "Первая любовь" И.С. Тургенева и "Детские годы. В деревне" К.И. Бабикова), можно убедиться, что внутренние связи хронотопа и сюжета, выполняющие функции жанрообразования, становятся содержательной художественной формой выражения различных авторских замыслов и вообще мироотношения писателей. В связях хронотопа с сюжетом появляется равновесие, никогда не переходящее в статус канонического. Корреляции эпического и лирического обусловлены выбором аспекта изображения одной из сторон противоречий жизни (в названных повестях у И.С. Тургенева – это антиномия человека и природы, связанная с раскрытием онтологических проблем, а у К.И. Бабикова – конфликты "социального" и "человеческого"), а также задачами выражения разных по семантике хронотопов – от социально-бытового среза "исторического" время-пространственного континуума ("Детские годы. В деревне") до границ, "общечеловеческого", "вечного" ("Первая любовь").
Соотношение концептуального хронотопа повести (типологическое) с время-пространственной организацией внутреннего мира того или иного текста (индивидуальное) создает неповторимое "смысловое целое". Поскольку концептуальный хронотоп предполагает диалектическое единство "эпической дистанции", "далевого образа" и актуальности проблематики ("вечные" проблемы повести Тургенева "Первая любовь", значимые для каждого нового поколения; освещение через призму прошлого противоречий пореформенной действительности в "Детских годах" Бабикова), то художественный мир повести всегда сопряжён с историческим временем автора.
Пространственно-типологические границы повести наполняются всякий раз конкретным художественным содержанием. Воссоздаваемая в ней "микросреда" воспринимается не как часть некоей широкой пространственно-временной сферы, а как целостность, художественная системность, "мирообраз" (Я.О. Зунделович), "модель" действительности. "Макросреда", не будучи вписанной в текстовую сферу, определяет ценностную природу масштабов внутреннего пространства повести. Пространственные границы есть у любого жанра, и они являются "устойчивыми" формами образного мышления писателя. Концептуальное время-пространство, границы "микросреды" – это "модель" "типического целого" и основа воплощения в повести неисчерпаемого многообразия оценочных отношений автора к изображаемому на уровне жанрообразования.
В искусстве художественное время-пространство обладает воззренческой, философской содержательностью. Каждый, по сути, персонаж имеет своё "пространственно-этическое поле". Первичный носитель речи тоже имеет подобное "поле". Их "диалог" на временной оси "тогда – теперь" воплощается в сюжетной целостности повести. Перцептуальное пространство и время в повестях реалистического жанрового типа чаще всего изоморфно реальному. Выходы в мыслительный хронотоп ("Полоса" Л.Ф. Нелидовой), философская соотнесенность макро– и микропространства ("Довольно" И.С. Тургенева) – это особые формы выражения ценностного отношения автора к изображаемому. Сам факт соотнесения (герой-повествователь в "Кроткой" Достоевского) или несоотнесения (панночка в "Институтке" М. Вовчок) героем своего пространства с просторами "мира" (то есть наличие или отсутствие "кругозора") тоже становится средством раскрытия его миропонимания и мироотношения.