Все тянулись к нему
За защитой,
Для бойцов
Ванька-взводный был бог
Бог в пилоточке, на ухо сбитой,
В сапогах, отслуживших свой срок.Что герой, он и сам-то не ведал:
"Мол; воюю, служу, как должон".
Сделал больше других для Победы,
Был за день до Победы сражен…Так помянем окопного бога.
Что теперь нам сгодился б в сыны…
Ванька-взводный!-
Малюсенький болтик -
Самый важный в махине войны.
ЧЕРНЫЙ ЛЕС
Только буки да грабы, только грабы да буки
Тянут к солнцу сплетенные намертво руки.
Черный лес, обжигающий холодом лес.
Под шатром добела раскаленных небес.
Тишина. Только ветра притушенный ропот.
Тишина. Заросли партизанские тропы.
Заросли держидеревом и купеной.
Тишина. Отчего же здесь веет войной?
Отчего эти старые грабы и буки
Заломили свои узловатые руки?
Отчего даже в светлый напев ручейка
Заронила гнетущую ноту тоска?..
А в глубоком ущелье, у быстрой воды
Обелиск со звездой да землянок следы.
То с Великой Войны запоздавшая весть -
Партизаны свой госпиталь прятали здесь.
Только буки да грабы, только грабы да буки,
Защищая, простерли над лагерем руки.
В черном море деревьев горя горького остров -
Косит раненых смерть, еле держатся сестры.
И губами распухшими чуть шевеля,
Здесь тебя призывают, большая Земля…
Раз в ночи, когда месяц стоял в карауле,
То ли свистнула птица, то ли чиркнула пуля.
И сейчас же, во все прокопченное горло,
Хрипло рявкнула пушка, вздрогнув, охнули горы.
И тогда, задыхаясь от радостных слез,
- Наши! - крикнул слепой обгоревший матрос.
Но, узнав пулемета нерусского стук,
Вдруг рванулся к винтовке разведчик без рук,
Вдруг рванулась куда-то связистка без ног,
И заслон медсестер самым первым полег…
Только буки да грабы, только грабы да буки
Здесь согнулись в бессилии, ярости, муке.
Только плачут холодные капли дождя,
Только люди бледнеют, сюда забредя,
Черный лес, партизанский обугленный лес.
Под сияющим куполом мирных небес…
БИНТЫ
Глаза бойца слезами налиты,
Лежит он, напружиненный и белый,
А я должна приросшие бинты
С него сорвать одним движеньем смелым.
Одним движеньем - так учили нас.
Одним движеньем - только в этом жалость…
Но встретившись со взглядом страшных глаз,
Я на движенье это не решалась.
На бинт я щедро перекись лила,
Стараясь отмочить его без боли.
А фельдшерица становилась зла
И повторяла: "Горе мне с тобою!
Так с каждым церемониться - беда.
Да и ему лишь прибавляешь муки".
Но раненые метили всегда
Попасть в мои медлительные руки.Не надо рвать приросшие бинты,
Когда их можно снять почти без боли.
Я это поняла, поймешь и ты…
Как жалко, что науке доброты
Нельзя по книжкам научиться в школе!
"Я хочу забыть вас, полковчане…"
Я хочу забыть вас, полковчане,
Но на это не хватает сил,
Потому что мешковатый парень
Сердцем амбразуру заслонил.
Потому что полковое знамя
Раненая девушка несла,
Скромная толстушка из Рязани,
Из совсем обычного села.
Все забыть
И только слушать песни
И бродить часами на ветру,
Где же мой застенчивый ровесник,
Наш немногословный политрук?
Я хочу забыть свою пехоту.
Я забыть пехоту не могу.
Беларусь.
Горящие болота.
Мертвые шинели на снегу.
"Я - горожанка…"
Я - горожанка.
Я росла, не зная,
Как тонет в реках
Медленный закат.
Росистой ночью,
Свежей ночью мая
Не выбегала я в цветущий сад.Я не бродила
По туристским тропам
Над морем
В ослепительном краю:
В семнадцать лет,
Кочуя по окопам,
Я увидала Родину свою.
"Возвратившись с фронта в сорок пятом…"
Возвратившись с фронта в сорок пятом,
Я стеснялась стоптанных сапог
И своей шинели перемятой,
Пропыленной пылью всех дорог.Мне теперь уже и непонятно.
Почему так мучили меня
На руках пороховые пятна
Да следы железа и огня…
"Я принесла домой с фронтов России…"
Я принесла домой с фронтов России
Веселое презрение к тряпью -
Как норковую шубку, я носила
Шинелку обгоревшую свою.Пусть на локтях топорщились заплаты,
Пусть сапоги протерлись - не беда!
Такой нарядной и такой богатой
Я позже не бывала никогда…
О ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ
Мне при слове "Восток" вспоминаются снова
Ветер, голые сопки кругом.
Вспоминаю ребят из полка штурмового
И рокочущий аэродром.Эти дни отгорели тревожной ракетой,
Но ничто не сотрет их след -
Потому что в одно армейское лето
Вырастаешь на много лет.
ТЫ ВЕРНЕШЬСЯ
Машенька, связистка, умирала
На руках беспомощных моих.
А в окопе пахло снегом талым,
И налет артиллерийский стих.
Из санроты не было повозки,
Чью-то мать наш фельдшер величал.…О, погон измятые полоски
На худых девчоночьих плечах!
И лицо - родное, восковое,
Под чалмой намокшего бинта!..Прошипел снаряд над головою,
Черный столб взметнулся у куста…Девочка в шинели уходила
От войны, от жизни, от меня.
Снова рыть в безмолвии могилу,
Комьями замерзшими звеня…Подожди меня немного, Маша!
Мне ведь тоже уцелеть навряд…Поклялась тогда я дружбой нашей:
Если только возвращусь назад,
Если это совершится чудо,
То до смерти, до последних дней.
Стану я всегда, везде и всюду
Болью строк напоминать о ней -
Девочке, что тихо умирала
На руках беспомощных моих.И запахнет фронтом - снегом талым,
Кровью и пожарами мой стих.Только мы - однополчане павших,
Их, безмолвных, воскресить вольны.
Я не дам тебе исчезнуть, Маша,-
Песней
возвратишься ты с войны!
ЦАРИЦА БАЛА
Мы первый мирный женский день встречали -
Без смерти, без пожаров, без пальбы…
Ох мне б теперь тогдашние печали -
Стеснялась я окопной худобы!
Завидовала девицам дебелым -
В те дни худышкине были модны.
Три байковые кофточки надела,
Под юбку - стеганые ватные штаны.
Заправила их в катанки со смехом.
Была собою донельзя горда,
Уверена что пользуюсь успехом
Из-за своих "параметров" тогда.
Беспечно в рваных валенках порхала
Привычно, как волчонок, голодна…Где эта дурочка - "царица бала"?
С кем кружится, нелепая, она?..
"Да, многое в сердцах у нас умрет…"
Да, многое в сердцах у нас умрет.
Но многое останется нетленным:
Я не забуду сорок пятый год -
Голодный, радостный, послевоенный.В тот год, от всей души удивлены
Тому, что уцелели почему-то,
Мы возвращались к жизни от войны.
Благословляя каждую минуту.Как дорог был нам каждый трудный день,
Как "на гражданке" все нам было мило!
Пусть жили мы в плену очередей,
Пусть замерзали в комнатах чернила.И нынче, если давит плечи быт,
Я и на быт взираю, как на чудо:
Год сорок пятый мной не позабыт,
Я возвращенья к жизни не забуду!
"Русский вечер…"
Русский вечер.
Дымчатые дали.
Ржавые осколки на траве.
Веет древней гордою печалью
От развалин скорбных деревень.Кажется, летает над деревней
Пепел чингисханской старины…
Но моей девчонке семидневной
Снятся удивительные сны.Снится, что пожары затухают,
Оживает обожженный лес.
Улыбнулось,
сморщилось,
вздыхает
Маленькое чудо из чудес.
БАНЯ
Я у памяти в плену,
Память в юность тянет!..
По дороге на войну
Завели нас в баню.
Мы разделись догола,
И с гражданским платьем
Жизнь гражданская ушла…
Дымно было в хате,
Там кипели чугуны,
Едким щелоком полны:
Щелок вместо мыла -
Так в те годы было.
Пар валил от черных стен,
Не моргнувши глазом,
Всех девчат
Старик туркмен
Кистью с хлоркой мазал!
Приговаривал, смеясь:
- Нэ смотрите строго.
"Автоматчики" у вас
Завэстись нэ смогут.
Зря ты, дэвушка, сэрдит!
Нэту, дочка, мыла…-
Вот каким в солдатский быт
Посвященье было!
Да, прелюдия войны
Прозаична малость…
Опустели чугуны,
Смыли мы усталость
И, веселые, потом
Вылетев в предбанник,
С визгом бросились гуртом
К обмундированью.
Вмиг на мокрые тела
Форму, а не платье!
- Ну, подруженька, дела!
Ты не девка из села,
А лихой солдатик!
До чего ж к лицу тебе
Гимнастерочка х/б!
Мы надели щегольски,
Набекрень, пилотки!
Ничего, что велики
Чуть не вдвое башмаки
В километр обмотки.
Все, подружка, впереди:
И медали на груди,
И другая доля -
Лечь во чистом поле…- Стройсь! На выход!-
Взвился крик.
Вышли мы из бани.
Вслед смотрел туркмен-старик
Грустными глазами.
Может, видел дочь свою…
Он сказал:
- Ее в бою
Ранило, однако.
Но нэ очень тяжело…-
И добавил:
- Повэзло…-
А потом заплакал…
КОРОВЫ
А я вспоминаю снова:
В горячей густой пыли
Измученные коровы
По улице Маркса шли.
Откуда такое чудо -
Коровы в столице?
Бред!
Бессильно жрецы ОРУДа
Жезлы простирали вслед.
Буренка в тоске косила
На стадо машин глаза.
Деваха с кнутом спросила:
- Далече отсель вокзал?-
Застыл на момент угрюмо
Рогатый, брюхатый строй.
Я ляпнула, не подумав:
- Вам лучше бы на метро!-
И, взглядом окинув хмуро
Меня с головы до ног,
- Чего ты болтаешь, дура?-
Усталый старик изрек.
…Шли беженцы сквозь столицу,
Гоня истомленный скот.
Тревожно в худые лица
Смотрел сорок первый год.
ОПОЛЧЕНЕЦ
Редели, гибли русские полки
Был прорван фронт, прорыв зиял, как рана.
Тогда-то женщины, подростки, старики
Пошли… на армию Гудериана.
Шла профессура, щурясь сквозь очки,
Пенсионеры в валенках подбитых,
Студентки - стоптанные каблучки,
Домохозяйки - прямо от корыта.
И шла вдова комбата, шла в… манто -
Придумала, чудачка, как одеться!
Кто в ополченье звал ее? - Никто.
Никто, конечно, не считая сердца.
Шли. Пели. После падали крестом,
Порою даже не дойдя до цели…
Но я хочу напомнить не о том,
Хочу сказать о тех, кто уцелели.
Один на сотню - да, таков был счет,
А счетоводом - сорок первый год…На Красной Пресне женщина живет.
Нет у нее регалий и наград,
Не знают люди, что она - солдат.
И в День Победы не звонит никто
Смешной старушке в стареньком манто.
Ей от войны на память - только шрам…
Но женщина обходится без драм.
"Я, - говорит - везучая, жива!"
Далекая военная Москва.
Идет в окопы женщина… в манто -
Придумала, чудачка, как одеться!
Кто в ополченье звал ее? - Никто.
Никто, конечно, не считая сердца…
ОКОПНАЯ ЗВЕЗДА
И вот она - родного дома дверь.
Придя с войны, в свои неполных двадцать,
Я верила железно, что теперь,
Мне, фронтовичке, нечего бояться.
Я превзошла солдатский курс наук -
Спать на снегу, окопчик рыть мгновенно,
Ценить всего превыше слово "друг",
И слову "враг", понятно, знала цену.
Изведала санбатов маету…
Одно не знала - никому не надо
Теперь мое уменье на лету,
По звуку различать калибр снаряда,
Ужом на минном поле проползать,
А если нужно - в рост идти под пули.
(В хвосте за хлебом у меня опять -
В который раз! - все карточки стянули…)
Меня соседки ели поедом:
- Раззява, растеряха, неумеха!-
Меня в свой черный список управдом
Занес, как неплательщицу, со вздохом.
Но главное, что сеяло испуг
Во мне самой и подрывало силы -
Неясность, кто же враг тебе, кто друг:
На фронте это невозможно было…
И все-таки, сейчас, через года,
Я поняла, солдаты, слава богу -
Окопная суровая звезда
В то время освещала нам дорогу.
И все-таки она нам помогла,
Там, где житейские бушуют войны,
Не вылететь из тряского седла
И натиск будней выдержать достойно.
Уметь спокойно презирать иуд,
Быть выше злости, зависти, наживы,
Любить любовь, благословлять свой труд
И… удивляться, что остались живы.
"Могла ли я, простая санитарка…"
Могла ли я, простая санитарка,
Я, для которой бытом стала смерть,
Понять в бою, что никогда так ярко
Уже не будет жизнь моя гореть?Могла ли знать в бреду окопных буден.
Что с той поры, как отгремит война,
Я никогда уже не буду людям
Необходима так и так нужна?..
ТРИ ПРОЦЕНТА
По статистике, среди фронтовиков 1922, 1923 и 1924 годов рождения к концу войны в живых осталось три процента.
Вновь прошлого кинолента
Раскручена предо мной -
Всего только три процента
Мальчишек пришло домой…
Да, раны врачует время,
Любой затухает взрыв.
Но все-таки как же с теми -
Невестами сороковых?
Им было к победе двадцать,
Сегодня им пятьдесят.
Украдкой они косятся
На чьих-то чужих внучат…
"Мы вернулись. Зато другие…"
Мы вернулись. Зато другие…
Самых лучших взяла война.
Я окопною ностальгией
Безнадежно с тех пор больна.Потому-то, с отрадой странной,
Я порою, когда одна,
Трону шрам стародавней раны,
Что под кофточкой не видна.Я до сердца рукой дотронусь,
Я прикрою глаза, и тут
Абажура привычный конус
Вдруг качнется, как парашют.Вновь засвищут осколки тонко,
Вновь на черном замру снегу…
Вновь прокручивается пленка -
Кадры боя бегут в мозгу.
"О, хмель сорок пятого года…"
О, хмель сорок пятого года,
Безумие первых минут!
…Летит по Европе Свобода -
Домой каторжане бредут.Скелеты в тряпье полосатом,
С клеймами на тросточках рук
Бросаются к русским солдатам:
"Амиго!", "Майн фройнд!", "Мой друг!"И тихо скандирует Буша
Его полумертвый земляк.
И жест, потрясающий душу,-
Ротфронтовский сжатый кулак…Игрались, последние акты -
Гремел Нюрнбергский процесс.
Жаль, фюрер под занавес как-то
В смерть с черного хода пролез!И, жизнь начиная сначала,
Мы были уверены в том,
Что черная свастика стала
Всего лишь могильным крестом.И тихо скандировал Буша
Его полумертвый земляк.
И жест, потрясающий душу,-
Ротфронтовский сжатый кулак…Отпели победные горны,
Далек Нюрнбергский процесс.
И носятся слухи упорно,
Что будто бы здравствует Борман
И даже сам Гитлер воскрес!Опять за решеткой Свобода,
И снова полмира в огне.
Но хмель сорок пятого года
По-прежнему бродит во мне.
"Я опять о своем, невеселом…"
Я опять о своем, невеселом,-
Едем с ярмарки, черт побери!..
Привыкают ходить с валидолом
Фронтовые подружки мои.А ведь это же, честное слово,
Тяжелей, чем таскать автомат…
Мы не носим шинелей пудовых,
Мы не носим военных наград.Но повсюду клубится за нами,
Поколеньям другим не видна -
Как мираж, как проклятье, как знамя -
Мировая вторая война…
САПОЖКИ
Сколько шика в нарядных ножках,
И рассказывать не берусь!
Щеголяет Париж в сапожках,
Именуемых "а-ля рюс".Попадаются с острым носом,
Есть с квадратным - на всякий вкус.
Но, признаться, смотрю я косо
На сапожки, что "а-ля рюс".Я смотрю и грущу немножко
И, быть может, чуть-чуть сержусь:
Вижу я сапоги, не сапожки,
Просто русские, а не "рюс",-Те, кирзовые, трехпудовые,
Слышу грубых подметок стук,
Вижу блики пожаров багровые
Я в глазах фронтовых подруг.Словно поступь моей России,
Были девочек тех шаги.
Не для шика тогда носили
Наши женщины сапоги!Пусть блистают сапожки узки,
Я о моде судить не берусь.
Но сравню ли я с ними русские,
Просто русские, а не "рюс"?Те, кирзовые, трехпудовые?..
Снова слышу их грубый стук,
До сих пор вижу блики багровые
Я в глазах уцелевших подруг.Потому, оттого, наверное,
Слишком кажутся мне узки
Те модерные.
Те манерные,
Те неверные сапожки.
"В самый грустный и радостный праздник в году…"
В самый грустный и радостный праздник в году -
В День Победы - я к старому другу иду.
Дряхлый лифт на четвертый вползает с трудом.
Тишиною всегда привечал этот дом,
Но сегодня на всех четырех этажах
Здесь от яростной пляски паркеты дрожат.
Смех похож здесь на слезы, а слезы на смех.
Здесь сегодня не выпить с соседями - грех.
Открывает мне женщина - под пятьдесят.
Две медальки на праздничной кофте висят,
Те трагичные, горькие - "За оборону"…
Улыбаясь, косы поправляет корону.
Я смотрю на нее: до сих пор хороша!
Знать, стареть не дает молодая душа.
Те медальки - не слишком большие награды,
Не прикованы к ним восхищенные взгляды.
В делегациях нету ее за границей.
Лишь, как прежде, ее величают "сестрицей"
Те, которых она волокла на горбу,
Проклиная судьбу, сквозь пожар и пальбу.
- Сколько было спасенных тобою в бою?
- Кто считал их тогда на переднем краю?..Молча пьем за друзей, не пришедших назад.
Две, натертые мелом, медали горят,
Две медали на память о черных годах
И об отданных с кровью родных городах…
"Над ними ветра и рыдают, и пляшут…"
Над ними ветра и рыдают, и пляшут,
Бормочут дожди в темноте.
Спят наши любимые, мальчики наши,
А нас обнимают не те…
Одни - помоложе, другие - постарше
Вот только ровесников нет.
Спят наши ровесники, воины наши -
Им все по семнадцати лет…
ОСТАНЬСЯ В ЮНОСТИ, СОЛДАТ!
(Диптих)
I. ЧТОБ ВСТАТЬ
Себе дал команду "Вперед!"
Израненный мальчик в шинели.
Глаза, голубые, как лед,
Расширились и потемнели.Себе дал команду "Вперед!",
На танки пошел с автоматом…
Сейчас он, сейчас упадет,
Чтоб встать Неизвестным Солдатом.
2. ЛЮБИМОЙ
Хоть гордиться могу я судьбою,
Хоть погиб в справедливом бою,
Все же, так виноват пред тобою
Я за женскую долю твою!