Первым русским писателем, обратившимся в 1828 г. к переводу отрывка из поэмы "Любовь ангелов" ("The loves of the Angels"), напечатанной в Англии в 1823 г., был П.А. Габбе, автор известной элегии "Бейрон в темнице", ставшей откликом на получение от П.А.Вяземского "Шильонского узника" Дж. Байрона в переводе В.А.Жуковского. П.А.Габбе в сокращенном виде перевел прозой стихотворное введение к поэме и историю первого ангела, при этом совершенно опустив прозаическое предисловие и истории второго и третьего ангелов, – уже из этого можно судить, что переводной отрывок не мог создать полного представления о произведении Мура. Экспрессивный поэтический текст заменен переводчиком пространными, многословными прозаическими описаниями, не способными передать образности и художественной выразительности оригинала. После публикации в "Московском телеграфе" переводной отрывок привлек внимание Е.Ф.Розена, осуществившего его перевод на немецкий язык, увидевший свет в ревельском еженедельнике "Esthona" и вызвавший неодобрительные суждения критики. Впоследствии перевод П.А.Габбе был прочно забыт, однако новой попытки обращения другого русского переводчика к поэме Мура "Любовь ангелов" пришлось ждать недолго: в 1831 или 1832 г. произведение английского поэта привлекло внимание Я.М.Неверова – студента словесного факультета Московского университета, ставшего впоследствии известным критиком. В студенческие годы Я.М.Неверов самостоятельно изучил несколько европейских языков (французский, итальянский, немецкий, английский), после чего занялся переводами произведений В.Менцеля, Т.Мура, Э.-Т.-А.Гофмана, В.Ирвинга, Дж. Байрона. Переводы, выполненные Неверовым в самом начале 1830-х гг., не сохранились, однако об их существовании мы знаем со слов самого переводчика, главы из автобиографии которого, посвященные университетским годам, опубликовал в 1915 г. при своей статье Н.Л.Бродский. В автобиографии Я.М.Неверов указывал, что, "живя у Мельгунова в чисто литературном кругу", он увлекся творчеством и "перевел с английского поэму Мура "Любовь ангелов". Учитывая, что все произведения и переводы Неверова, дошедшие до нас, написаны прозой, можно предполагать, что и "Любовь ангелов" также была переведена без сохранения поэтической формы.
Таким образом, в 1820–1830-е гг. произведения Томаса Мура интересовали многих писателей, имена которых оказались на периферии литературного процесса и ныне прочно забыты. Большинство переводов, выполненных ими, восходили не к английскому первоисточнику, а к его французской переводческой интерпретации. Для большинства поэтов "третьего ряда" было нереальным удержать художественный образ и наиболее значимые мысли Мypa в рамках поэтической формы, а потому нередко стихи ирландского барда перекладывались прозой. Признавая, что особый интерес переводчиков вызывали в этот период "Ирландские мелодии" Мура, следует сказать, что и другие произведения поэта – роман "Эпикуреец", поэма "Любовь ангелов" ит.д. не остались без внимания русской литературной среды, о чем свидетельствуют обращения к ним Д.П.Ознобишина, А.Савицкого, П.А.Габбе, Я.М.Неверова и др.
IV
История русских переводов поэмы Томаса Мура "Лалла Рук", осуществленных в 1820–1830-х гг., достаточно подробно рассмотрена М.П.Алексеевым, после которого осталось место лишь для малосущественных дополнений.
В рассматриваемый период неизвестными нам литераторами были предприняты попытки полного перевода "Лалла Рук", которые в целом можно признать неудачными. В 1830 г. в типографии А.Семена был выпущен отдельным изданием перевод "восточной повести" Мypa, представляющий собой довольно точное воспроизведение прозаического обрамления, в которое ирландским бардом были "вставлены" четыре поэмы. Неизвестный переводчик, представивший, по наблюдению одного из рецензентов, "очаровательную поэму" Томаса Мура "общипанной, сокращенной", в виде "маленьких страничек плохой прозы", предполагал издать полный перевод "восточной поэмы", не зная о существовании иных переложений, кроме "Пери и ангел" В.А.Жуковского, однако, увидев чужие труды, "счел себя слишком слабым, чтобы превзойти г-д переводчиков и решился изданием сей книжки связать рассеянные четыре поэмы". Вместе с тем неизвестный нам переводчик в предисловии взял на себя смелость оценить имевшиеся к тому времени переводные фрагменты из "восточной поэмы", – высоко отозвался о "превосходной" поэме В.А.Жуковского "Пери и ангел", осудил "искаженное" переложение "Покровенного пророка Хорасана" неизвестным автором, вскользь упомянул "Обожателей огня" в переводе Н.А.Бестужева и "Свет гарема" в переводе неизвестного автора. Тем самым подчеркивалась необходимость новых, более глубоких и содержательных обращений к "Лалла Рук" со стороны русских переводчиков. Однако единственный действительно полный перевод "восточной поэмы", завершенный неким Л.Ж. в январе 1836 г., так и остался в рукописи, не имея сколько-нибудь очевидной художественной ценности.
Упоминаемое в издании 1830 г. "искаженное" переложение "Покровенного пророка Хорасана", принадлежавшее неизвестному автору, появилось в альманахе "Венок граций" на 1829 год в момент окончания русско-персидской войны, повлекшей своим итогом присоединение к России отдельных персидских провинций, – этим историческим обстоятельством во многом было обусловлено усиление интереса русского общества к географическим и общекультурным реалиям Персии, вылившееся в различные формы – выпуск справочных изданий, новое прочтение хорошо известных ранее художественных произведений и др. Перевод, увидевший свет в "Венке граций", никоим образом нельзя считать удачным, поскольку неизвестный переводчик пошел по пути упрощения оригинала, его искусственной русификации, при этом во многих случаях наблюдался буквализм в передаче содержания английского оригинала, приводивший к утрате смысла. Поэма была переведена прозой, за исключением двух фрагментов, представавших в поэтической форме, – один из них ("Беседку я помню близ струй Бендамира…") был к тому времени уже знаком русским читателям благодаря переводному "Романсу" ("Есть тихая роща у быстрых ключей…") И.И.Козлова; второй представлял собой хор невольниц, живших в гареме, – "Есть дух, и волшебно-роскошным дыханьем…". Наиболее удачный из двух переведенных первый поэтический фрагмент включал, как и в английском подлиннике, четыре строфы, причем идея, заложенная Муром,
была сохранена и передана достаточно близко авторскому мировидению: "Вовек не забуду беседки прелестной! // Но часто цветущей порою весны // Себя вопрошаю: еще ль звук небесный // Там слышен и розы еще ли красны? // Ах, нет! Над волнами уж розы увяли!". В целом критика неблагосклонно приняла как перевод из Мура, выполненный неизвестным автором, так и сам альманах "Венок граций", воспринятый как образчик "студентского самонадеяния, которое еще не изучилось опытом, что сочинение молодости, расхваленное в кругу юношей-товарищей, может встретить противный прием хладнокровной взыскательной публики". Из этого cуждения можно сделать вывод, что, вероятно, среди авторов "Beнка граций" преобладали молодые люди, студенты, увлеченные романтическими настроениями эпохи, которые в их сознании неизменно ассоциировались с Дж. Байроном, Т.Муром, В.Скоттом. Об этом увлечении молодежи соотносительно с переводом "Покровенного пророка Хорасана" рассказывал Ап. А.Григорьев в мемуарах о духовном развитии своего поколения "Мои литературные и нравственные скитальчества", публиковавшихся с продолжением в журналах М.М. иФ.М.Достоевских "Время" и "Эпоха": "…в каком-нибудь несчастном "Венке" она <молодежь> встречала один из прелестных рассказов Томаса Мура в "Лалла Рук" – "Покровенный пророк Хораcaнa". Мемуары Ап. А.Григорьева, хотя и создавались по прошествии значительного времени, однако заслуживают доверия, поскольку сочетают исповедальность тона и объективность, историчность в изложении фактического материала.
В 1820 г. одновременно с переводом В.А.Жуковского "Пери и ангел" и независимо от него неизвестным переводчиком, скрывшимся под псевдонимом К.П.Б., было осуществлено прозаическое переложение второй сюжетной истории из "восточной повести" Томаса Мура, опубликованное в № 4 "Соревнователя просвещения и благотворения" за 1821 г. Согласно сведениям В.Г. Базанова, данный перевод обсуждался на заседании Вольного общества любителей российской словесности, издававшего "Соревнователь просвещения и благотворения", и был рекомендован к публикации 13 декабря 1820 г. Вероятно, перевод был выполнен не с английского языка, как указано при его публикации, а с французского, – об этом свидетельствует характерное воспроизведение имен собственных в духе орфоэпических норм французского языка.
Сопоставление переводов К.П.Б. иВ.А.Жуковского представляется излишним, поскольку первый из них в существенной степени уступает второму. Скажем лишь, что перевод К.П.Б. выполнен в прозе, архаично с точки зрения языка; в нем смягчены многие эпизоды и опущены опорные слова, без которых невозможно глубинное понимание замысла Томаса Мура. Вместе с тем нельзя не признать определенной общности двух переводов, – иК.П.Б., и В.А.Жуковский стремились по мере возможности сохранить значимую для английского оригинала систему примечаний и даже расширить ее за счет толкования отдельных слов, неизвестных к тому времени русскому языку (например, лексемы "пери"). Очевидно, переводчики были знакомы с работами друг друга: на это, в частности, указывает тот факт, что в книжке "Соревнователя просвещения и благотворения", где помещен перевод К.П.Б., впервые опубликованы стихотворения Жуковского "Весеннее чувство" и "К портрету Гете".
В том же "Соревнователе просвещения и благотворения" в 1821 г. был опубликован перевод третьей вставной поэмы из "Лалла Рук" – "The Firewоrshippers", выполненный Н.А.Бестужевым и озаглавленный им "Обожатели огня". Данный перевод принадлежал к числу популярных еще в XVIII веке прозаических переложений стихотворных произведений, причем в этой связи можно назвать и выполненные Н.А.Бестужевым в начале 1820-х гг. переводы "Паризины" Дж. Байрона, поэмы "Аксель" Э.Тегнера. Обращение будущего декабриста к "Огнепоклонникам" Томаса Мура может быть объяснено как усилением тираноборческих настроений в обществе, так и непосредственно представлениями о национальной свободе, духовной независимости человека, характеризовавшими определенную часть образованного российского дворянства.
Интерес русского литературоведения в XX веке к гражданскому направлению в романтизме во многом обусловил оценки перевода Н.А.Бестужева из Томаса Мура. Так, М.К.Азадовский, на наш взгляд необоснованно, говорил об усилении в русском переводе протестных настроений, что, в окончательном итоге, позволило Бестужеву предложить свою "революционную и тираноборческую интерпретацию" произведения Мypa. Однако сличение перевода с английским оригиналом обнаруживает их предельную близость, не позволяющую говорить о какой-либо оригинальной интерпретации. Своеобразным вкладом переводчика в восприятие поэмы Мура в России можно считать очевидное ослабление восточного колорита, изъятие из текста малопонятных русскому читателю реалий восточного мира. Переводчик также устранил небольшие фрагменты прозы Мура, служившие для пояснения изложенного в стихотворной форме сюжетного действия. Вместе с тем Н.А.Бестужев разделил "Обожателей огня" на четыре "части", чего нет у Мура. Нельзя согласиться с М.К.Азадовским в том, что у Бестужева текст стал более радикальным, "революционным", – напротив, звучание национально-освободительных мотивов существенно ослаблено в русском переводе, видимо, из-за цензурных соображений. Символично, что даже заглавие перевода Н.А.Бестужева указано М.К.Азадовским неточно – "Пожиратели огня" вместо "Обожатели огня"; это обстоятельство заставляет усомниться в самом факте знакомства исследователя с переводом.
В.Г.Базанов, установивший, что перевод Бестужева был обсужден на заседании Вольного общества любителей российской словесности 19 сентября 1821 г., вместе с тем оценивает работу Бестужева как "вольный перевод" и даже "бестужевский сюжет в восточной повести Т.Мура", что неоправданно преувеличивало роль переводчика. История любви вождя гебров, язычника" огнепоклонника" Гафеда и дочери преследующего гебров приверженца мусульманской веры, арабского эмира Гассана Гинды и у автора, и у переводчика находится в абсолютной зависимости от общей сюжетной линии произведения, основанной на идее борьбы за национальную независимость. Следует признать, что сама манера передачи стихов прозой предполагала определенное изменение содержания, в частности, устранение повторов, свойственных лирическим декламациям, некоторое ослабление экспрессивного начала и др. Однако Н.А.Бестужев не смог (да, видимо, и не хотел) сказать своим переводом чего-то нового, "своего", отличного от мироощущений, возникающих при знакомстве с оригиналом ирландского барда, ассоциировавшимся современниками с событиями неудавшегося восстания в Ирландии. Свободолюбие "Огнепоклонников" Мура было близко Дж. Байронy, назвавшему эту часть "восточной повести" "лучшей во всей книге".
В 1820-е гг. была переведена в прозе на русский язык и четвертая вставная поэма "Лалла Рук" – "The light of the Haram", опубликованная под названием "Свет гарема" в№ 5 "Сына отечества" за 1827 г. без указания имени переводчика. Предположительно, данный перевод принадлежит перу О.М.Сомова, – об этом может свидетельствовать обнаруженное В.Г.Базановым упоминание о завершении Сомовым в 1823 г. перевода "Света гарема", содержащееся в "Подробной ведомости сочинениям и переводам в прозе и стихах господчленов <…> Вольного общества любителей российской словесности". Вместе с тем ни в знаменитом критическом очерке "О романтической поэзии", где проведена мысль о популярности в России "некоторых эпизодов или вводных поэм Лаллы Рук", ни в других сочинениях Сомов не упоминает о своем переводе из "Лалла Рук". Известно, что в те же годы поэма "The light of the Haram" была переведена Д.П.Ознобишиным, однако его рукопись "Светило гарема", хранящаяся в ИРЛИ, при жизни автора не была нигде напечатана. Также в ИРЛИ хранится неполный стихотворный перевод "The light of the Haram", выполненный в 1829 г. семнадцатилетним М.А. Гамазовым, – рукопись имеет название "Кашемирская долина (из Томаса Мура). Свет гарема (Нурмагаль)", начинается подражанием описанию Кашмирской долины Томасом Мypoм, после которого следует непосредственно перевод, обрывающийся пометой "продолжение впредь".
Многие переводы из Томаса Мура, сделанные в 1820–1830-е гг., отличались вольностью, что неизменно вызывало осуждение критики, убежденной, что подражание как способ перевода является недопустимым, ибо необходимо либо точно передавать подлинник, либо сочинять собственное оригинальное произведение. "Критики не сличают дурного перевода с подлинником, когда переводчик догадывается оградить себя в заглавии словами: вольный перевод, – писал Н.А.Полевой о "Корсере" В.Н.Олина, переработке байроновской поэмы "Корсар". – По пословице: вольному воля переводчик пишет после этого, как ему вздумается, а заметьте, что то или другое не так и нелепо, переводчик возглашает с уверенностью: "Да ведь я сказал, милостивый государь, что мой перевод вольный…". Но несмотря на осуждение критики вольные переводы продолжали преобладать в рассматриваемый нами период, отражая не только замысел оригинала, но и творческую самобытность того, кто обратился к его переложению.
Среди переводчиков Томаса Мура в 1820–1830-е гг. выделяются В.А.Жуковский и И.И.Козлов, которые внесли основной вклад в популяризацию произведений ирландского барда в России.
§ 2. В.А.Жуковский как переводчик произведений Томаса Мура
I
Знакомство В.А.Жуковского с творчеством Томаса Мура произошло благодаря Д.Н.Блудову, который, находясь на дипломатической службе в Лондоне, внимательно наблюдал за процессами, происходившими в современной ему английской литературе. В августе 1818 г. Д.Н.Блудов выслал Жуковскому "Мура в двух маленьких томах", причем, в виду полной неизвестности ирландского поэта, в ту пору уже автора "Лалла Рук", в России, вынужден был пояснить, что Мур, "этот вовсе не знатный поэт", прославился у себя на родине переводами Анакреона. Анакреонтика, художественно выражавшая представления европейского Просвещения, согласно которым человек гедонистичен, всегда стремится к удовольствиям, избегает страданий, достигла своего апогея в русской литературе конца XVIII в., после чего интерес к ней начал постепенно снижаться. После художественных открытий, сделанных Н.А.Львовым, Г.Р.Державиным, Н.М.Карамзиным, И.И.Дмитриевым, воспевшими в произведениях, относящихся к жанру анакреонтической оды, сферу частной, личной жизни, беспечную любовь, беззаботное винопитие, вряд ли могли иметь для российского читателя сколько-нибудь ощутимую привлекательность выполненные Муром английские переводы из Анакреона. Вместе с тем и эти произведения, созданные Муром в двадцатилетнем возрасте в самом начале творческого пути, нашли отпечаток в сознании российских читателей, среди которых был, в частности, А.А.Бестужев-Марлинский, сообщавший в письме своему брату Павлу 10 апреля 1828 г.: "Нередко с Анакреон-Муром летаю в Индию и в Америку".