Основы литературоведения. Анализ романного текста: учебное пособие - Асия Эсалнек 16 стр.


Естественно, что хронотопичны и многие другие компоненты текста, как-то: интерьер, портрет, речь героев. Но основой хронотопа в этом произведении является повествовательная структура со всеми ее особенностями. Ее анализ не только дает материал для суждений о специфике романа Достоевского, но и подтверждает мысль о своеобразии романного хронотопа вообще, сущность которого обусловлена особенностями данного жанра, т. е. его ориентированностью на исследование и воспроизведение судьбы личности в различных жизненных ситуациях и под разным углом зрения.

Контрольные вопросы

– Кто является автором термина "хронотоп"?

– Какие виды времени могут быть в романе?

– Чем отличаются сюжетное время, историческое время и время рассказывания о событиях, происходящих в романе?

– Всегда ли названо историческое время и как его можно определить?

– Как проявляется хронотопичность в изображении поместной, московской и петербургской среды в романе Пушкина "Евгений Онегин"?

– Какую роль играет романный замысел в выборе места и времени действия в "Евгении Онегине"? Какова продолжительность действия в данном романе?

– Какова роль времени в романе Достоевского "Бесы"?

– Где протекает действие в том же романе?

– Как часто упоминается время того или иного события в романе "Бесы"?

– В чем смысл "сгущения" времени в последней части романа?

– Кто сообщает о месте и времени событий в романе и как он комментирует сообщаемые факты?

Глава четвертая
Некоторые вариации романного жанра в русской литературе XX века

§ 1. Изменение идейно-нравственной атмосферы на рубеже XIX – ХX веков и ее влияние на судьбы романного жанра

Период конца ХIХ – первой половины XX века стал весьма показательным для судеб романа в разных литературах. Ожидание и наступление XX века ознаменовалось различными процессами в жизни общества, в умственной жизни, личностном сознании. Эти изменения были зафиксированы многими мыслителями. Основным показателем изменения мира стало, по выражению Ф. Ницше, "исчезновение богов", что "предопределялось кризисом просветительской, оптимистической идеологии, идеи прогресса, идеи целесообразности мира, которые базировались на разуме и морали, на основных христианских принципах". Эти изменения по-разному сказались в традиционно романных литературах – русской и западноевропейской.

Показателем изменений западноевропейского романа стала такая трактовка романной ситуации, при которой интерес к личности не исчез, но личность стала восприниматься в ином ракурсе. Во-первых, художникам представлялось важным показать, что основное место действия в романе – душа героя-писателя. "Эта душа", как писал французский писатель Мориак в статье "Романист и его персонажи", стало быть и есть мое творение". "Жизнь души, работа души", по мнению другого писателя, Гюисманса, составляет смысл романа вообще. "Пейзаж души", считает один из исследователей, – конечная цель интровертных романов В. Вульф. Даже Р. Роллан, склонный к изображению активных героев, отмечал, что действительность, которая предстает в его романе "Жан Кристоф", "это мир, который видишь из сердца героя как центральной точки".

Вторая, но связанная с первой, особенность заключается в стремлении выявить, подчеркнуть собственно психологические мотивы и импульсы человеческого поведения, в особенности иррациональные и бессознательные их аспекты. Акцентирование таких аспектов обусловлено ощущением нового положения человека в социуме, осознанием сложной структуры личности, что подтверждалось открытиями ученых в области аналитической психологии и в первую очередь работами Карла Густава Юнга, который обнаружил и доказал значимость бессознательных моментов в психике человека, классифицировал их по содержанию и назвал архетипами.

О роли бессознательного в поведении героев уже говорилось при рассмотрении романов Достоевского. В романистике XX века эта роль стала еще более заметной и ощутимой, особенно в творчестве таких писателей, как Дж. Джойс, Т. Манн, Ф. Кафка. Ориентир на поиски архетипических, бессознательных начал связана с разочарованием в историзме, в идее прогресса, с желанием выйти за пределы конкретно-исторического восприятия человека и выявить существование вечных, неизменных начал в сферах человеческой психики, зарождающихся в праистории и повторяющихся в дальнейшем в виде архетипических ситуаций, состояний, образов, мотивов. Например, герои романов известнейшего немецкого писателя Т. Манна, в особенности Ганс Касторп ("Волшебная гора"), ищут ответы на вечные, метафизические вопросы и являются носителями как бы вечной, неизменной человеческой сущности и таящихся в душе враждебных, антиномических сил. Интерес к глубинным, трудно уловимым и необъяснимым слоям человеческой психики был присущ и русским писателям начала XX века (И. Бунину, А. Белому и др.), а затем и середины XX века. Такой интерес проявляется, в частности, во внимании к архаическим, мифологическим мотивам, которые, по мнению художников, заметно влияют на жизнь человека, а их источником оказываются элементы народной культуры – песни, легенды, сказания, мифы.

Примером использования древних сказаний и иных архетипически значимых форм культуры и быта может служить роман Ч. Айтматова "И дольше века длится день". Роман начинается и завершается изображением похорон одного из героев, Казангапа. Событие воспринимается героями как священная церемония, полная человеческого и сакрального смысла. Ритуал начинается с определения места погребения, в качестве которого избирается старинное кладбище Ана-Бейит, Там, согласно преданию, покоится прах легендарной Найман-Аны. Однако погребение, к глубокой скорби участников, происходит не на этом кладбище (здесь возник космодром), а в сарозекской степи. И такое завершение жизненного пути Казангапа подчеркивает нарушение естественного, соблюдавшегося веками обряда проводов в иной мир и вместе с тем трагичность судьбы человека, лишенного возможности найти последнее пристанище рядом со своими предками. Драматизм в настроениях его друга Едигея подкрепляется ассоциацией с судьбой персонажей легенды о любви старого певца и молодой певицы. Кроме того, постоянное олицетворение природного мира и его обитателей – рыжей лисицы, коршуна-белохвоста и верблюда по имени Буранный Каранар – подчеркивает единство мироздания, взаимосвязи всех его граней и пронизанность архетипическими ситуациями и мотивами. Таким образом, выявление архетипического, бессознательного, в каких бы формах оно ни проступало, позволяет увидеть неразрывность, преемственность жизни человеческого рода вообще и отдельного индивида в частности и потому должно учитываться при анализе разного рода произведений, особенно романной направленности.

С появлением новых ракурсов в изображении героя связано и то, что меньше внимания уделяется изображению среды, общества, а разлад между героем и средой, характерный для романа вообще, все больше ощущается как полная утрата героем положительных ценностей и иллюзий. Герой осознавал себя "посторонним" в мире и отчаявшимся найти единение с ним. Специалисты по зарубежной литературе часто говорят: произошел поворот от социума к личности, от типа к индивиду. Скорее всего, это свидетельствовало о все большей изолированности индивида в мире, в том числе об изоляции от себе подобных и невозможности встретить близких по духу людей.

В произведениях XIX века в романной ситуации центральное место, как правило, занимают два-три героя, в романах Гюисманса, Пруста, Джойса, Кафки, Камю, Музиля и других очень часто один такой герой, охваченный чувством безысходности, отчаяния, тоски, отчужденности от общества.

Если рассмотреть с этой точки зрения русский символистский роман, как это сделано в монографии Л.А. Колобаевой, то оказывается, что и "символисты стремились исходить из признания значимости иррациональной глубины человека и утверждали личность в качестве самоцели, а не орудия", а предпосылкой такого понимания личности стали кризис сознания и кризис культуры, обозначившиеся на рубеже XX века. "Истоки кризиса лежали в расшатывании традиционной системы ценностей – христианства, краеугольного камня европейской цивилизации, а также были связаны с волной первых острых разочарований в новом "боге" – в науке, вере во всемогущество разума, точных знаний и позитивизма. Потеря прежних ценностных ориентиров рождала особое чувство жизни – ощущение ее крайней переменчивости, неустойчивости, непостижимости, отсутствие опор "извне" и "покинутости" человека".

Из русских прозаиков начала XX века, не принадлежащих к символизму, может быть, сильнее других ощутил и реализовал эти тенденции Леонид Андреев, который интересовался самыми разными личностями, в том числе интеллектуальными, озабоченными какой-то идеей, праведной или ложной. Писатель показал, как работает их сознание в экстремальных ситуациях: перед казнью ("Рассказ о семи повешенных"), перед совершением террористического акта ("Тьма"), в момент и после предательства ("Иуда Искариот"), в связи с выбором пути ("Сашка Жегулев"). Художник зафиксировал сложную гамму чувств, мыслей, непредсказуемых и неосознанных поступков, подчеркнув, что рационально разобраться в них практически невозможно, но можно лишь угадать, подметить, воспроизвести с помощью слов и предметных деталей. В силу этого его проза тяготеет к романному жанру, хотя может быть повествованием из отдельных повестей и называться "Рассказом о семи повешенных".

Таким образом европейский роман начала XX века наследовал сложившиеся к тому времени ведущие качества романного жанра. Основным компонентом "наследства" явилось внимание к герою как личности, к ее внутреннему миру и отношениям с обществом.

§ 2. Особенности русского романа в период 20-30-х годов XX века ("Братья" К. Федина, "Хождение по мукам" А. Толстого)

Как можно предположить и как считают исследователи, русская литература, начиная с 20-х годов XX века, развивалась сложнее. В этот период "процесс жанрового самоопределения романа был сложен. В ранней советской прозе лидировали героическая и нравоописательная группы жанров". Однако и в то время жизнь романа продолжалась, о чем свидетельствовали послеоктябрьские произведения М. Горького, К. Федина, М. Булгакова, Ю. Олеши, Л. Леонова и др.

Особого внимания в плане изучаемой нами проблематики заслуживают два романа К. Федина – "Города и годы" и "Братья", на примере которых довольно ясно можно представить своеобразие романного жанра в тот период. Анализ первого из них содержится в монографии Е.Б. Скороспеловой "Русская советская проза 20-х годов: судьбы романа" (М., 1985). Хотя многие произведения тех лет пережили разные стадии восприятия и разные варианты прочтения, трактовка содержания романа "Города и годы" и, в первую очередь, образа главного героя Андрея Старцова в указанной работе справедлива и на сегодняшний день. Не менее справедливы и объективны суждения и наблюдения самого автора, К. Федина, который на первых же страницах романа сообщает, как Андрей искренне делится сокровенными мыслями со своим другом Куртом, как он пишет любимой женщине о том, что по сравнению с людьми, которые "в центре круга", которые "вечно – вперед и вверх", "его вина в том, что он не проволочный". За этим следует рассказ Курта некоей комиссии о том, как и почему он убил своего друга Андрея, после чего секретарь комиссии "огласил: заслушав сообщение товарища Курта Вана, единогласно постановил: считать образ действий названного товарища правильным, дела в протокол не заносить, стенограмму уничтожить и перейти к очередным делам… Курт был спокоен и прост". Таковы были "нормы" отношений между друзьями в те годы. В монографии убедительно показано, как меняется пространственно-временная структура и композиционная организация данного романа и вообще романа начала XX века в связи с тем, что герой выходит на поединок с историей. Вследствие этого сюжетные рамки романа раздвигаются, включая эпизоды, происходящие в Германии, Москве, сибирском городке Семидоле и его окрестностях.

Роман К. Федина "Братья" (о нем не идет речи в названной монографии) еще в большей степени позволяет представить, как выглядит жанр на данном этапе развития русской литературы. В нем весьма наглядно сочетаются традиции русского семейного романа и романа нового типа. В центре внимания одна большая семья уральских казаков Каревых, жизнь которой показана на протяжении нескольких десятилетий. Показаны характерные для того времени перипетии: благополучное существование в городе Уральске, обретение достатка, воспитание детей, причастность к Первой мировой войне, революции, гражданской войне и жизнь в послереволюционном Петербурге. Семья многодетная, но в фокусе внимания судьба трех братьев – Матвея, Никиты и Ростислава, каждый из которых являет собою незаурядную личность. Отец Василий Леонтьич мечтает о том, что сыновья продолжат традиции казацкого рода, но все они покидают семью, стремясь найти свое место в жизни. Старший, Матвей, становится врачом и остается на службе в Петербурге; младший, Ростислав, уходит на войну и переходит в стан красных, отрекаясь от отца и намереваясь сражаться с ним, если придется; средний, Никита, долго ищет себя и в итоге оказывается крупным композитором. Его судьба более всего занимает писателя.

И в целом роман, и один из его главных героев – Никита в разные годы тоже воспринимались по-разному. Еще в 1974 году один из известных литературоведов писал: "В Никите и эгоцентризм, и индивидуализм, и утопические иллюзии, некое средостение между ним и народом, отвлеченная жалость к сусликам (Никита жалел сусликов, которых убивали за то, что они портили поля. – А.Я.). Во всем этом немало общего со Старцовым, и точно так же волны революции швыряют Никиту как щепку… Автор беспощадно судит своего героя, показав жалкие блуждания Никиты меж двумя лагерями борющихся в революции… Позиция Никиты не только спорна, она просто ошибочна, нелепа, даже позорна… И это сказано в романе со всей бескомпромиссностью".

Нам представляется, что содержание романа дает материал для более объективной трактовки и произведения в целом, и характера Никиты в частности. Как главный герой романа Никита прямо или косвенно присутствует почти во всех главах и эпизодах, составляя центр романной ситуации. Границы ситуации и здесь расширены, а основную оппозицию составляют не человек и общество, как в романе XIX века, а человек и мир. Мир для Никиты – сначала своя семья и семья учителя музыки Якова Гольдмана, бегло упомянутая Московская консерватория, Дрезден, Уральск, в конце – Петербург, где оказываются Матвей с дочерью, отец, верный домочадец Евграф, любящая Никиту Варвара, ее муж Родион и некоторые другие лица, причастные к жизни Никиты.

Для понимания характера героя, а вместе с тем концепции романа, целесообразно выделить и осмыслить кульминационные этапы или моменты в судьбе Никиты. Все они, по существу, связаны не с метаниями между враждебными лагерями, а со становлением его как музыканта, хотя жизнь заставляла соприкасаться и с социальными катаклизмами, занимать ту или иную позицию.

Первое серьезное ощущение себя в мире музыки было связано с концертом в родном городе Уральске, где он выступал вместе с учителем. Первое столкновение со страшным миром происходит тоже в Уральске, где он увидел, что такое погром, и спас учителя, спрятав его в своем доме. Во время пребывания в Дрездене, где он учился музыке, ему довелось пережить смерть коллеги-друга Верта и любовь к Анне. Еще одна ступенька в освоении музыки – сочинение органного концерта, который, судя по всему, удался ему. Жизнь за границей была вызвана необходимостью учения и работы над собой как музыкантом. Возвращение в Россию было вызвано потребностью вернуться на Родину, в родной дом, "потому что без нее нельзя жить… нечем себя наполнить без родины".

Так случилось, что это возвращение совпало с периодом гражданской войны, и первой встречей, которая была для Никиты важной и знаменательной, оказалась встреча с братом Ростиславом – недалеко от родных мест, прямо в степи, в расположении отряда красных, которым командовал брат. Состоявшийся между ними диалог показателен для позиции того и другого. Ростислав видит лишь один путь борьбы с врагом, будь то некто чужой, брат или отец. Никита пытается ему внушить, что он тоже предан очень серьезному делу, которому отдал уже часть жизни, – сочинению музыки. "Ты не знаешь музыки, ты не знаешь ничего, кроме войны, хотя бы с родным отцом". И далее: "Ты служишь, по-твоему, прекрасному делу. Отец, наверное, тоже уверен, что служит прекрасному делу. Я не хочу вас судить, ни тебя, ни отца, потому что пока я шел по степи, на моем пути каждый день попадались трупы. Этого, вероятно, требует прекрасное дело, твое или твоих противников, все равно. Утверждайте ваше прекрасное дело тем способом, каким вы умеете…". Повторяя "прекрасное дело" при упоминании виденных трупов, Никита уже дает оценку происходящему, которая в то время казалась более чем сомнительной, а сейчас представляется вполне логичной.

Последующей своей деятельностью Никита доказал, что он имеет право заниматься своим делом, и оно может быть признано несомненно прекрасным. Живя в Петербурге, он завершает симфонию, которая является плодом долгих исканий, "мучений", духовных взлетов, падений, и эта симфония заражает самых разных слушателей – от музыкантов до матросов, у которых меняется взгляд при слушании музыки и пропадает желание щелкать семечки, придя на концерт.

Назад Дальше