"Софья". Вот если сейчас он дойдет до дверей в кабинет его светлости и оглянется в нашу сторону, я непременно так и поступлю.
Четыре пары глаз следят за Гольдсмитом. Перед самой дверью он на мгновение останавливается – его нога запнулась о загнувшийся угол ковра. Гольдсмит открывает дверь и входит, не оборачиваясь.
Вторая дама (нервно обмахиваясь веером). Боже мой! Я так перепугалась! С вашим безрассудством, дорогая моя, можно было ждать, чего угодно.
В глазах Софьи бесконечная тоска…
…Перед нами опять "настоящая" Софья. Они с Оливией стоят, забившись в уголок, на балу у мистера Торнхилла.
Оливия. Стоило стараться! И одеты мы хуже всех, и никому не нужны! Бедная мама!
Софья. Хочешь, уйдем отсюда? Чего еще ждать?
Оливия (с неохотой). Ну… мы ведь ничего не теряем…
В этот момент раздается голос мистера Торнхилла. Он стоит в центре зала.
Торнхилл. Господа! Нам предстоит очень важная вещь! По старой традиции, на нашем летнем балу до наступления полуночи должна быть избрана королева фей! (К Торнхиллу подходит слуга, держащий на подушке серебряную корону.) Господа! Я предлагаю увенчать этой короной мисс Оливию Примроз – самую прекрасную леди нашего графства! (Он подходит к Оливии, берет ее за руку, выводит на середину зала и, взяв у слуги корону, опускается перед Оливией на одно колено.)
Софья, воспользовавшись тем, что ее оставили одну, совсем оставляет зал, уходит на застекленный балкон и грустно смотрит в ночную тьму.
Кабинет герцога. Гольдсмит сидит на краешке роскошного кресла. Перед ним, в другом кресле – величественный и доброжелательный премьер-министр герцог Нортемберленд. Поодаль, за столом с бумагами, секретарь.
Герцог (растягивая слова). Да, поистине, наша Ирландия – во всех отношениях плодороднейшая страна. Знатоки утверждают, что трава на ее пастбищах не имеет равных во всем мире! А такой гений, как старик Свифт! Это же гордость целой нации! Мы очень рады, что поэтическая нива не скудеет, а э-э-э зеленеет… подобно ирландским пастбищам! (Усмехается своей метафоре.)
Гольдсмит (в большом смущении). Ваша светлость, я… я вполне разделяю ваш патриотизм, но к величайшему сожалению, Ирландия пользуется и печальной славой – ее крайняя бедность известна всей Великобритании! (Герцог удивленно поднимает брови. Гольдсмит продолжает, осмелев) Однако тот, кто воочию не видел той нищеты, в которой живут ирландские крестьяне, даже не может вообразить ее!
Герцог (с подчеркнутым удивлением). Мистер Гольдсмит! Вы что же, всерьез считаете, что правительство не осведомлено об… э-э… экономическом положении ирландского крестьянства?
Гольдсмит (растерянно). О, конечно же нет! Но тогда, почему же… (Он, недоговорив, разводит руками.)
Герцог (его удивление возросло в десять раз). То есть, вы хотите сказать, что правительство не принимает мер для улучшения?
Гольдсмит. Может быть, они недостаточно эффективны, милорд?
Молодой секретарь герцога, слушающий этот разговор, крайне раздосадован.
Герцог (откидывается в кресле, пряча улыбку). Дорогой сэр! Уверяю вас, что если глава правительства его Величества приглашает вас к себе, то не для того, чтобы получить, э-э, консультации по вопросам экономики.
Гольдсмит (видя, что терять нечего, он говорит почтительно, но смело). Ваша светлость! Такому человеку, как я, редко выпадает честь беседовать со столь высокопоставленными особами! Может быть, один раз в жизни! Поэтому я счел своим долгом затронуть вопрос, важнее которого, мне кажется…
Герцог (очень сухо). Советую вам запомнить, сэр, на будущее, что в подобных беседах важнейшим является тот вопрос, который желает обсудить в данный момент пригласившее вас лицо… Я слышал, вы собираетесь редактировать журнал! Как он будет называться?
Гольдсмит. "Пчела", милорд.
Герцог. Что ж, она будет приносить мед или только жалить?
Гольдсмит. Только жалят осы, милорд!
Секретарь (подходит с папкой). Милорд, смею напомнить!
Герцог. Ах да, мистер Хэмфри, мы ушли куда-то в сторону! Вы справедливо заметили, мистер Гольдсмит, что уроженцы Ирландии сильно уступают остальным нашим соотечественникам по части… э-э… финансов.
У нас есть возможность предложить вам регулярное денежное вспомоществование! (Смотрит на него лукаво и вопросительно.)
Гольдсмит. Глубоко тронут вашей заботой, милорд, но я далеко не самый бедный из ирландцев и в своих финансовых делах всецело полагаюсь на господ издателей!
Секретарь, стоящий за спиной у герцога, делает Гольдсмиту "страшное" лицо и стучит пальцем по лбу – "Идиот!"
Герцог (удовлетворенно откидывается в кресле).
Благодарю вас, мистер Гольдсмит, мне было очень интересно с вами познакомиться!
Гольдсмит идет сквозь толпу блестящих гостей. Их лица неуловимы, они расплываются, когда он хочет вглядеться в них. Мгновеньями ему кажется, что он видит "Софью" – то ли реальную женщину, то ли образ, вызванный его воображением и перенесенный из мира его романа в мир реальности.
Улица. Одинокая фигура Гольдсмита удаляется от дворца, в котором еще идет прием. В окне-фонаре второго этажа появляется женский силуэт.
Голос Софьи
Лишь на миг наши встретились лица,
Я гляжу на тебя, как во сне.
Знаю я, что тебе тоже снится
Тот же сон, тот же сон обо мне.
Мы не зная любили друг друга,
Мы увиделись только сейчас.
Но жестокая белая вьюга
Всю окрестность скрывает из глаз…
Несколько "немых" кадров, показывающих смену времен года: зимняя метель, затем весна, лето, – между первой и второй частями проходит год.
Наступает осень.
Часть вторая
Сцена 9
Осень. Та же аллея, которой проходил Гольдсмит в самом начале фильма.
В облике Гольдсмита нет уже былой жизнерадостности. Времени прошло немного, но он сильно изменился.
Голос Гольдсмита
Я живой, но и осень – живая:
Кто кого из нас переживет?
Дни все новые в круг зазывая,
Водит прошлое свой хоровод.
Ни листа, ни зеленого неба…
А на тучах – глухая печать.
Завершается день. И не мне бы
За скудеющий свет отвечать.
Он подходит к дому миссис Браун, задумчиво оглядывает его и, повернув за угол, оказывается во дворе. Миссис Браун вешает белье. Он подходит и ждет, чтобы она его заметила.
Миссис Браун. Боже мой! Мистер Гольдсмит! Давно же я вас не видела. Что это, на старые места потянуло?
Гольдсмит. Да вот, проходил мимо, решил зайти!
Миссис Браун. Вы вроде бы и не изменились! А ведь важный человек теперь! Говорят, журнал издаете!
Гольдсмит. Уже не издаю!
Миссис Браун (прежним ворчливым тоном). Не вышло, значит! Все правильно! Вот если бы наоборот, тогда б я удивилась. (Помолчав) И на китайской императрице не женились?
Гольдсмит (покорно улыбаясь). Не получилось!
Миссис Браун. И миллионером с помощью издателей не стали?
Гольдсмит. Кажется, это они разорились с моей помощью.
Миссис Браун (с горячностью). Вот в это уж, сэр, я ни за что не поверю! Чтоб к кому-нибудь беда пришла через вас? Никогда!
Устыдившись своего порыва, она хватает таз с бельем и переходит на другой конец двора. Гольдсмит следует за ней.
Гольдсмит. Миссис Браун! А комната, которую я занимал, она сейчас свободна?
Миссис Браун. Кому она нужна, эта дыра!
(Подозрительно) А что это вы о ней вспомнили?
Гольдсмит. Да так! Работалось мне в ней хорошо. Роман мой быстро двигался.
Миссис Браун. Главное, почти ничего не стоила! Понятно. Опять ни гроша в кармане.
Гольдсмит. Ну, это сильно преувеличено!
Миссис Браун, схватив пустой таз, направляется к дому и мрачным кивком приглашает Гольдсмита следовать за ней.
Вот уже они поднимаются по лестнице. Гольдсмит останавливается у дверей своей комнаты, миссис Браун спрашивает его снизу.
Миссис Браун. Что же вы роман-то свой не дописываете?
Гольдсмит (задумчиво). Вы знаете, мои друзья, то есть, мои герои!.. Их словно жизнь покинула, и они никак не могут сдвинуться с места!..
Миссис Браун (смеясь). Значит, не так плохо им живется! Вот посыплются шишки на голову – сразу зашевелятся!
Гольдсмит сидит за столом с пером в руке. Перед ним чистый лист. Внезапно на листе возникает лицо Софьи, оно очень печально.
Голос Софьи
Без спросу открывая дверь,
Любовь к нам входит в сердце,
Как возмещенье всех потерь,
Как возвратившееся детство…
В ее глазах появляются слезы.
Сцена 10
Софья сидит у окна в доме Примрозов и с отсутствующим выражением лица смотрит на улицу. Мать подходит к ней и щупает ей лоб.
Миссис Примроз. У тебя нет жара?
Софья. Мамочка, я ничем не больна!
Миссис Примроз (бодрым голосом). Конечно, я тоже так думаю! Но на всякий случай неплохо было бы показать тебя врачу. Мистер Торнхилл говорил как-то раз, что знает хорошего врача.
Софья (резко поворачивается к ней и говорит почти с ненавистью). Да? А что еще говорил мистер Торнхилл?
Миссис Примроз (делает вид, что не слышит). В твоем возрасте надо иметь хороший аппетит, надо много двигаться, а не сидеть, уставившись в одну точку!
В этот момент с улицы вбегают малыши – Дик и Билл.
Дик. Мама!!! Почему она нас не взяла? Сама поехала кататься, а нас не взяла!
Миссис Примроз (встревоженно). Что? Кто? Кто поехал кататься?!
Билл (тоном ябедника). Оливия! Мы ее звали, звали, а она даже не оглянулась! А мистер Торнхилл взял и опустил занавеску! А раньше он нас всегда катал!
Софья и миссис Примроз вскрикивают в один голос. На их крик выходит Примроз.
Примроз. Что случилось?
Софья бросается к нему и хватает его за руки.
Софья (срывающимся голосом). Папа! Папа, кажется, Оливия уехала от нас!
Дик (он уже напуган ужасом взрослых). С мистером Торнхиллом! Мы играли возле дома, а потом совершенно случайно (он делает честные глаза) вышли на проезжую дорогу! И едет карета…
Софья (кричит). А кто вам разрешил выходить на проезжую дорогу?! Марш наверх! И чтобы вас слышно не было!
Притихшие и испуганные, малыши поднимаются по лестнице. Софья захлопывает за ними дверь. Отец и мать стоят, как в столбняке.
Миссис Примроз (выйдя из оцепенения). Погубила нас! Дрянь! И себя и нас погубила! Что делать?! Господи, что делать?! Что мы людям скажем, куда она девалась?
Примроз (казалось, что погруженный в свои мысли, он и не слышит ее, как вдруг он отвечает с каким-то странным спокойствием). Говори все, что хочешь! Например, что она поехала погостить к родственникам.
Миссис Примроз. И сколько же она там пробудет? Всю жизнь?!
Примроз (содрогнувшись от такого предположения). До тех пор, пока я не разыщу ее и не верну домой.
Миссис Примроз. Ты сошел с ума! Да она этого никогда не захочет! Не для того она сбежала с помещиком, чтоб возвращаться в эту жалкую дыру!
Примроз (говорит, как бы превозмогая сильную боль, но спокойно). Мы не можем ждать, пока она надоест… этому человеку, и он выгонит ее на улицу.
Миссис Примроз. Там ей и место! Она и сейчас ничем не лучше уличной девки!
Примроз (так же). Значит, по-твоему, мы будем жить, зная, что наша дочь неизвестно где и такая, как ты говоришь?
Миссис Примроз. Она нам больше не дочь!
Примроз (из глаз его текут слезы). Нет-нет! Что ты! А кто же она тогда? Чья она? Кому она нужна? (Он озирается, и видит, что на лестнице стоит совершенно растерянный Мозес.) Ты пойми, мы и на Страшном суде не сможем отказаться от своих детей, а сейчас и вовсе не время для этого!
Сцена 11
Гольдсмит звонит в дверь дома, в котором живет его бывший издатель Уильямс. Женщина лет тридцати пяти впускает его.
Гольдсмит (вполголоса). Как он?
Женщина (тяжело вздыхая). Доктор говорит, что если бы он не переживал так, то мог бы поправиться. Попробуй тут не переживать.
Комнаты, через которые они идут, почти пусты и носят следы разгрома.
Гольдсмит сидит у постели больного Уильямса.
Уильямс. Когда-то я жалел вас, Гольдсмит, а теперь я вам завидую. Вы свободный человек! Свободный. (Он произносит это слово как магическое.) Вы можете как вам угодно распоряжаться и своей жизнью, и своей смертью, а ведь другой неотъемлемой собственности у людей нет, все остальное – мираж! (Видно, что напряжение, с которым он произнес эту фразу, дорого ему стоило.)
Гольдсмит (пытается развеселить его). Очень жаль, сэр, что мои кредиторы не придерживаются этой философии! Они считают, что даже моя жизнь принадлежит им!
Уильямс (отвечая на собственные мысли). Ну что же мне долговая тюрьма, если бы не они\ (Указывает в сторону двери.) Все равно рано или поздно надо где-то умирать. Но им-то еще жить! А как? Девочки никому не нужны без приданого! Билл говорит, что наймется в солдаты! (По его щеке сползает слеза.) А ведь ради чего я пускался в биржевые аферы? Разве меня не кормила книжная лавка? Всё для них, для них! Жена, дети! Я хотел их видеть богатыми, счастливыми! Они мне были дороже меня самого. (Отворачивается.) А теперь мы враги! Я сделал их нищими, а они не дают мне спокойно умереть!
Гольдсмит (оглядывает комнату, видит на стенах гвозди, с которых сняты картины и другие следы "ликвидации имущества"). Неужели даже после аукциона у вас остались непогашенные долги? Ведь самое главное для вас – остаться на свободе! Дела потом как-нибудь наладятся!
Уильямс. Остается почти тысяча фунтов! (С горечью)
Я играл по-крупной.
Гольдсмит подавлен. Такой суммы ему нигде не найти. Но все же…
Гольдсмит (нерешительно). Мистер Уильямс! Только не смейтесь надо мной! Если бы вы уговорили ваших кредиторов подождать… ну хотя бы неделю, я бы обязательно что-нибудь придумал…
Уильямс (смеется, хотя ему это трудно). Ну милый мой! Ну что вы можете придумать? Разве что поторопить ваших собственных кредиторов! И тогда мы с вами вместе сядем за решетку! Будем издавать там журнал "Голос из преисподней"!
Гольдсмит (вскакивает, как если бы у него появилась какая-то идея. На самом деле ничего этого нет). Если у меня ничего не получится, мы так и сделаем! В компании всё же веселее!
Гольдсмит идет по улице. Он лихорадочно смотрит вокруг, как бы надеясь найти какой-нибудь знак, который подскажет ему, что делать, но видит перед собой только плотно закрытые тяжелые, дубовые двери богатых домов. Они смотрят на него – одни, другие, третьи – оскаленными львиными мордами, украшающими замки. Ему здесь не откроют и не ответят…
Сцена 12
…Но вот какая-то рука все же берется за бронзовое кольцо, которое держит в пасти роскошный лев. Берется и тут же опять выпускает. Потом берется снова. Это рука Примроза, который приехал в Лондон и разыскал дом мистера Торнхилла. Он медленно и с усилием открывает эту дверь. Примроз стоит в вестибюле. Перед ним сидит, развалясь, роскошный швейцар, рядом со швейцаром – плутоватый мальчишка-лакей.
Швейцар. Я, кажется, уже сказал вам, сэр! Попрошу освободить помещение, сэр!
Примроз (делая над собой невероятное усилие). Но неужели мистер Торнхилл не оставил своего адреса? Ему, наверное, приходит корреспонденция, ее надо куда-то пересылать!
Швейцар (с издевкой). Вот-вот, попробуйте ему написать! Там будет видно! А пока что – прошу! (Указывает на дверь) Вы мешаете нам работать!
В это время из внутренних дверей выходит джентльмен, похожий как две капли воды на Дженкинса, каким он был во время продажи лошади, и проходит между Примрозом и швейцаром, направляясь к выходу. Швейцар и лакей почтительно подымаются. Швейцар подает ему трость, он дает в ответ какую-то мелочь и выходит. Примроз бросается за ним.
Улица перед домом мистера Торнхилла. Примроз догоняет Дженкинса.
Примроз. Прошу прощения, сэр! Вы, вероятно, родственник или знакомый мистера Торнхилла! Мне необходимо знать, куда он уехал!
Дженкинс (холодно и высокомерно). Простите, с кем имею честь?
Примроз. Моя фамилия Примроз, сэр! Я священник, мой приход находится там же, где…
При его имени Дженкинс отшатывается, затем сразу же переходит в наступление и перебивает Примроза.
Дженкинс. Ах вот как! Тот самый приходской священник! Пастырь заблудших душ! Хорошо же вы наставляете их на путь истинный! С помощью своих хорошеньких дочек! Что ж, нравственность прихожан вряд ли можно исправить таким образом, а вот свои денежные дела – пожалуй!
Примроз подавленно молчит. Он сгорает со стыда, но возразить ему нечего.
Дженкинс (продолжает тоном прокурора, читающего обвинительный акт). Должен вас предупредить, что его милость милорд Торнхилл давно уже наблюдает за неблаговидным поведением своего племянника и ваша роль в его моральном падении ему хорошо известна!
Примроз (в совершенном отчаянии). Сударь, умоляю вас, скажите мне только, где моя девочка! Мне кажется, вы должны это знать!