Сцена одинадцатая
Яркий солнечный день. Сережа и Михаил Аркадьевич взбираются по узким улочкам крепости.
Сережа (весело). Ну что, теперь в какую сторону? (Михаил Аркадьевич показывает пальцем, в какую сторону они пойдут.) А почему не туда?
Михаил Аркадьевич. Там есть один дом, он мне страшно нравится! (Они сворачивают на другую улицу.)
Михаил Аркадьевич (хитро улыбаясь). Да, жизнь очень хитрая штука! Вот ходишь-ходишь, с вполне определенной целью – найти такого-то человека! А он в этот самый момент идет к тебе навстречу, но только по соседней улице! Или по этой самой шел, но только три минуты назад!
Сережа. Да, иногда так полжизни проходить можно!
Михаил Аркадьевич (подымая палец). Вот поэтому, когда происходят великие совпадения, их надо отмечать с особой торжественностью!
Слышится восточная музыка. Сережа и Михаил Аркадьевич сворачивают в соседнюю улочку и видят, что она почти вся заполнена огромной брезентовой палаткой.
Сережа. Это еще что такое?
Михаил Аркадьевич. Свадьба, наверное! Или поминки! Нет, конечно, свадьба!
Они подходят к палатке и заглядывают в щель. Внутри – роскошный стол, множество гостей, жених с невестой и проч.
Тамада (стучит ножом по тарелке). Товарищи! Прошу внимания, товарищи! Я хочу поднять этот бокал за здоровье Эдика и Вовы, которые не побоялись проделать такой путь, чтобы поздравить своего двоюродного брата!
Девочка лет тринадцати, сидящая возле входа, вскакивает, держась за живот.
Мать девочки (сердито). Ира, ты куда?
Девочка (давясь от смеха). Я сейчас, сейчас!
Девочка выходит на улицу и хохочет; видит Сережу и Михаила Аркадьевича, которые смущенно отходят от своей дыры.
Девочка (рассматривает их с большим интересом). А вы кого-нибудь ищете?
Сережа. Нет! То есть – да! Мы вообще-то ищем Айдына Салимова! Ты его случайно не знаешь?
Девочка. He-а! А вы приезжие, да?
Сережа и Михаил Аркадьевич (в один голос). Да! Да!
Девочка. Сразу видно!
Мать девочки (выходит, очень сердитая). Ира, сейчас же иди назад! (Подозрительно оглядывает Сережу и Михаила Аркадьевича.)
Сережа. Михаил Аркадьич! Пойдемте отсюда! Если они позовут милицию, вряд ли мы сумеем ей что-нибудь объяснить!
Они опять идут такими же улочками. На мостовой и тротуарах играют дети; взрослые играют в нарды, просто сидят; чинят машины, идут по своим делам.
Михаил Аркадьевич. Какой день, а?
Сережа. Гениальный!
Михаил Аркадьевич. Вот такой же был день, когда хоронили моего отца! Он умер от инфаркта, как и я! Единственный был из всех, кто меня понимал! Он, конечно, виду не подавал, Боже упаси! Но я это всегда чувствовал! Наверное, потому, что он меня никогда не пытался перевоспитывать! Все остальные только этим и занимаются! До сих пор! Даже внуки, ей-богу! Они еще разговаривать не умели, а я уже читал в их глазах немой укор!
Сережа (смотрит на часы). Мы сегодня опять из графика вышли! Ну ничего, я вас провожу и буду защищать до последней капли крови!
Михаил Аркадьевич. Ты поедешь со мной? А как же твоя девочка? Разве ты не собирался с ней увидеться?
Сережа. Она сегодня брата своего ведет к врачу! Или наоборот, врача к нему! Как получится!
Сцена двенадцатая
Больница. Ходячие больные сидят в очереди к медсестре. Она делает укол одному из них, лицо его кривится. Сестра, не глядя на него, бросается к другому.
Кабинет врача. Гюля и старенький доктор заполняют бумажки за письменным столом.
Гюля. В общем, все вышло как надо! Теперь он со мной не разговаривает! Я во всем виновата, я из него делаю сумасшедшего!
Доктор. Ну, естественно! Раз ты врач, значит, идея была твоя!
Гюля. Мне, собственно, все равно! Пусть лучше на меня злится, чем на родителей! Я-то переживу!
Доктор (очень авторитетно). Во всяком случае, лучшего врача ты в городе не найдешь!
Гюля. Он сказал, что если надумаем класть его в больницу, то лучше, конечно, везти в Москву!
Доктор. Несомненно, если есть такая возможность!..
Гюля. Да не ляжет он туда ни за что на свете! Он себя больным не считает, и я не считаю! Сволочь он, но это совсем другое дело!
Доктор. Ты не права, Гюлечка! Он, может быть, и хочет себя в руки взять, а не может! Этим больной от здорового и отличается!
Гюля. Он прекрасно знает, чего он хочет и чего не хочет! О родителях подумать он не хочет, это совершенно точно! Господи, лишь бы он ел, хоть что-нибудь!
Доктор. А он что, – совсем не ест? (Поля отрицательно мотает головой. Доктор вздыхает.) Ну смотри, если понадобится направление или что – я все сделаю!
Гюля. Спасибо, Семен Григорьевич, дорогой, спасибо!
Сережа и Гюля у дверей квартиры Адигезаловых.
Гюля входит в дом. Отец бросается ей навстречу.
Ибрагим. Слава Богу, наконец ты пришла! Я просто места себе не нахожу!
Гюля. А мама где?
Ибрагим. Она там осталась, у Эльдарки! Я бы тоже там остался, но мне ведь на работу! Плохо, плохо дело, Гюля! Она завтра врача ему вызовет, чтоб бюллетень дали! Он на ногах не стоит, а ты говоришь – он не болен, он не болен!
Гюля. Папа, тебе надо пойти к Гасан Ахмедовичу, и чем скорее, тем лучше!
Ибрагим (кричит). A-да, при чем тут твой Гасан Ахмедович?! Человек болен, болен, ты понимаешь или нет?!
Гюля. Как только он узнает, что он может жениться на Лейле – пусть даже не сразу, а хоть через десять лет, – он моментально выздоровеет!
Ибрагим (с некоторой долей облегчения). Не знаю, не знаю! Раньше надо было это делать!
Гюля. Когда раньше? Когда у него еще развода не было?
Ибрагим. Да, хорошая история! Красивая! (…) Накапай мне чего-нибудь, я больше не могу! (Они идут на кухню. Ибрагим падает на табурет. Тюля дает ему капли и прислоняется к подоконнику.)
Гюля. Все равно тебе придется к ним пойти! Они такие люди, что называется, старозаветные! Может быть, они именно этого ждут, и дело только в этом! В конце концов, почему они его на порог не пускают? Он не урод, не тунеядец и не первый человек в мире, который развелся! И девочке он нравится, раз она продолжает с ним встречаться!
Ибрагим. А почему они ей не запретят? В этом тоже что-то странное! Что-то не то!
Гюля. По правде сказать, меня это тоже удивляет! Но этим кончится, скорее всего! А с другой стороны – сейчас не каменный век!..
Ибрагим. Вот именно, моя дорогая! Сейчас не каменный век, и если девушка очень хочет, то никакая семья ее не остановит! Я извиняюсь, но твой друг Андреев тоже здесь ни разу не был, во всяком случае при мне!
Гюля. Он здесь был последний раз на Эльдаркином дне рождения ровно десять лет тому назад! Они были тогда на первом курсе, а я в восьмом классе! (Она отворачивается и смотрит в окно.)
Ибрагим. Неужели ты с ним даже не переписывалась? (Гюля смотрит в окно.) А на что же ты рассчитывала, можно тебя спросить? Ведь это же чистая случайность, что он за столько лет не женился! Это же сто раз могло произойти! Что бы ты тогда делала? Так бы и не вышла замуж? (Внезапно его осеняет) Слушай, а может, ты тоже ненормальная?
Гюля (поворачивается к нему, улыбаясь). Ну конечно! Разве ты не знаешь, что психические болезни всегда наследственные! Мы оба пошли в твоего дедушку! Помнишь, ты рассказывал, что он в один прекрасный день бросил семью и свою лавку и стал дервишем!
Ибрагим. Слушай, оставь моего дедушку в покое, ладно! Это сто лет назад было, и все, по крайней мере, считали, что в этом есть какой-то смысл! А в том, что твой брат выделывает, какой смысл, хотел бы я знать?
Гюля. Папочка, тебе знаешь, что нужно знать? Телефон профессора Аббасова! Завтра ты его получишь!
Ибрагим. А он мне скажет – вы обратились не по адресу, вам к врачу надо идти с вашим сыном!
Гюля. Ты лучше подумай, что ты ему скажешь! Он не обязан знать, болен Эльдар или нет!
Ибрагим. Гюля, я тебе еще раз говорю, если бы ей было надо, она бы наплевала на своих родных! Как ты на нас! Вот я приду, ему скажу – моя дочь на меня плюет, пускай ваша сделает то же самое!
Гюля. Она ему не дочь, а сестра! Их отец давным-давно умер! Гасан Ахмедович вырастил Лейлу и двух младших братьев! Он ради них не женился! Конечно, если у нее есть совесть, она должна вдвойне с ним считаться!
Ибрагим. А ты с нами – нет? (Поля сидит, вся сникшая от усталости, она молча подымает на него глаза.)
Ибрагим. Ладно, я ничего не говорю! Я, конечно, туда пойду, если не умру по дороге!
Сцена тринадцатая
Пустая улица. Идет редкий дождь.
Квартира. Старая женщина в черном закрывает окно, вытирает тряпкой подоконник, на который упали дождевые капли. Переходит в другую комнату, видит там Лейлу, которая плачет.
Мать. Ты что, опять плачешь?
Лейла. Плакать тоже нельзя?
Большой кабинет. Гасан Ахмедович работает за письменным столом. Входит мать.
Мать. Она опять плачет!
Гасан Ахмедович. Позови ее сюда!
Мать уходит. Он очень мрачен. Входит Лейла, подходит к его столу.
Гасан Ахмедович. Я думал, что мы с тобой обо всем уже поговорили! (Она тяжело вздыхает.) Вот ты снова плачешь! А ты представь себе, как ты будешь плакать, если у тебя родятся ненормальные дети?
Лейла (собравшись с духом). Все-таки я не понимаю, почему я должна считать человека сумасшедшим, раз он меня любит! Вот если бы он меня ненавидел ни с того, ни с сего, – тогда конечно!
Гасан Ахмедович откидывается в кресле, смотрит в сторону, затем – на Лейлу.
Гасан Ахмедович. Вот, тебя зовут Лейла! А ты знаешь, что значит "Меджнун"?
Лейла. Я не понимаю! Ты шутишь, что ли?
Гасан Ахмедович. Ничего я не шучу! "Меджнун" – что значит?
Лейла. Ничего не значит! Имя такое!
Гасан Ахмедович. Ошибаешься! "Меджнун" по-арабски значит сумасшедший! Ты "Лейли и Меджнун" читала?
Лейла (пожимая плечами). В театре видела!
Гасан Ахмедович. Почему Лейли за него не выдавали?
Лейла. Он был бедный, она богатая!
Гасан Ахмедович (пряча улыбку). Нет, не поэтому, а именно потому, что ты сама сейчас сказала! Потому что он ее любил, и из-за этого все считали его сумасшедшим!
Лейла. Но ведь все люди кого-нибудь любят! Почти все!
Гасан Ахмедович. Вот здесь и проходит граница между людьми нормальными и… нездоровыми! Человек во всем, что он делает, должен руководствоваться разумом! А если он ни о чем, кроме своей любви, думать не хочет, так что самого себя готов уничтожить, то эта любовь никому не нужна! И сам он тоже! (…) И родители этой Лейли, которая жила в Арабистане тысячу лет тому назад, поступили совершенно правильно. У них сработал инстинкт сохранения рода! А многие поэты хорошо на этом заработали!
Лейла. Ты смеешься, а человек, может быть, из-за этого умирает!
Гасан Ахмедович. Уже умирает? Не слишком ли быстро? Я только предположил его болезнь, а он уже умирает!
Лейла. Как ты можешь?
Гасан Ахмедович. Ладно, это не тема для шуток!
(Прищурившись) Так он действительно болен? (Лейла опять плачет.) Не бойся, не умрет! Вылечат! Сейчас и не такое вылечивают! Его родные о нем позаботятся! Сестра у него врач! Она все еще не вышла замуж?
Лейла. Нет!
Гасан Ахмедович. Не беспокойся, она найдет, чем его лечить! У нее еще в институте голова за троих работала! А ты, пожалуйста, возьми себя в руки!
Лейла. Почему ты с самого начала не запретил мне с ним встречаться? Я ни от кого ничего не скрывала!
Гасан Ахмедович. А я и сейчас тебе ничего не запрещаю! По-моему, тебя всегда воспитывали как свободного человека, а не как гаремную единицу! И я даже очень рад, что в тебе говорит совесть и чувство долга!
Но ты должна взвесить, моя дорогая, кому ты больше должна – человеку, с которым ты знакома всего полгода, или твоим родным!
Ты знаешь, как к тебе относятся твоя мать и твои братья!
А я могу тебе сказать, что если ты выйдешь замуж за этого Адигезалова, – ты отравишь всю мою жизнь!
Лейла. Я никогда этого не сделаю!
Гасан Ахмедович. А я в этом и не сомневаюсь! А пока пойди к маме, я хочу еще час поработать!
Лейла уходит. Он встает, закрывает все книги, разложенные на столе, складывает все бумаги и прячет в стол. Подходит к окну. Дождь кончился, но очень пасмурно и большие лужи. Мать тихонько заглядывает в комнату, закрывает за собой дверь, подходит к нему, говорит вполголоса.
Мать. Пока она здесь была, звонил его отец! Я сказала, что тебя дома нет!
Гасан Ахмедович. Как звонил?! Чей отец?!
Мать (растерянно). Я не знаю! Сказал – Адигезалов! Я решила, что это его отец!
Гасан Ахмедович. Он будет еще звонить?
Мать. Откуда я знаю? Наверное! (Испуганно) А что, ты все-таки хочешь с ним поговорить?
Гасан Ахмедович (резко). Нет! Я не буду с ним говорить! (Пауза.) Говорить с ним придется тебе!
Мать. Что?! Да ты что?! Как я буду говорить? С чужим человеком! Что я ему скажу? Зачем вообще ему сюда приходить? Раз ты не хочешь!..
Гасан Ахмедович. Я ничего еще не сказал о том, что я хочу и чего не хочу! Этого человека обязательно надо принять! Но я с ним разговаривать не буду! Это сделаешь ты!
Мать. Пожалей ты меня, ради Бога! Что я ему буду говорить?!
Гасан Ахмедович. Ты ему скажешь, на каких условиях мы разрешим Лейле выйти замуж за его сына!
Сцена четырнадцатая
Сережа стоит в телефонной будке.
Сережа (в трубку). Мы будем тебя ждать в три часа возле памятника! Как раз напротив нашей школы!
Нагорный парк. Что-то вроде открытого кафе. Гюля, Сережа и Михаил Аркадьевич сидят за столиком. Сережа наливает вино в бокалы.
Гюля. А за что же мы будем пить?
Сережа. Как за что? За здоровье Эдика и Вовы! За то, что они не побоялись!
Михаил Аркадьевич. Да, это был незабываемый поступок!
Все пьют. Михаил Аркадьевич наливает по новой.
Гюля (смущенно). Михаил Аркадьевич! А вам, вообще-то, можно пить?
Михаил Аркадьевич. А почему это мне нельзя? Разве я когда-нибудь говорил, что я – правоверный мусульманин?
Сережа. Нет, он совсем не правоверный мусульманин! Он страшный еретик!
Михаил Аркадьевич (делая большие глаза). Страшнейший! (Он доливает в бокалы, в которых осела пена.) Бессмертной истины вино – постигнуть трезвым не дано! (Подымает бокал.)
Саги! Воистину прекрасно
Вино любви твоей предвечной!
Они идут втроем по аллее Нагорного парка.
Гюля и Сережа идут по темной улице. Маленький скверик возле памятника.
Сережа. Посидим? (Они садятся. Молчат.) Так мы с тобой и не поехали в Шемаху!
Гюля. С этим Эльдаром, кажется, мы все попадем в другое место!
Сережа. Да ну их, эти поездки! А потом – там все равно одни новые дома, смотреть нечего!
Гюля. Зато здесь есть на что посмотреть!
Сережа. Гюля, так нельзя! Ты так с ума сойдешь! Делай, что можешь, но думать об этом с утра до вечера!..
Гюля. А куда деваться? Мне что – нравится это? Я, знаешь, двадцать пять лет о нем не думала! Брат и брат! Все люди братья! А теперь!.. Он умирает, ты понимаешь это?
Сережа. Ну зачем ты так говоришь? Он же согласился что-то принимать!..
Гюля. Это еще хуже! Он только потому согласился, что ему уже все – все равно! Ему эти лекарства ни черта не дадут!
Сережа. Гюлечка! У него здоровый организм! Мама заставляет его есть! Ну от чего он может умереть!
Гюля. От тоски! От бессмысленности жизни! Боже мой, Боже мой! Что же на него наехало?! Жил себе и жил! Машину покупать собирался! И вдруг – на тебе! Прозрел! Сменил мещанское счастье на высокую любовь! Сначала бросил жену с ребенком, теперь себя в гроб вгоняет и всех остальных – туда же!..
Сережа. В чем же ты его обвиняешь? Что он больной? Или что он дурак? Разве это не одно и то же? Он ведь эту девочку любит, ты сама знаешь! Ну что, он виноват, что он не соображает, куда ему девать эту любовь, если он на ней женится?! Ты же ему свою голову не поставишь!
Гюля (вставая). Да, это был бы самый лучший вариант! (Они снова идут по улице.)
Сережа (неуверенно). Вот поехали бы мы в Москву, взяли бы его с собой!.. Может, он там в себя придет! (Гюля молчит. Внезапно она останавливается.)
Гюля. Слушай, Сережка, я тут вконец обалдела!.. Что у тебя с работой? Ведь ты же не можешь вечно находиться в командировке!
Сережа. О, что есть наша жизнь, как не вечная, то есть временная!..
Гюля (перебивая). Не валяй дурака! Что тебе сказали, когда ты последний раз ездил в Москву?