Сережа. Гюля-ханум, я надеюсь, что этот раз был не последний!
Гюля. Ну что ты издеваешься? Имею я право знать, сколько ты здесь еще пробудешь?
Сережа. Гюля-ханум, я здесь пробуду столько, сколько мне понадобится!
Гюля. Ну а с работой что же будет?
Сережа. Ах она бедняжка! Что же с ней будет?
Гюля. Да ты что? Не хватало еще, чтоб ты из-за меня без работы остался!
Сережа. У нас в стране безработных нет, ты что-то путаешь!
Гюля. Нет, Сереженька, это не годится! Представляешь, что скажут твои родители!
Сережа. Гюль, а Гюль! Давай пойдем скорее! Узнай лучше у своего папы, что он собирается говорить этим самым!
Гюля. Зачем ему еще что-то говорить? Он уже и так сделал все, что мог! Сначала потащил его к психиатру, чтобы весь город узнал, что у него сын ненормальный, – а теперь пойдет его сватать!
Сцена пятнадцатая
Квартира Адигезаловых. День. Марьям сидит в неудобной позе, уставившись в одну точку. Хлопает входная дверь. Марьям вздрагивает. Входит Ибрагим.
Ибрагим. Это я!
Марьям. Ну что?
Он проходит через комнату, садится на диван.
Ибрагим. Когда я умру, меня, пожалуйста, в ящик не кладите! Похороните меня просто в земле!
Марьям. Это все, что ты мне хочешь сказать? (Он молчит.) Ты мне больше ничего не хочешь сказать?!
Ибрагим. Ни-че-го!
Марьям. Хорошо! Хорошо! Теперь я знаю, что мне надо сделать! Я себя керосином оболью! А что мне остается? Мой сын умирает! Ты, вместо того чтобы ему помочь, заявляешь такие вещи! Эта дрянь думает только о себе и о своих развлечениях! Зачем мне жить?
Ибрагим. Слушай, Марьям! Ты что это говоришь? Это кто о себе думает? Моя дочь, да? Это она о себе думает? Другая на ее месте давным-давно уехала бы в Москву!
Марьям. Ты за нее не беспокойся! Она делает только так, как она сама считает нужным! Ее никто никогда не заставит! Что бы она ни делала, она всегда будет госпожа!
Ибрагим. Ты что, надеешься ее изменить?
Марьям. Мои надежды кончились! Все кончились!
Двор. Тюля бежит к подъезду, потом поднимается по лестнице.
Тюля (вбегая в комнату). Папочка! Ну что? Что?
Ибрагим. Тюля! Я уже давно!.. Гюлечка! Ты скажи, за что мы тебя целый год мучаем? Что ты здесь видишь, кроме оскорблений? Ты в жизни что-нибудь плохое сделала? Я что, этого не знаю?
Тюля (испуганно). Папа, что ты говоришь?
Ибрагим. Ты думаешь, я не знаю, какая ты? Да лучше тебя есть на свете хоть один человек?
Тюля (кричит). Папа, что с тобой?! Что случилось?!
Ибрагим. Ничего не случилось!
Гюля. Ты там был?
Ибрагим. Гюля, там ничего не получится! Я не виноват, клянусь тебе! Всё! Всё! Потом об этом! Я не могу сейчас! Марьям! Ты уходишь? Подожди, я с тобой!
Марьям. Тебе же завтра на работу!
Ибрагим. Ничего, я уже там ночевал, я привык! Гюля, этот мальчик, если хочет, пусть приходит сюда! Надо что-то решать! У тебя не две жизни, у него тоже!
Гюля. Папа, может, мне поговорить с Гасан Ахмедовичем?
Ибрагим (кричит). Я сказал – все!! Ты будешь заниматься своими делами! Хватит! Не сегодня, по крайней мере!
Марьям (подходит к нему). Пойдем! (КГюле) Дверь на цепочку закроешь!
Гюля бродит по пустой квартире. Подходит к телефону, подымает трубку, кладет обратно. Уже глубокая ночь. Она все не ложится.
Рассвет. Гюля, закутанная в большой черный платок, стоит у окна. Рассветает над плоскими крышами, над совершенно пустыми дворами, над безлюдным берегом-бульваром. У самой воды носятся и кричат чайки.
Пустой переулок.
Сцена шестнадцатая
День. Огромный двор. В центре играют в футбол. Дети носятся, играют в классы, в веревочку. Взрослые занимаются своими делами прямо во дворе. Старуха, сидя на земле, стегает шерсть. Двое мужчин в пижамах заняты шашлыком. Какой-то старик читает вслух желающим газету. Сережа и Михаил Аркадьевич пересекают двор, здороваясь направо и налево. Входят в подъезд, поднимаются по лестнице. На всех дверях – таблички с именами хозяев. Они останавливаются перед дверью с надписью "М. А. Цатурян".
Михаил Аркадьевич (щелкает по табличке). Проект надгробной надписи! (Звонит.)
Им открывает немолодая женщина, очень величественная и красивая.
Нина. Добрый день! Надеюсь, ты не потерял ключ, Миша?
Михаил Аркадьевич (позвякивая ключом). Нет-нет!
Просто, когда я вижу эту штуку (показывает в сторону двери), я каждый раз сомневаюсь, туда ли я попал!
Нина. Зато теперь все проходимцы знают, куда им сразу обращаться, и могут не беспокоить соседей!
Михаил Аркадьевич. Нина! Где ты видишь проходимцев? На этой картине – два кандидата наук!
Нина. Ну и что? Зато уголовник, которого ты не так давно приводил ночевать, наверное, уже стал доктором! Своих наук, конечно!
Ната (хорошенькая девочка с толстой косой). Мам! Какой он тебе уголовник? Он что, самого себя вез в тюрьму, что ли? Он брата своего ехал навестить!
Нина. Ну, я думаю, там разберутся в его характере! Особенно, если он предъявит им наши ложки!
Михаил Аркадьевич. Да! В нем не вовремя взыграл эстетизм, и он прихватил с собой наши ложки! Очень красивые!
Ната (вытаскивает ложку из буфета). Вот такие! (Объясняет) Эта грязная на кухне лежала!
Нина (подает М. А. блюдечко с таблетками и стакан воды). Редкий случай! Можно посмотреть на то, чего уже нет!
Михаил Аркадьевич (проглотив таблетки). Нина! Нас обедом надо кормить, а не воспоминаниями!
В ванной. Михаил Аркадьевич умывается, Ната подает ему полотенце.
Михаил Аркадьевич. Тут меня не слишком ругали?
Ната. Ну что ты, ты же сегодня молодец!
В комнате. Все усаживаются за стол.
Нина (к Сереже, продолжая разговор). Я так буду вам благодарна!
Сережа. Ну что вы, ерунда какая! Мне бы только попасть в Москву!
Михаил Аркадьевич. В чем дело? Нина, ты, пожалуйста, не давай ему никаких поручений! У него своих дел по горло, а в твоих он ничего не понимает!
Сережа. Михаил Аркадьевич! Вы будете себя вести согласно достигнутой договоренности? (Делает Нине знак, чтобы она не сердилась.)
Нина (очень светски). Тебя послушать, так жить по-человечески – это по меньшей мере уголовное преступление! Он ведь тоже человек! Он женится, у него будет семья! Появятся такие же заботы и такие же проблемы!
Михаил Аркадьевич. А я вот не хочу, чтоб у него были такие проблемы!
Нина. Миша, с таким несерьезным отношением к жизни!..
Михаил Аркадьевич. Это у меня оно несерьезное? Да ты вообще знаешь, что такое жизнь? Ей-богу, это не то, что ты за нее принимаешь!
Нина. Что делать! Темный я человек! Можешь меня просветить!
Михаил Аркадьевич. Не бойтесь, мадам, я не такой дурак, как вы думаете! Если вам самой ничего в голову не приходит!..
Нина. Мишенька, у нас с тобой двое внуков, а ты хочешь, чтобы я была такой же, как в двадцать лет!
Михаил Аркадьевич (входит в раж). Да, хочу! Представь себе, хочу! Ты что, можешь запретить мне хотеть?
Ната. Папа, с тобой невозможно о чем-нибудь договариваться!
Михаил Аркадьевич. А я ничего такого не говорю! (Подмигивая) Ничего нового!
Нина (к Сереже). Я все хочу вас спросить, как этот мальчик, у которого депрессия?
Сережа. К сожалению, все так же, если не хуже!
Нина. Ах, какой ужас! Несчастные родители! (К Михаилу Аркадьевичу) Леночка звонила перед вашим приходом! Сашеньке уже разрешили гулять, а у Анечки опять температура поднялась! Никак не проходит!
Михаил Аркадьевич (его словно подхлестывает). Если бы Леночку что-нибудь на свете интересовало, кроме ее детей, они бы столько не болели!
Нина (чуть не со слезами). Миша! Я тебя прошу! Я тебе уже говорила! Пусть я буду у тебя кем угодно! Но я с ума схожу, когда ты с таким бессердечием говоришь о детях!
Михаил Аркадьевич. По-моему, я схожу с ума по этому поводу!
Нина (опять говорит примирительно). Ну что ты хочешь от бедной Леночки? Она так хорошо кончила институт, работает, и это при том, что у нее двое маленьких детей! Ну чем она перед тобой виновата? Тем, что она не Эйнштейн?
Ната хихикает с чувством собственного превосходства.
Михаил Аркадьевич, который уже "опомнился", тоскливо разглядывает надпись на банке.
Нина. Тебя послушать, мы здесь все злодеи, мещане и полные идиоты! Натка, а ну покажи Сереже, какую ты задачу решила на олимпиаде! Никто больше не сумел!
Ната (вреднющим голосом). А вот не покажу!
Нина. Это еще что такое?
Ната. А потому что он сказал, что он математику разлюбил!
Сережа (очень кисло). Ну, я пошутил!
Ната. А я все равно обиделась!
Сцена семнадцатая
Утро в больнице. Шум, суета. Нянечки развозят тележки с завтраками. Старенький доктор идет по коридору, здоровается со встречными. Замечает больного, который стоит у окна.
Доктор. Это еще что за новости? Кто вам разрешил? Больной. Устал лежать, доктор! Сил моих нету!
Доктор. Немедленно на место!
В палате. Гюля с тонометром в руках садится на край кровати.
Больной (радостно). Доктор, я сегодня без снотворного до шести часов!.. (Видя ее безразличие, обиженно умолкает.)
Гюля мерит ему давление, смотрит невидящими глазами на табло.
Больной. Доктор, мне больно!..
Гюля перематывает манжетку, делает все заново.
Больной (громко). Мне больно! Вы делаете мне больно!
Гюля (оторопело смотрит на тонометр). Он испортился! Я сейчас!
Ординаторская. Гюля сидит на тахте.
Медсестра (входит). Гюля, тебя Семен Григорьевич! Гюля встает и тут же падает на пол.
Гюля лежит на тахте, вокруг – все отделение. Медсестра развинчивает шприц.
Старенький доктор. Ну хорошо! Ну, уже все в порядке! (Гюля слегка кивает. Все начинают расходиться.)
Медсестра (на ухо Гюле). Гюля, что с тобой? Может быть?..
Гюля. Нет-нет! Все нормально! Где мои туфли?
Кабинет.
Старенький доктор. Я отпущу кого-нибудь из девочек тебя проводить!
Гюля. Не надо, Семен Григорьевич! Я пойду, мне близко!
Гюля бродит по городу. Садится на какую-нибудь скамейку, потом идет дальше. Снова садится, снова идет.
Вечер. Квартира Адигезаловых. Марьям и Ибрагим то подходят к окну, то прислушиваются к шуму на лестнице.
Ибрагим. Все! Она больше домой не придет!
Марьям. Это я виновата! Но я не могла ей этого не сказать, не могла!
Ибрагим. Я тебе не должен был говорить!
Марьям. Ну убей меня за это, убей!
Ибрагим. Собирайся, пойдем! Я не могу здесь больше оставаться!
Улица. Гюля входит в телефонную будку.
В пустой квартире звенит телефон. Гюля опять набирает номер. Рядом с будкой останавливается машина. Гюля хочет выйти. В машине сигналят. Гюля пугается, пытается вернуться обратно в будку. Из машины выглядывает Мурадов.
Мурадов. Что, испугалась своего старого пионервожатого? Гюля. Ох, ну тебя, Володька!
Мурадов. Куда звонишь в столь поздний час?
Гюля. Домой! А там никого нет!
Мурадов. Вот счастье! Везет же некоторым! Слушай, раз такое дело, поехали кататься!
Гюля (садясь в машину). А у тебя там не будут волноваться?
Мурадов. А у меня там ко всему привыкли!
Машина едет по темному городу. Гюля и Мурадов молчат. Наконец, Гюля замечает, что они в третий раз проезжают одно и то же место. Она даже высовывается в окно, чтобы убедиться в этом. Мурадов замечает ее реакцию и останавливает машину.
Мурадов. Я этот дом ненавижу!
Гюля. А здесь ведь уже никто не живет!
Мурадов. Ты думаешь, я этого не знаю? А мне все равно! Ненавижу и все! (Смотрит на дом, затем переводит взгляд на Полю.) Слушай, Гюль, а правда, что твой брат… заболел, а жена его за это из дома выгнала? (Поля смотрит на него изумленно, потом делает движение, словно кивая.)
Мурадов. Боже мой! Ну люди! До чего дошли! Ой-ёй-ёй! Вот так, живи на свете, чтобы с тобой в любой момент могли такое сделать! Гюля, а ты сама-то замуж не собираешься?
Гюля (со страшной усмешкой). Собираюсь!
Мурадов (испугавшись ее интонации). А за кого, если не секрет?
Несколько мгновений она молчит, потом, рыдая, бросается ему на шею.
Мурадов. Гюлечка, родная моя, дорогая, золотая!
В машине. Гюля с каменным лицом смотрит перед собой.
Мурадов сидит, схватившись за голову.
Мурадов. Гюля, это невозможно, ты пойми, это невозможно! Ты этого не сделаешь! Да я лучше убью этого человека!
Гюля. Это не облегчит сложившуюся ситуацию!
Мурадов. Да что это вообще такое? Как он смеет такое требовать?
Гюля. Он ничего не требует, Володя! Он из ума не выжил! Но он не хочет видеть свою сестру в нашей семье, когда он… (осекается) вот так ко мне относится! Он не желает чувствовать себя бедным родственником! И это его право!
Мурадов. А у тебя, значит, никаких прав нету?
Гюля. Как это – нету? У каждого полное право делать так, как он считает нужным! И каждый так и делает!
Мурадов (шепотом). А он очень старый?
Гюля (мрачно усмехаясь). К сожалению, не очень!
Мурадов. Нет, нет! Этого все равно не будет! Это сумасше ствие чистой воды! Да ты сама посуди! А если бы ты уже была замужем?
Гюля. Все есть, как есть! По-другому не бывает! (Она низко опускает голову.)
Они сидят молча. Мурадову делается дурно от тишины.
Он поворачивает ручку радио и тут же выключает его.
Мурадов. Я Сережку видел как-то раз! Но он мне ничего не рассказывал! Я вообще думал, что он давным-давно в Москве! (Гюля отрицательно качает головой. Мурадов трогается с места.) Знаешь что? Давай мы сейчас же к нему поедем!
Гюля. Володя, ты с ума сошел! Там же все спят!
Мурадов. Ну и что? Они будут спать, а ты тут самоубийством заниматься?
Гюля. Володя, остановись, я сейчас из машины выброшусь!
Мурадов (кричит). Да не туда я еду, не туда!
Машина мчится по ночному городу.
Мурадов. Я как посмотрю – что с нашим классом сталось, Боже мой! Ты про Гришку слышала? (Гюля кивает.)
А теперь – вот – твой брат! (…) Я всегда думал, что хоть у Андреева все хорошо, – а что теперь получается?
Гюля (еле слышно). Все равно у него будет все хорошо. (Отворачивается.)
Мурадов (понимает ее слова по-своему). Ты так думаешь? (Поля не отвечает. Он тяжело вздыхает, грустно качает головой.) Ну, тебе виднее!
Машина едет по городу мимо каких-то безликих строений.
Мурадов. Гюль, а помнишь, как я ваш класс водил на лимонадный завод, на экскурсию? Вы так там все перепились! Мы с Маринкой с трудом вас оттуда вытащили
Сцена восемнадцатая
Комната Сережиной матери. Сережа и Гюля.
Сережа. Ты сумасшедшая! Ты изуверка! Ты понимаешь, что ты говоришь? (Поля молчит.) Ты понимаешь, что ты делаешь?
Гюля (глухо). Другого выхода нет!
Сережа. Ты понимаешь, что если бы тебя заставляли умереть, это было бы легче в тысячу раз!! Так умрешь – и все! Атак надо умирать каждый день!
Гюля. Но этого никто не предлагает!
Сережа. Чего?
Гюля. Чтобы я умерла!
Сережа. Хорошо! А что будет со мной – уже совсем неважно?
Гюля. Это важнее всего!
Сережа. Для кого?
Гюля. Для меня! Я тебя люблю! Я тебя люблю всю свою жизнь!
Сережа. Ты не сделаешь этого!
Гюля. Ты пойми… так получилось не по нашей вине, но теперь… что бы мы ни сделали!.. Ты пойми, когда… когда она мне сказала, уже ничего сделать было нельзя!.. Мы не можем сделать так, чтобы этого не существовало, понимаешь? Тут уже нечего выбирать!
Это ведь никуда не денется!.. Мы не можем променять себя на…
Сережа. Гюля! Я тебя не отдам! Я не отдам тебя на эту пытку! На что ты рассчитывала, когда сюда шла?