Окунувшись в "угрюмый мир эссеистики" и испытав жестокое разочарование, один из современных журналистов поставил этому увлечению свой диагноз: "Для большинства эссе - стиль мышления и способ естественного отбора. Для графоманов - заразная болезнь, передающаяся интеллектуальным путем". В этих условиях самое сложное для читателя - понять: очередное эссе - то ли профессиональная удача пишущего, то ли продукт графомании. В ситуациях сплошных "нет" (единого определения - нет, общей концепции жанра - нет, критериев безупречного жанра - тоже нет) велик соблазн говорить "да" даже там, где для признания "качеств" нет оснований. Как показывает анализ современной эссеистики, авторское "я" обычно ориентируется на какие-то отдельные черты классического эссе, упуская его сущностные характеристики.
Но есть еще одна, публичная сторона жанра: эссе превратилось в универсальный тест интеллектуального уровня человека. Хочешь поступить в Гарвардский университет, напиши семь эссе на заданную тему. (В других университетах мира сходные требования, разве что количество может быть иным.) Не минует эта участь и тех, кто хочет работать в престижной фирме. Из этой же серии - газетно-рекламные конкурсы эссе, интернет-конференции и другие формы, если можно так сказать, целевой эссеистики.
Ветер перемен, налетевший на современную газетную публицистику, перемешал всю тщательно уложенную колоду жанров. И в этом переполохе еще не устоялись понятия "разрушенных", "обновленных", или "новых", жанровых образований. Все чаще звучит оправдание "жанровых гибридов", вообще никого и ни к чему не обязывающих.
Что же произошло? Исчез памфлет - один из жанров "тяжелой артиллерии" публицистики. До неузнаваемости изменился фельетон. Посерьезнел, поскучнел, посерел и перестал быть похожим на самого себя очерк. По вполне понятным причинам исчезла передовая статья, символ и оплот директивного стиля. Утвердилась статья-исследование, рассыпались по газетной полосе разнообразные "колонки", "мнения", "заметки по поводу", "интервью с ведущим" рубрику известным журналистом. Комментарий ворвался в строгую нейтральную корреспонденцию, оживляя ее авторской нотой. Читателя интервью теперь отвлекают элементы портретного очерка. Заметка все смелее вступает в союз с рекламным анонсом. Рецензия устремляется в другие жанры, окончательно перепутывая все карты.
Жанровый торнадо спровоцирован стихией свободы, порой переходящей во вседозволенность. Появились даже предложения дать научный ход новому явлению в теории публицистики, которое окрестили "новым русским публицистическим стилем". Мысль эта мне кажется коварной, потому что новое название оправдывает хаос. Подтвержденный и оправданный научными аргументами, он может быть узаконен. Тогда бедный читатель, не доросший до понимания такого нового, окончательно запутается в дебрях журналистских "измышлизмов". Именно поэтому мы обращаемся к газетной практике с позиций стилистики текста и находим много позитивных моментов: экспансия эссе в другие жанры обновила газетную публицистику, сделала ее адекватной запросам XXI века. Разрушение стилистического единства часто оборачивается рождением нового.
От "мы" до "я" - четверть века: стилистические приемы эссеизации
В стилистическом плане изменения в авторской публицистике выражаются в переориентации позиции автора от социальной (идеологической) к эссеистической. Это и есть главный объект нашего исследования на данном этапе.
В российской публицистике эссе - жанр документальный, а в других национальных культурах он может быть как документальным, так и художественным, неизменно присутствующим на газетной полосе. Российская эссеистическая публицистика, безусловно, знаменует новый этап в развитии жанровых вариантов современного эссе, а впервые вводимая здесь в научный оборот категория "эссеистическая позиция автора" является, на наш взгляд, важным ориентиром в исследовании композиционно-речевой структуры публицистических текстов.
Изучение эссеистической позиции автора идет в аспекте стилистики текста и композиционной поэтики публицистики и отражает взгляд на стилистическую категорию позиции автора как динамично функционирующую структуру. Отметим, что под эссеизацией мы понимаем использование элементов эссе в других жанрах газетной публицистики. Это, очевидно, и следует считать следствием перехода позиции автора на качественно новый уровень. Методология комплексного исследования и методика декодирования позволяют выявить лингвистические средства и композиционные приемы создания авторского "я" в переходных жанровых формах, близких к эссе.
В аспекте лингвистики текста грани перехода от "человека социального" к "человеку частному" (концепция Г.Я. Солганика) всегда уловимы в языковом плане. И здесь идет активная разработка проблемы, тоже соприкасающейся с проблемой имиджа современного публициста. Важно отметить, что развитие методологии гуманитарных знаний диктуется сегодня не абстрактными научными целями, а их сопряженностью и нацеленностью на практические нужды в общении, в развитии профессиональных умений и навыков прочтения текста. В том конкретном их применении, которое угадывается в нестандартном подходе к традиционно сложившимся представлениям об одном и том же явлении. Поиск точек соприкосновения через пересечение разных научных направлений, расширение допустимых границ исследования становятся импульсом для новых открытий. И это вовсе не парадокс нашего времени: с одной стороны, "интернетизация", стремление к информативности и железной логике, с другой - расширение спектра гуманитарных знаний, открывающих новые методологии и возможности комплексных исследований текста.
Широкий филологический подход к проблемам поэтики публицистического текста основывается на синтезе знаний о лингвистических и стилистических возможностях композиции и композиционно-речевой структуры современных газетных жанров. Мы уже упоминали, что рассматриваем эссе как жанр пограничный, принимающий в зависимости от авторского "я" литературную и документальную формы. Литературные формы эссе в русской литературе - и об этом тоже мы уже говорили - оригинальные и разнообразные. А наша нехудожественная эссеистика столь же богата?
Отечественная эссеистика 30-40-х годов была яркой страницей культуры, вдохновенно созданной писателями и журналистами. Тексты И. Эренбурга, М. Шолохова, А. Толстого и многих других времен Великой Отечественной войны имели форму открытого публицистического монолога. Однако в послевоенные и более поздние годы жанр исчез, оказавшись невостребованным (объяснение было простое: зачем писать, если не печатают?). И так вплоть до середины 80-х - начала 90-х, когда появилась качественно новая публицистика.
Политизированные газетные жанры в свое время вытеснили со страниц эссеистически откровенные, непредсказуемые по своим выводам, неудобные для официальной пропаганды. Только во второй половине 80-х - опять же как слепок времени - возродились интерес и потребность в старом жанре. В значительной мере этому способствовало традиционно ответственное отношение публицистов к своей профессии и вынужденно приглушенное авторское "я" во времена общественного застоя. В свое "я" журналист вкладывает личное отношение к происходящему в мире, а это - обдуманная и, как правило, философски обоснованная концепция. Поиски выхода из тупиковых ситуаций в таких материалах не заканчиваются назиданием, а настраивают на "думание": задумайся, сопоставь свой опыт в осмыслении явлений с нестандартным поворотом в мыслях автора.
Функция воздействия и убеждения - не самая главная в такого рода текстах. Важнее затронуть сознание читателя, заставить заглянуть в самого себя и самому осмыслить вечную проблему "я и мир" во всех ее возможных вариантах. Это означает - разбудить в нем желание настроиться на эссеистическую тональность. А. Аграновский, блистательный эссеист и публицист, выделял лиричность как особый признак публицистики и отстаивал право на нее как в теории, так и в практике. Он писал: "Настоящая публицистика лирична. Говорю, разумеется, не о сантиментах, не о всхлипах. Лирична она в том смысле, что автор берет на себя смелость выступить со своими переживаниями, навеянными жизнью общества". Лиричность в контексте философской рефлексии отделить от эссеистичности достаточно трудно.
Симптомы эссеистического насыщения чувствовались во всех традиционно сложившихся, но обновленных жанровых формах. Под рубриками "Мнение", "Версия", "Интервью с самим собой", "Колонка публициста" и других публиковались "мысли-прогнозы" о "проблемах-прогнозах". Раскрепощенное "я" смелело и все дальше отходило от коллективного и привычного "мы", хотя еще совсем недавно эссе несло на себе печать заносчивого авторского "яканья", не нужного властям умничания и пустого философствования. Даже у признанных эссеистов А. Аграновского, С. Кондрашова, М. Стуруа и других жанр как таковой не вызывал положительных эмоций, они предпочитали не ставить рубрику "эссе" над своими явно эссеистическими текстами. Одни считали планку жанра столь высокой, что, чуть-чуть не дотянув до нее, читатель будет разочарован ("Ну какое же это эссе?!"). Другим мешала никем не объясненная его непризнанность, "общее мнение", что эссе - вообще сомнительный жанр.
Жанровая мимикрия эссе и способность к выживанию спасли его - оно снова на виду, и даже изучается форма открытого авторского "я" в публицистике в новом разделе науки - имиджелогии. Для нее важно мнение, как говорится, от первого лица, т. е. языковой потенциал самовыражения журналиста в эссеистическом "я".
Переход от формы коллективного "мы" к форме частного "я" оказался для публицистики длительным и болезненным. Девальвация жанра, выразившаяся в размывании их границ, снижение требований к языку, падение престижа профессии в целом открыто обсуждаются во многих СМИ. Даже само понятие "публицист" приобрело, как утверждают современные исследователи, трудноуловимый насмешливый оттенок. И, добавим, все чаще воспринимается, как на Западе: человек, занимающийся рекламой. Оптимистами остаются разве что исследователи-лингвисты, доказывающие, что публицистика была и остается смысловым ядром журналистики.
Обратимся к журналистской практике, взяв за критерий определение эссе, которое в большей степени, чем другие, соответствует нашему пониманию: "жанр глубоко персонифицированной журналистики, сочетающий подчеркнуто индивидуальную позицию автора с ее изложением, ориентированным на массовую аудиторию. Основой жанра является философское, публицистическое начало и свободная манера повествования. Эссе относится к жанрам с нестрого заданными жанровыми характеристиками".
Публицистическая статья В. Лошака "Пластмассовые мальчики" ("Известия", 15 февраля 2005) - о профессионализме современной журналистики и о журналистах. По стилистическому облику она близка к эссе. Сосредоточенность автора на себе, на своих мыслях о мире и своем понимании проблемы отражает чувство внутренней свободы. Это проявляется и в модальности субъективной оценки: я вижу, понимаю, думаю. "мой коллега" попал в ситуацию, "я совсем не за то.", я "хотел бы быть гонятым..." Эта модальность открывает границы для ассоциаций, сопоставления мечты и реальности, для рассмотрения проблемы с разных точек зрения.
Что-то автору очевидно и понятно, а что-то вызывает у него вопросы и сомнения: "в журналистике, видимо, образовались какие-то пустоты", что-то "размыло" "фундамент профессии - любопытство к жизни."". Рассмотрение явления приводит к выводу: "Маятник нашей журналистики очень сильно качнулся от литературного, несвободного письма советской эпохи к текстам, холодно безразличным по принципу: "Меня послали - я написал". Так у автора родился "мыслеобраз" - "пластмассовые мальчики"".
В "мыслеобразе" ("эссеме") отражается движение мысли автора от конкретных фактов к обобщающей идее. Чтение текста по методике декодирования помогает настроиться на автора, вести с ним мысленный диалог. Заголовок - первый шаг в установлении контакта читателя с автором. Важно понять, что именно в заголовке - публицистический образ ("образная мысль" автора) или символ, диктующий выбор жизненных путей и моделей поведения.
Проследим движение публицистической мысли в этой статье. Составим тематическую сетку. Она выглядит примерно так.
Первенцы эпохи Интернета, не умеющие работать с живым материалом, пришли в СМИ.
Журналистика и журналисты всегда на виду. Позиция высказана через субъективно-оценочную информацию: "наш небосклон никогда не бывает "без звезд"; "читатель верит им (звездам. - Л.К.) и платит деньги не только за то, чтобы быть в курсе событий, но и за общение с любимыми авторами"". И неожиданно резкая смена тональности, открыто выраженный гнев автора: ".как много паразитов слетелось на этот мед пусть маленькой, но общественной известности". В журналистике образовались "пустоты", которые "и заполнили пластмассовые мальчики и девочки".
Плохое знание жизни у молодых журналистов, отсутствие "любопытства" к ней ведет к серости текстов: "Читателю не передаются заключенная между слов и строк энергия, обаяние мысли, трепет - их просто нет, да и взяться неоткуда".
Идет развитие "эссемы": "Пластмасса ведь не горит, она лишь плавится и при этом коптит". Одновременно расширяется и мировоззренческая позиция автора: "Копоть возникает на месте сенсаций", "пафос на месте смелости, шутки ниже пояса на месте чувства юмора; бесконечное "я" как рецидив полного отсутствия интереса к непластмассовому миру".
Риторический вопрос: "Может быть, есть биологическая загадка лишь в том, почему "пластмассовые мальчики" так медленно взрослеют". Дан и ответ: "Инфантильные дядьки" ленивы и циничны: они на все "забили. Меня послали - я написал".
""Пластмассовые мальчики и девочки" на виду потому, что им кто-то платит. За что?" Цепочка последующих риторических вопросов по этому поводу рассчитана на эмоции читателя. Нездоровая ситуация в профессии имеет и более глубокие социальные причины: "Наверное, не будь такого ажиотажа на рынке информации, не появись вместе с профессиональными издателями такие же пластмассовые миллионеры, чьи капиталы сформировались куда раньше вкусов, а чувство прекрасного остановилось на каталоге готовой одежды от Джорджи Армани, наша журналистика могла бы взрослеть немножко по-другому". Сослагательное наклонение и вводные слова - один из приемов эссеизации, и автор им не раз пользуется.
"Пластмассовые миллионеры" оказывают российской журналистике "медвежью услугу": "Судьбы журналистов, престиж марки - все это не в счет". Утверждение усиливается фактами печальной участи газет и журналов.
В концовке - обращение к читателю, который для автора, в первую очередь, его коллега: ". у журналистики, как и у любой профессии, должен же быть внутрицеховой иммунитет. Хотя бы для того, чтобы всех не судили по "пластмассовым мальчикам". И еще - "Хотел бы быть гонятым". В сослагательном наклонении.
Декодируя текст В. Лошака, мы попытались прочитать его с позиций читателя через лингвистический механизм и стилистические эффекты в системе текста. Эта методика позволила выявить и элементы эссеизации в нем авторского "я": риторические вопросы, диалог воображаемых коллег-журналистов, иллюстративные образы, мыслеобраз "пластмассовых" журналистов, сопричастный и одновременно отстраненный взгляд на профессию. Это все витки спирали, по которым двигалась мысль автора, насыщая текст эссеистическим началом.
Философская аналитическая статья, казалось бы, наиболее консервативный тип текста, не очень охотно переходящий в русло личностной эссеистики. Тем не менее в стилистике текста Б. Орлова "Кто спасет Россию?" ("Известия", 24 мая 2006) кардиограмма биения эссеистического пульса достаточно четкая. Отметим, какие приемы эссеизации мы обнаружили у автора.
Вопросы самому себе, размышления, аналогии, рассмотрение всех граней проблемы и уточнение в форме вставной конструкции: "она же российская и общечеловеческая". После этого, как будто попутно брошенного замечания, все сказанное ранее обретает иной смысл. Опыт сравнения национальных социальных программ с опытом аналогичных программ в других государствах в подтексте несет отрицательный заряд в оценке всех этих "новшеств" и требования "особого пути".
Само понятие "опыт" оказывается в тексте многозначным: совокупность знаний автора; его чувственное восприятие происходящего; опыт других стран; опыт - мысленный эксперимент в сопоставлении конкретной ситуации с исторически апробированными результатами и т. д.
Эссеистическое "я" автора чувствуется и в интонации текста, в обнаженных и нелицеприятных оценках, в паутине мыслей о сомнительной идее "особого пути" России. И оставленный читателю шанс домыслить недосказанное, продолжить разговор, который автор обрывает глаголом в сослагательном наклонении, предполагая возможность здравого решения проблемы: "Не хотелось бы очередной такой встряски. Остается надеяться на здравый инстинкт российского общества к самосохранению".