Покуда лесные эльфы скатывают бочки в реку, а Бильбо готовится прыгнуть в ледяную воду и покинуть пещерные чертоги, эльфы поют бочкам напутственную песню. Они, безусловно, понятия не имеют о том, что у них есть слушатель. Бильбо знает, что эльфы поют не для него, и, охваченный волнением, скорей всего, даже не обращает внимания на их пение. И однако же оказывается, что песня эльфов имеет примечательное значение для единственного мыслящего существа, которое ее слышит.
Песня начинается с того, что певцы провожают бочки в дальний путь:
Down the swift dark stream you go
Back to lands you once did know!
Leave the halls and caverns deep,
Leave the northern mountains steep,
Where the forest wide and dim
Stoops in shadows grey and grim!
Плывите по быстрому темному потоку / обратно в земли, которые вы когда-то знали! / Покиньте чертоги и глубокие пещеры, / покиньте крутые северные горы, / где лес, обширный и сумрачный, / гнется в серых угрюмых тенях!
Не знаю, как откликнулись бы на этот наказ бочки, но, если песню слышат гномы, слова этого наказа должны звучать для них воистину сладостной музыкой. "Покинуть чертоги и глубокие пещеры", где они были заточены без веской причины и томились без надежды на освобождение? Покинуть "лес, обширный и сумрачный", с его "серыми угрюмыми тенями"? Эти слова эльфам не пришлось бы повторять дважды! Вернуться "в земли, которые вы когда-то знали"?
Торин мечтал о таком финале и стремился к нему уже добрую сотню лет. По странной, неожиданной иронии лесные эльфы, сами того не ведая, становятся первыми провозвестниками окончания долгого похода и возвращения короля Под Горой.
Далее песня прослеживает путь бочек через заболоченные земли на восток:
Float beyond the world of trees
Out into the whispering breeze,
Past the rushes, past the reeds,
Past the marsh’s waving weeds,
Through the mist that riseth white
Up from mere and pool at night!
Follow, follow stars that leap
Up the heavens cold and steep;
Плывите за пределы мира деревьев / под шепчущий ветер, / через камыш, через тростник, / через колышущиеся травы болот, / сквозь белесый туман, который подымается / с прудов и озер по ночам! / Следуйте, следуйте за звездами, что восходят / в небесах, холодных и высоких…
Отметим, до чего схож этот куплет с "Песней ветра", которую исполняют гномы в седьмой главе. Бочки в песне лесных эльфов сопровождает "шепчущий ветер", а не ревущий ураган из песни гномов, однако движутся они по тому же пути. Подобно ветру из гномьей песни, минуют они тростники и камыш, а затем проплывают над прудами и озерами [36] . Что еще примечательнее, бочки получают довольно неожиданное напутствие: "Следуйте за звездами, что восходят в небесах, холодных и высоких". Конечно, сами бочки вряд ли станут следовать этим словам в буквальном смысле, однако читателю следует припомнить горний ветер из песни гномов, который, промчавшись над Долгим Озером и окрестностями Одинокой Горы, "покинул мир и полетел над обширными морями ночи". Эльфы, без сомнения, просто забавляются, однако их слова перекликаются с песней гномов. Бочки (и гномы, сидящие в них) не взлетят в небеса в прямом смысле этого слова, но вполне возможно, что их подхватит тот самый небесный ветер, который несет гномов к Озерному городу и который вскоре будет раздувать дым, поднимающийся из логова дракона. Впрочем, финал песни меняет курс этого плавания и посылает бочки в ином направлении:
Turn when dawn comes over land,
Over rapid, over sand,
South away! and South away!
Seek the sunlight and the day,
Back to pasture, back to mead,
Where the kine and oxen feed!
Back to gardens on the hills
Where the berry swells and fills
Under sunlight, under day!
South away! and South away!
Down the swift dark stream you go
Back to lands you once did know!
Сверните, когда рассвет поднимется над землей, / через пороги, через песок, / на юг! Все дальше на юг! / Устремитесь к солнечному свету и дню, / вернитесь к пашне, вернитесь к лугу, / где пасутся быки и коровы! / Вернитесь к садам на холмах, / где ягоды зреют и наливаются соком / под солнечным дневным светом! / На юг! Все дальше на юг! / Плывите по быстрому темному потоку / обратно в земли, которые вы когда-то знали!
Последние строчки песни предвкушают совсем иное возвращение домой, возвращение в страну мира и изобилия. Это цивилизованный, возделанный мир, край "пашни", "луга" и "садов на холмах". Край солнечного тепла, которое благосклонно льется на сочные ягоды и, быть может, на ромашки в траве. У эльфов, само собой, на уме земли, которые "на юге! Все дальше на юге!" – края, из которых прибывают к ним различные товары. Однако же, если бы Бильбо прислушивался к песне, он наверняка заметил бы сходство и с его родными местами, которые остались далеко на цивилизованном западе, по ту сторону Дикого Края. Повторяющаяся строчка "…обратно в земли, которые вы когда-то знали!" – сразу бросается в глаза в контексте книги, которая, в конце концов, именуется "Туда и Обратно". Напутствие, которое эльфы дают бочкам в этом последнем куплете, ненамеренно относится к Бильбо – точно так же как первые куплеты были связаны с гномами. Когда над краем, в который направляется хоббит, взойдет новая заря, он действительно "свернет" и "устремится к солнечному свету", возвращаясь к "садам на холмах". Как заново осознал Бильбо во время своей злосчастной службы придворным взломщиком в чертогах короля лесных эльфов, он ничего более не желает так страстно, как вернуться в земли, которые когда-то знал. Пускай себе гномы и близятся к концу своего похода, но Бильбо предстоит еще проделать долгий путь, прежде чем он достигнет цели своего путешествия.
10. Возвращение короля. Радушный прием
Удача. Единственная приличная дорога
Уплывая вниз по реке из Черного Леса, Бильбо впервые видит вдалеке Одинокую Гору, которая "глядит поверх болот на лес", словно поджидая хоббита и его спутников. Тотчас же рассказчик в очередной раз подчеркивает сверхъестественную удачу Бильбо и его друзей: "увидеть ее [Гору], пускай и издалека, – само по себе неслыханное везение" (перевод мой. – Т. К .). Прислушиваясь к разговорам плотовщиков [37] , Бильбо узнает, что "тропа через Черный Лес" – та самая, которой Бильбо и гномы шли по совету Беорна, – "на своем восточном конце одичала". Тропа, которую путникам было строго-настрого заказано покидать, привела бы их, вполне вероятно, к гибели, если б только они до конца последовали этому совету.
В этих известиях читатель может снова разглядеть уже знакомую схему. То, что гномы сошли с тропы и вначале заблудились в лесу, а затем угодили в безнадежное заточение в темнице лесных эльфов, казалось тогда непоправимым несчастьем. Впрочем, и то, что в горах путников схватили гоблины, то, что сначала под горами, а затем на поверхности они сошли с намеченного пути, тоже мнилось в то время катастрофой. Первое отклонение от маршрута обернулось, судя по словам Беорна, удачей, поскольку прежний маршрут ничего хорошего путникам бы не принес. Необыкновенное везение, которое сопутствовало гномам при втором изменении маршрута, рассказчик подчеркивает еще настойчивее. Он сообщает читателю, что "единственным безопасным путем от северной окраины Черного Леса до равнины под сенью гор теперь оставалась только река, а реку охраняла власть короля лесных эльфов" (перевод мой. – Т. К .). Таким образом, пребывание в плену у эльфов не просто в конце концов сыграло на руку Бильбо и гномам – без него просто невозможно было обойтись. "Сами видите, – настойчиво продолжает рассказчик на тот случай, если читатель еще не понял его откровенных намеков, – Бильбо удачно напал на единственную приличную дорогу". Единственный доступный путь к Горе пролегал через погреба лесных эльфов, но гномы в жизни не добрались бы туда, если бы прежде не попали в плен и если бы им не подвернулся "невероятно" счастливый случай, предоставивший возможность побега, которую не упустил смышленый и решительный взломщик.
Сам этот взломщик целиком и полностью сознает ту роль, которую на этом отрезке пути сыграла удача, и, несмотря на опасности и неудобства их нынешнего положения, понимает, что "ему повезло куда больше, чем он рассчитывал" (перевод мой. – Т. К. ). Похоже, ветер судьбы из песни гномов и впрямь несет Торина и его спутников к Одинокой Горе. Направляется он в драконье логово, но прежде ненадолго остановится, дабы раздуть пламя надежд и радостных предвкушений в Озерном городе.
Возвращение, предсказанное встарь
Странный город, стоящий прямо посреди Долгого Озера, "на высоких прочных сваях", по-прежнему преуспевает, даже "под сенью далекой горы, где залег дракон" (перевод мой. – Т. К .). Правда, были времена, когда этот город был "еще богаче, еще могущественнее, чем теперь", и вносил свою лепту в "войны… и деяния, память о которых осталась лишь в легендах". То было, когда "на Севере процветал Дэйл", а "в Горе жили гномы". Теперь "многое уже забылось", и жители Озерного города "почти не помнят" тех времен. Впрочем, они не в силах забыть прошлое окончательно. Всякий раз, когда озеро мелеет в засуху, на его берегах видны "прогнившие сваи огромного города" (перевод мой. – Т. К .), напоминание об утраченном величии их предков.
Еще до того, как Торин и его спутники появляются в Озерном городе, читатель узнаёт, что в умах его жителей имеется внутреннее противоречие. Они, может, и подзабыли собственную историю, зато прекрасно помнят песни и легенды. Некоторые горожане до сих пор поют "старые песни про гномов – хозяев Горы, про королей Трора и Трейна из народа Дьюрина, про появление дракона и гибель властителей Дэйла". Выглядят эти песни как точный исторический очерк, основанный на событиях, о которых мы, читатели, узнали по ходу книги, однако сами жители Озерного города явно не считают их таковыми. Не надо забывать, что гномы живут долго, и хотя падение гномьего царства Под Горой случилось при жизни Торина, на самом деле произошло это сто пятьдесят с лишним лет тому назад. Не одно поколение озерных жителей покинуло мир с тех пор, как Смог опустошил Одинокую Гору и Дэйл, и теперь эти события считаются древними легендами.
Впрочем, некоторые песни, не забытые в Озерном городе, не столько вспоминают прошлое, сколько смотрят в будущее. В тех песнях поется, как "в один прекрасный день Трор и Трейн вернутся, и тогда золото потечет рекой из ворот Горы, весь край огласится новыми песнями и радостным смехом". Озерный город не только хранит смутную память о славном прошлом, но также лелеет надежды на исполненное величия будущее. Город не позабыл окончательно своего давнего короля, не потерял надежды на то, что он вернется из изгнания.
Потому-то внезапное прибытие Торина и поражает город точно удар молнии, тотчас пробуждая и память о прошлом, и надежды на светлое будущее. Местные жители "не слишком бдительно" охраняют город, несмотря на близость дракона, – поскольку некоторые из них открыто "сомневаются в существовании дракона". Возвращение Торина, однако, мгновенно все изменяет. Воображение горожан, откликаясь на это событие, вспыхивает, как сухая солома. Они так моментально и безоговорочно принимают Торина, что стражники, "те, кто поглупее, выбежали из караулки, как будто ожидали увидеть текущее по реке золото". Возбуждение распространяется по городу "с быстротой пожара", приводя к сценам "всеобщего ликования". По словам рассказчика, перед домом, где поселили гномов, "целыми днями… толпился народ и распевал песни; стоило кому-нибудь из гномов высунуть нос на улицу, его радостно приветствовали". Жители Озерного города, судя по всему, вновь поверили старым песням, которых по большей части не помнили либо считали недостоверными, – поверили на изумление быстро и безоговорочно.
Легко, впрочем, обмануться, посчитав такую стойкую веру озерных жителей более достойной похвалы, чем есть на самом деле. Безудержное воодушевление горожан больше смахивает на новую глупость, нежели на возвращение к прежней мудрости. Читателю надлежит проявлять бдительность и не поддаваться первому впечатлению, даже когда он слышит песню горожан. На первый взгляд можно решить, будто перед нами вариант одной из старинных песен, предрекающих возвращение короля гномов, – тех самых песен, о которых говорилось в начале главы. Однако же, если внимательно перечесть песню, станет ясно, что это не совсем так. Явление Торина, безусловно, пробудило в умах воспоминания о пророческих песнях, и "кто-то затянул куплеты старых песен, в которых говорилось про возвращение короля Под Горой", тем не менее помнят все эти люди именно отдельные куплеты , а не песню целиком. "Кто-то подхватил песню", – сообщает рассказчик, то есть подхватили уже не те, кто начал петь. Таким образом, кажется куда более вероятным, что песня, которую слышит читатель, по сути, новая. Да, ее источник – куплеты слышанных когда-то старинных песен, но при этом содержит она не древнее пророчество, а современное – и довольно глупое – воодушевление.
Первые две строфы этой песни посвящены самому королю гномов и воссозданию его королевства:
The King beneath the mountains,
The King of carven stone,
The lord of silver fountains
Shall come into his own!
Король под горами, / король резного камня, / повелитель серебряных фонтанов / вступит в свои права!
His crown shall be upholden,
His harp shall be restrung,
His halls shall echo golden
To songs of yore re-sung.
Будет поднята его корона, / будут натянуты струны на арфу, / в чертогах зазвучит золотое эхо / песен, что пелись в древности.
Вторая строфа, в частности, близко перекликается с песней гномов "Далеко за туманные холодные горы", которая исполняется в первой главе, – те же короны, арфы, эхо в гномьих чертогах и песни, звучащие под землей. Отклик этот, хотя и очевидно ненамеренный, вполне уместен, поскольку песня горожан повествует об осуществлении столь желанного возвращения гномов, возрождении погибшего королевства и обретении сокровищ, о коих с такой любовью пели гномы в Бэг-Энде Под Холмом.
Однако же песня жителей Озерного города выдает основательный пробел в их образе мыслей. Отметим, что почти вся вторая строфа построена с использованием пассивного залога – в ней перечисляются действия, но не уточняется, кто именно будет их совершать. Каким-то образом на арфу короля будут натянуты новые струны. Кто-то снова запоет песни, что пелись в древности. А главное, корона короля "будет поднята" – но каким образом и кем? Все эти события явно только должны произойти. Этот грамматический выверт во второй строфе прямо указывает на нераспознанную проблему, которая связана со всеобщим ликованием в Озерном городе. Никто и ничего пока еще не свершил. В Одинокую Гору еще предстоит войти. Королевство еще предстоит возродить. И от дракона еще предстоит избавиться. Кто-то должен все это сделать – однако горожане поют и веселятся так, словно все, что они описали в песне, уже произошло.
Последние две строфы от короля гномов переходят к еще более оптимистическому описанию того, что произойдет в округе:
The woods shall wave on mountains
And grass beneath the sun;
His wealth shall fl ow in fountains
And the rivers golden run.
Леса заколышутся на горах / и трава под солнцем; / его богатство заструится фонтанами, / и реки золотые потекут.
The streams shall run in gladness,
The lakes shall shine and burn,
All sorrow fail and sadness
At the Mountain-king’s return!
Потоки побегут в радости, / озера засверкают и запылают, / уйдет вся печаль и грусть / при возвращении короля Горы!
Здесь также видится перекличка с первой песней гномов. Если гномы поют о соснах, которые "ревели на вершинах" под ветром от крыльев подлетающего дракона, то жители Озерного города воспевают новую поросль травы и деревьев, которая покроет ныне безжизненные склоны и будет приветливо колыхаться под легким ветерком.
Последние строфы совпадают с бездумным воодушевлением горожан даже больше, чем второе четверостишие с его настораживающим страдательным залогом. Трава и деревья зазеленеют в пустоши и на склонах самой Горы. Богатство потечет рекой, и реки заструятся золотом. Повсюду воцарится радость; печаль и грусть сгинут бесследно. Эта воображаемая картина неземной утопии, которая тут же и настанет с возвращением короля гномов, безусловно, привлекательна, вот только верится в нее с трудом.
Однако посреди всего этого света и благолепия стоит особняком одна зловещая строчка: "Озера засверкают и запылают". Диссонанс, который вносит в песню эта строчка, станет еще явственнее, если читатель уже знаком с тем, что произойдет пару глав спустя: Смог сожжет Озерный город. Картина пылающих и сверкающих озер, конечно же, может быть связана с упоминанием рек, текущих золотом, – по крайней мере именно так вполне могут рассуждать горожане. Тем не менее строчка эта выделяется в тексте по двум причинам: во-первых, она не такая приторно оптимистическая, во-вторых, предсказывает событие, которое и в самом деле произойдет.