Последнюю треть XX в. словенская литература встретила и прошла на подъеме, реализовав себя плодотворно и многогранно. Она обогатилась произведениями национальных классиков и открыла новые имена, обращалась к национальной истории и затрагивала "больные" темы недавнего прошлого и современности, подвергалась воздействию со стороны других литератур и искала опоры в собственной литературной традиции. К главным особенностям этого периода можно отнести, во-первых, подчеркнутое проблемно-стилистическое разнообразие текстов. На фоне продолжения традиций социального реализма и упрочения позиций модернистского искусства появляется много произведений "пограничной" прозы, поэзии, драматургии, написанных на стыке реалистического и нереалистического методов. В процесс взаимодействия или игры многочисленных "измов" в начале 1980-х гг. оказался включен также и постмодернизм. Во-вторых, на этом этапе чрезвычайно трудно говорить о приоритете какого-либо типа литературного творчества. И если на протяжении почти полутора веков "неформальным лидером" в литературе оставалась поэзия, то теперь проза и драматургия составили ей достойную конкуренцию.
Картина литературного процесса не была бы полной без учета еще одного специфического явления – литературы словенского зарубежья. Исторические катаклизмы, передел территорий, перенос границ привели к тому, что этнические земли словенцев уменьшились почти на две трети. Около 200 тысяч словенцев живут в Европе за пределами Словении: в северной Италии, Австрии, Венгрии. Они остались в своих исконных областях, но являются гражданами других государств. Важным фактором сопротивления ассимиляции для этого населения стала литература на родном языке, получившая в современном литературоведении название "заграничная" и рассматриваемая как одна из "ветвей" национального культурного "древа". Условно всех авторов европейской диаспоры можно разделить на "триестских" и "австрийских". К первым относятся прозаики А. Ребула (род. 1924) и Б. Пахор (род. 1913), поэты М. Кошута (род. 1936) и М. Кравос (род. 1943), ко вторым – прозаики Я. Месснер (1921–2011), Ф. Липуш (род. 1937) и поэты А. Кокот (1936–2012), Г. Януш (род. 1939), Я. Освальд (род. 1957), Ц. Липуш (род. 1966). В конце 198 0-х гг. в период "потепления" была восстановлена связь с еще одной "ветвью" национальной словесности – литературой словенской эмиграции. Первая объединенная антология прозы словенского зарубежья "Под южным крестом" вышла в Словении в 1992 г.
Проза
Словенская проза рассматриваемого периода развивается в нескольких тематических направлениях. Целый конгломерат проблем, связанных с историей, Второй мировой войной и современностью находит новое преломление в разных формах. Одной из наиболее продуктивных ее разновидностей становится исторический роман, образующий несколько основных жанровых модификаций. За десятилетие с небольшим – с 1968 по 1982 г. – было опубликовано свыше тридцати исторических романов и повестей, обращенных, как правило, к событиям национальной истории. При этом в них очевидна тенденция искать и находить исторические связи словенского народа не на Балканах, а в остальной части Европы. Стремление человека к свободе как вневременная категория стало предметом изображения А. Ребулы в романе "На ветру Сивиллы" (1968). Наблюдения "окультуренного" варвара, вошедшего благодаря уму и природной интеллигентности в свиту римского императора, за нравами жителей Великой Римской империи времен Марка Аврелия, когда ее просветительская политика стала сменяться военной диктатурой, составляют основу произведения. Автор пытается найти связь словенской культуры с древнеримской цивилизацией, основанную не только на территориальном признаке, но коренящуюся и в духовной сфере. В похожем ключе написан и роман М. Михелич (1912–1985) "Иноземец в Эмоне" (1978), с юмором рассказывающий о политических и любовных интригах провинциальной глубинки Римской империи.
Давние традиции в словенской литературе имеет историческая проза биографического направления. Идея популяризации национальной истории и ее героев, восходящая еще к началу века, легла в основу серии научно-популярных книг о знаменитых словенцах. Помимо серьезных монографий, исключающих саму возможность творческого вымысла, издаются романы, отличные по типу художественной условности, в которых авторы дают волю фантазии, "препарируя" ту или иную историческую личность. Одним из лидеров исторической прозы этого типа является Мими Маленшек (1919–2012), автор романов о композиторе XVI в. Якобе Гал лусе – "Послушай, земля" (1968), дилогии о двух выдающихся поэтах конца XIX в. Драготине Кетте (1876–1899) и Йосипе Мурне (1879–1901) – "Поющие лебеди" (1970–1971), романа о крупнейшем словенском поэте-романтике Франце Прешерне – "Ноктюрн поэта" (1992). Добросовестная работа с документами сочетается у Маленшек с тихой грустью по "старым, добрым временам". Ностальгическая нота характерна и для романа известного литературоведа и прозаика Антона Слодняка (1899–1983) "Чужой" (1976), вышедшего к столетию со дня рождения выдающегося словенского прозаика и драматурга начала XX века Ивана Цанкара (1876–1918).
Интерес к национальной истории и ее преломлению в настоящем объединил авторов, принадлежащих к разным поколениям и художественным школам: романы классика социального ре ализма А. Инголича "Прародители" (1975) и "Горели костры" (1977) соседствуют с романами более молодых и новаторски ориентированных В. Кавчича – "Пустота" (1976), А. Хинга – "Чародей" (1976), С. Вуги – "Эразм Предъямский" (1978), Д. Янчара – "Галерник" (1978).
К исторической теме театральный режиссер, прозаик и драматург Андрей Хинг пришел через драматургию. Его роман "Чародей" открывает для словенской литературы эпоху "новой" исторической прозы. Он представляет собой две параллельно развивающиеся сюжетные линии, первая из которых обращена к событиям почти вековой давности, вторая же посвящена проблемам современной Словении. Одно название объединяет, по сути, два законченных художественных произведения, главы которых чередуются.
К началу века заштатный словенский городишко Ресно обрастает приметами нового времени: проведена железная дорога, как грибы после дождя, появляются маленькие частные фабрички, процветает лесоторговля. Социальные контрасты внешне скрыты за патриархальным благообразием и единодушной ненавистью обывателей ко всему чужому. С приездом в этот медвежий угол фургона бродячих комедиантов, жизнь которых полна "роковых страстей", в характере главного героя преуспевающего торговца Виктора Котника происходит странная для окружающих метаморфоза: в нем оживает способность испытывать давно забытое чувство стыда. Окружающий мир, досконально известный, давно исчисленный в прибылях, вдруг ошеломляет его обилием красок, запахов, звуков.
Правнук Виктора Котника Петер воспитан под сенью семейного предания об "оцыганившемся" предке, виновнике угасания когда-то славной династии коммерсантов, пустившемся в скитания по белу свету. Разговоры о былом благополучии сыграли в жизни молодого человека роковую роль. Мягкий, неглупый, к деньгам даже равнодушный, Петер совершает растрату. Выйдя из заключения и бесцельно бродя по городу, он встречает сначала свою бывшую возлюбленную Азру с приятелем, а затем экс-учителя, пьянчужку "профессора" Миливоя Сирника. Несмотря на непрезентабельную внешность и страсть к вранью, у старика есть одно "чародейское" свойство – искренняя вера в возможность чудесной перемены к лучшему для любого, самого пропащего человека, и это притягивает к нему людей, как магнит. Проницательный Сирник быстро распознает, что общий недуг его молодых друзей – эгоцентризм и полная душевная апатия. Искусно направляя беседу в целительное русло самовыражения и самопознания, он доказывает драгоценность искреннего человеческого разговора, помогающего собеседникам разобраться в своих проблемах. К финалу трагическая безысходность линии прошлого все явственнее высвечивает слабую надежду настоящего. Параллель аутсайдера XIX и аутсайдера XX в., одинаково "выпадающих" из общего течения жизни, интегрирует два временных плана. В конце романа, когда современное действие перемещается в Ресно, временные пласты, разделенные уже не по главам, а по эпизодам, сближаются, взаимопроникают: под "соединительным" проливным дождем снует из эпохи в эпоху расписной фургон бродячих комедиантов, смутивших когда-то покой старого Котника, и магический лейтмотив Хинга: "Сочувствуй!" звучит одновременно для прадеда и для правнука. Первого обретенная человечность сделала скитальцем, второго – возвратила к жизни, к людям.
В художественном решении романа Хинг-драматург оказал несомненное влияние на Хинга-прозаика. Об этом свидетельствует его чутье к сценичности жизненных ситуаций, осязаемость образов, локализация места действия, "диалоговый костяк" романа. Диалоги являются основной сюжетообразующей единицей, поскольку именно в беседах персонажей рождаются мотивации их последующих действий или поступков. Речь героев "уравновешивают" их внутренние монологи, авторские комментарии, немногочисленные зарисовки природы. В книге мало примет сегодняшнего дня. В то же время исторический колорит прошлого века, несомненно, выдержан.
Действенным средством разоблачения штампов в образе мышления и поведении персонажей становится у Хинга ирония, причем важна не столько стилистическая амплитуда иронических приемов, сколько содержательный потенциал иронии, ее способность почти неощутимо, как бы пунктирно выстраивать логически убедительную авторскую концепцию.
Следующий исторический роман Хинга "Горизонт в мотыльках" (1980), усложненный включением в него драмы "Триумфальная арка", представляет собой еще один художественный эксперимент: соединение "испанской" или "южноамериканской" темы со словенской – "триестской" или "приморской" (сопоставление не случайно: первое переселение словенцев в Южную Америку, вызванное экономическими причинами, относится к 1878 г., когда аргентинское правительство в поисках свободных рабочих рук обратилось за помощью к Вене).
Новая историческая проза Хинга положила начало появлению в словенской литературной практике различных форм жанрового синтеза исторического романа и романа о современности. Примером такого синтеза служит и книга Йожефа Сноя "Йожеф или ранняя диагностика рака сердца" (1978), автор которой полагает, что путь к пониманию современности лежит через возрождение мифа. В современный сюжет он вплетает фрагменты древней истории, свободно перенося действие из наших дней в древний Египет и соединяя в одном герое библейского Иосифа и словенца конца 1970-х гг.
Жанровый синкретизм характерен и для ретроспективного панорамного романа Андрея Цапудера (род. 1942) "Рапсо дия 20" (1982), синтезировавшего в себе черты историко-политической прозы и семейной хроники. Рассказ о межвоенном двадцатилетии, которое пережила Словения, находясь в составе Королевства Югославия, писатель ведет в контексте европейской истории, опираясь на ключевые события и документы. Одну из главных посылок, определивших дальнейшее направление национального политического сценария, он видит в поведении национальных правящих кругов в период между двумя европейскими войнами. Заложниками их непродуманной тактики становятся рядовые словенцы, среди которых члены семьи сенатора Франца Нойбауэра, хлебнувшие лиха на фронтах Первой мировой войны. В книге 1991 г. "В поисках иного" Цапудер продолжил историю Нойбауэров во времена оккупации и социалистического строительства.
Событием в литературной жизни стал дебют в жанре исторического романа ныне одного из самых известных в Европе и Америке современных прозаиков и драматургов Словении Драго Янчара (род. 1948). В романе "Галерник" (1978), за который в 1979 г. автор был удостоен высшей национальной литературной награды – премии Ф. Прешерна, Янчар на материале истории Европы XVII в. обратился к экзистенциальным проблемам преодоления личностью духовного кризиса. Тема столкновения героя со временем, в котором он вынужден существовать, была продолжена в романе "Северное сияние" (1984), повествующем о жизни предвоенного Марибора.
Действие романа "Галерник" происходит в разгар гонений инквизиции второй половины XVII в. на землях Германии. Это было жестокое время для Европы, его атмосфера диктует автору сдержанную манеру повествования и обуславливает мрачную метафоричность произведения. Эпоха ересей, религиозного фанатизма, судов инквизиции, чумных эпидемий – "чумная" эпоха – и отмеченная Сатаной, бесовская, "чумная" судьба главного героя Йохана (Иоганнеса) Отта, мечущегося в поисках возможности противостоять злу и безумию своего времени.
Уроженец княжества Нейсе, в прошлом ремесленник, лекарь, толмач, военный наемник, словом, человек бывалый и стремящийся быть независимым, Отт вызывает зависть у запуганных инквизицией обывателей и пристальный интерес ее самой. Став, скорее из любопытства, чем по идейным соображениям, членом тайного, оппозиционного официальной церкви религиозного братства реформатов – Штифты, он роковым образом меняет свою жизнь.
Роман сочетает в себе черты традиционной исторической и интеллектуально-философской прозы: подлинность эпохи, документальность, историческую детерминированность главного героя, с одной стороны, и вневременные проблемы бытия и сознания, человека и окружающего его мира, решенные на экзистенциально-пессимистической основе, с другой. Герой представляет собой личность, порожденную бесчеловечной средой Средневековья, и одновременно воплощает в себе образ всех гонимых, спасающихся бегством, встречавшихся в разные периоды мировой истории.
Исторические события, всегда точно переданные, интересуют Янчара лишь постольку, поскольку позволяют показать и объяснить человеческое как родовое. Йохан Отт – песчинка, влекомая водоворотом жизни по землям Центральной Европы, он пересекает границы государств, переживает гонения инквизиции, находит кратковременное пристанище у пышной женской груди, чтобы в конце концов убежав с галеры, погибнуть от чумы. Но за это время он узнает вкус свободы, успевает ощутить ценность и неповторимость своего "я", не подчинившегося ни людям, ни Богу. Писатель не скрывает свою западноевропейскую ориентацию в вопросе об исторических традициях словенцев, мотивируя такую точку зрения не только тем, что в описываемое время словенские территории входили в состав одной из сильнейших империй Центральной Европы, но и единством религии: католическая церковь являлась международным центром феодальной системы, противостоящим как греко-православному, так и мусульманскому миру. Распространение в XVI в. протестантизма также приблизило словенцев к европейской культуре. Автор упоминает в романе словенского просветителя, сторонника Реформации, последователя Эразма Роттердамского, "отца" словенской письменности Приможа Трубара (1508–1586), чье имя век спустя было под запретом в словенских областях, входивших в состав империи Габсбургов.
Образ Йохана Отта строится преимущественно на внутренних монологах, которым свойственна эмоциональная рефлексивность. Наедине с собой герой не притворяется: отчаяние, боль, ярость выплескиваются наружу. Грубоватая речь Отта контрастирует с нервным и тревожным голосом автора-комментатора.
Такая "двойная" интонация романа, лишенного к тому же графически выделенных диалогов, в сочетании со снами и галлюцинациями главного героя, безусловно, усложняя текст, придает ему большую выразительность.
Судьба героя романа трагична, полна роковых случайностей, необъяснимых совпадений. Янчар затрагивает проблему метафизически трактуемого трагизма и таинственности человеческой юдоли. Отт проходит социальные, психологические, нравственные, физические испытания, искушение богатством и нищетой, и каждое из этих состояний вносит нечто новое в его миропонимание. Пытаясь как-то преобразить свою жизнь, противостоять злой или доброй воле провидения, человек способен изменить лишь незначительные частности, но ему не дано стать полновластным хозяином своей будущности, – утверждает Янчар.
Предметно-стилистическая привлекательность исторического жанра на некоторое время отодвинула на второй план центральную тему словенской прозы после 1945 г. – военную. Но во второй половине 1970-х гг. интерес прозаиков к периоду антифашистского сопротивления вновь пробуждается. Однако это произведения уже иного видения и уровня восприятия. В 1974 г. в Триесте А. Ребула и Б. Пахор выпустили сборник "Эдвард Коцбек – свидетель нашего времени", который вновь приковал внимание всей Словении к "поэту эпохи". Создатель редких по искренности и философской глубине военных дневников – "Товарищество" (записи 1942–1943 гг.), "Словенское посольство" и "Документы" (1943), опубликованных впервые в середине 60-х гг., Коцбек вошел в национальную прозу как автор, сумевший обнажить всю трагическую для словенцев противоречивость военного противостояния, поднял вопрос о роли и месте национальной интеллигенции во Второй мировой войне. Содержащееся в книге Ребулы и Пахора интервью с Коцбеком, в котором тот поднял одну из "запретных" для социалистической системы тем – массового истребления ополченцев-домобранцев в 1945 г., по сути братоубийства, – получило в республике широкий резонанс. Стало очевидно, что в обществе назрела необходимость сказать правду о войне, переосмыслить, расшифровать, а, порой, и полностью переоценить эпизоды национально-освободительной борьбы.
Стремление по-новому взглянуть на военное лихолетье было присуще как тем, кто непосредственно участвовал в партизанских походах, так и тем, кто в годы оккупации был еще слишком юн. К первым относятся Б. Пахор – роман "Некрополь" (1967), В. Зупан – роман "Менуэт для двадцатипятизарядной гитары" (1975), К. Грабельшек (1906–1985) – роман "Ниобея" (1977), Б. Зупанчич – роман "Ночь и день" (1977). Книги "Любовь" (1979) М. Рожанца, "Смерть отца Винценца" (1979) П. Божича, "Осада неба" (1979) В. Кавчича (род. 1932), "Гавжен хриб" (1982) и "Трещина в кресте" (1986) Й. Сноя представляют произведения второй группы авторов.