Полагают, что третий критерий обладает наиболее универсальным характером, все остальные – факультативны. Т.Н. Молошная, монографически описывая субстантивные словосочетания в славянских языках и разграничивая словосочетания и сложные слова, пришла к выводу, что никакие другие критерии, кроме формального, не продуктивны, а таким формальным критерием для неё является морфологическая цельнооформленность, выражающаяся в неизменяемости по падежам и числам первого компонента анализируемого образования [Молошная 1975]. Однако этот критерий, в целом успешно "работающий" при описании сложных слов литературного языка, не всегда выдерживает проверку на материале фольклорных текстов.
Во-первых, для устно-поэтического текста характерна частая дистактность частей тех образований, которые в литературном языке считаются сложными словами типа жар-птица (мы не имеем в виду разрывы слов при распеве):
Жар как птицю опустила я со клеточки
(Барсов, № 61).
Во-вторых, не "работает" в качестве дифференцирующего признака и критерий фонетической цельнооформленности (единичности ударения). Известно, что фольклорному тексту свойственна повышенная подвижность акцента, а также постоянная тенденция к энклитизации и проклитизации. Недаром в фольклористической литературе появилось понятие эпической лексемы (А. Лорд), которая может включать два морфологически цельнооформленных слова. Например, одним ударением обладают устойчивые сочетания типа сине море, чисто поле и т. п. Предельная подвижность ударения, снятие речевой интонации и замена её просодией, повышенная вариативность и т. п. обусловливают гибкость и прихотливость фольклорного слова. Например:
Ты писала б письма-грамотки
По-заране-пору-времечко[Орлов 1962].
В-третьих, неизменяемость компонента, графически изоморфного слову в литературном языке, служит достаточно убедительным аргументом в пользу того, что перед нами часть сложного слова. Согласно критерию морфологической цельно-оформленности, мы должны были бы следующие случаи вывести за пределы сложных слов:
И стал Васильюшко по Нову-граду похаживать.
Ище есть ему цена да во Нов'е-городе?(Рыбн. II, с. 33)
Однако столь же широко распространены аналогичные слова с неизменяемым первым компонентом:
Давно ль выехал из Волын-града из Галича?
(Рыбн. II., с. 28)
Неизменяемым может стать компонент, который обычно склоняется:
Красну девочку в полон взяли,
К граф-Румянцеву приводили(Рыбн. II., с. 44).
Близки к этому случаи, когда первый компонент изменяется, но по своей падежной форме не совпадает со вторым компонентом:
Ай, по бережку конь идёт.
Сива-гривушкой помахивает(Лир. рус. св., № 107);
Да на подушке плиса бархатной <…>
Да тут Иван-от чесал кудри(Лир. рус. св., № 140).
С учётом критерия морфологической цельнооформленности сочетания с приложениями свет-батюшка, свет-дубровушка Т.Н. Молошная безоговорочно относит к разряду сложных слов [Молошная 1975: 39]. И действительно, в значительном количестве случаев компонент свет морфологически не меняется:
– Ой кому же эти перья подбирать будет?
– Да вдовушке да свет Марьюшке(РФЛ, № 163).
Однако компонент свет очень часто варьируется в морфологическом и словообразовательном отношении:
По мостиночке с утра стану похаживать,
Я на светушков – на братьицов поглядывать(Барсов, с. 43);
Разрядят да светы – братцы богоданыи
(Барсов, с. 43);
Светов братьицов я не одобряю
(Барсов, с. 43);
У кормильца света – батюшка
(Барсов, с. 51).
Аналогично и приложение может не соответствовать определяемому существительному в падеже:
Я проглупала родитель свою матушку
(Барсов, с. 62);
Как приду я нонь, горюшиця,
Ко родитель – своей матушке!(Барсов, с. 52)
Факультативность изменения первого компонента приводит к парадоксальным случаям, когда однотипные конструкции в пределах одного и того же контекста принципиально различны: по критерию литературного языка, в первом случае это слово, во втором – сочетание слов. Например:
Как я буду величать свёкр-батюшка,
Как я буду называть свёкру-матушку(РФЛ, № 66).
Думается, что решение вопроса о границах фольклорного слова возможно только при том условии, что мы откажемся от привычных нам критериев литературного языка и взглянем на фольклорный текст как явление особого рода. Вспомним классика языкознания: "В самом деле, что такое "слово"? Мне думается, что в разных языках это будет по-разному. Из этого собственно следует, что понятия "слово вообще" не существует" [Щерба 1958: 9]. Этот тезис необходимо иметь в виду в анализе такого специфичного явления, как народно-поэтическая речь, где почти каждое слово "запрограммировано" другим словом и всем текстом произведения в целом.
Строка народно-поэтического произведения пульсирует, сжимаясь и разжимаясь, гибко подчиняясь напеву или плясовому ритму. Это отражается на грамматической структуре стиха. Вот почему мы обнаруживаем две полярные тенденции. С одной стороны, разрывы слова при распеве (ср.: При-прикладиночка кленовая (Владимир, № 61)) и функционирование частей слова в качестве эквивалента полного слова. С другой стороны, слова сжимаются, прессуются в композиты, наличествующие только в фольклорных текстах. Именно здесь мы видим, как один и тот же комплекс то меняется, уподобляясь слову, то окостеневает и в силу этого сливается с последующим словом.
Фольклорное слово в стихотворном тексте становится своеобразной "поэтической морфемой", т. е. такой речевой единицей, которая равно может быть и отдельным словом, и частью окказионального композита. Только в песенной строке мы можем встретить окказионализмы, которые представляют собой усечённые имена существительные:
Еду я лесом – лес мой невесел,
Еду я полем – поль мой незелен(Прибалтика, № 60);
Венок вила милому.
– Кому этот вен достанется?
Достался вен ровнюшке(Пенза, № 87);
Куст черемухи стоит,
А под этой чермой
Солдат битый лежит(Прибалтика, № 69).
Или слова, в равной степени относящиеся к существительным и к прилагательным:
Ты подуй-ка, подуй, Бурь-погодушка
(Пенза, № 92);
Во секрет слова говаривали
(Кир. II);
Милый бережком идёт,
Радость-песенки поёт(Прибалтика, № 278).
Основной единицей стихотворно-песенного фольклора является строка, которая характеризуется музыкальной, просодической и синтаксической цельностью. Составляющей строки и является "поэтическая морфема" – аналог узуального слова. Думается, что именно это обстоятельство обусловило сохранность кратких прилагательных в атрибутивной функции. Совпадающие по структуре с изолированным корнем, они в равной степени воспринимаются и как автономные определения, и как часть специфического фольклорного композита. В исходной форме (им. – вин. пад. ед. ч. м. р.) они так похожи на морфемы, что в тех случаях, когда одно краткое прилагательное следует за другим, собиратель или редактор соединяют их дефисом: част-крупен дождик, сив-бур-шахматный, бел-горюч камень, сив-космат (Кир., т. 1, № 110, 244, 254, 362). Впрочем, соединяются дефисом и полные прилагательные: удалый-добрый (Кир., т. 1, № 138, 140).
Относительная самостоятельность таких "поэтических морфем" получается из-за ослабления связи между ними, возможной дистактности и перестановки. Например, частое в причитаниях, записанных Е. Барсовым, "слово" дайволюте-тко объясняется в сноске как результат перестановки внутри сочетания дайте-тко волю: "Дайволюте-тко народ да люди добрые" (Барсов, с. 64).
Композиты в фольклорном тексте
Диалектическое единство отдельности и связанности "поэтической морфемы" в устно-песенной строке первым уловил А.А. Потебня, обозначив его термином сближение. "В устной словесности, а отчасти в просторечии довольно часты не сложения (…) а сближения грамматически самостоятельных слов [Потебня 1968: 415]. Это сближение определяет уникальность композитов, их окказиональный характер, предельный динамизм каждого сложного образования, который проявляется в большой амплитуде вариаций от сочетаний слов до несомненного сложного слова. Наличие постоянного сближения как раз и вызывает затруднения собирателей и редакторов в определении границ слова. Сложные образования, возникшие вследствие интенсивного сближения, мы условно назовём композитами, понимая под этим термином случаи промежуточного состояния между словосочетанием и сложным словом.
Каковы же критерии выделения фольклорных слов, этих "поэтических морфем" песенной строки? Кажется, что легче решить вопрос с теми композитами, в которых грамматически активные компоненты – по форме имена существительные (типа нов город, свет братец, стольно Киев град и т. п.). Второй, находящийся в препозиции, компонент представляет собой краткое или усечённое прилагательное, утратившее способность изменяться по родам, числам и падежам. Полагаем, что перед нами атрибутивные словосочетания с тенденцией наиболее частых превращений в поэтические фразеологизмы. Нет нужды считать сложным словом (с соответствующим орфографическим оформлением) словосочетание буй ветер, если в одновременно бытующих в Воронежской области песенных текстах мы находим примеры морфологической вариативности прилагательного буйный в одном и том же словосочетании. Ср.:
Буйный ветер в лицо бьёт
(Воронеж, № 42);
Буен ветер воротца растворил
(Воронеж, № 14);
Шумит вода без буй ветра
(Воронеж, № 13).
Конечно, не во всех спорных случаях мы можем представить полную парадигму определения – полное / краткое / усечённое. В текстах найдем значительное количество окказиональных образований типа искат гора, золото цепочка и др. Например: По искат-горам вы издили высокиим (Федосова, с. 15. Комментарий на с. 300: искат (искатная) гора 'крутая, со скатами').
Выше мы уже приводили мнение Т.Н. Молошной о принадлежности образований с компонентом свет к разряду сложных слов, а также показали, что в фольклорных текстах компонент этот ведет себя как грамматически активное слово. Не оспаривая мнения Т.Н. Молошной (она говорит только о нормах современного русского литературного языка), полагаем, что для устно-поэтической речи это самостоятельная лексема. В двух примерах из одного и того же сборника:
Будут грубно светы братцы разговаривать
(Федосова, с. 106);
И я иду, да подневольна красна девушка,
И по своим светам – желанныим родителям(Федосова, с. 216).
Графическое оформление первого из них больше соответствует истинной природе лексемы свет.
В современном русском литературном языке самым бесспорным показателем сложного слова считается наличие соединительной гласной о или е. Применительно к фольклорным композитам надёжность этого критерия не столь очевидна. В русских песнях, записанных на территории Латвии, мы встретим золото-ключи и золото-цепочку. Наличие о в конце первого компонента не даёт основания автоматически отнести оба эти образования к числу бесспорных сложных слов, поскольку в одном и том же тексте, но в различных метрических условиях равноправно используется бесспорное атрибутивное словосочетание золотой ключ и золота цепочка. Ср.:
Разгулялась красна девица-душа,
Потеряла свои золото-ключи…
Моим поясом помахивает,
Золотым ключам побрязгивает(РФЛ, № 408);
Тебя хочет Иван-сударь целовать.
Через цветную платью парчёвую,
Через золото-цепочку жемчужную…
Уж я золоту цепочку разорвала(РФЛ, № 56).
Наличие подобной "соединительной" гласной о у компонента стольно: На бумагу-то продаст пусть стольно-Киев-град (Русские эпические песни Карелии, № 172) – так же не даёт оснований квалифицировать композит столько Киев-град сложным словом (мы пока не принимаем во внимание принадлежность компонента град). Само соединение нарицательного определения с именем собственным существительным кажется противоестественным, да и примеров с полным прилагательным стольный в сочетании с существительным Киев былинные тексты дадут нам в значительном количестве.
"Соединительная" гласная о и в композите часто рыбий (гребень): И часто-рыбий-то несет да она гребешок (Федосова, с. 219) – тоже не даёт оснований отнести его к сложным словам. Нет в фольклорном тексте словосочетания частая рыба (?!?), а есть цепочка определений к существительному гребень – частый и рыбий.
Любопытно остановиться на простом, казалось бы, случае с композитом нов город (собиратели и составители предпочитают Иов-город).
Народно-песенные тексты насыщены словосочетаниями с определением новый, которые практически не противопоставлены словосочетаниям с прилагательным старый:
Вы сходите-ко, дети, в нову рощицу
(Печора, № 196);
Иовы травоньки помял
(Соб., 5, № 247);
Что за речкой село, село новенькое
(Новгород, № 111);
Жил я в новенькой деревне, не видал веселья
(Соб., 5, № 124);
По улочке по новой
Ехал мальчик молодой(Соб., 3, № 351).
Отсутствие противопоставления даёт основание полагать, что определение новый включает в свою семантическую структуру сему положительной оценки. Это подтверждается случаями квазиалогизмов:
Долина ж, моя долинушка, нова, широкая
(Соб., т. 5, с. 205);
Я ни вор был ни разбойничик, маладой был охотничий ходить гулять по прилукам,
Па прилучушкам ходить, па новиньким по речонкам,
Па красненьким по девчонкам(Кир. II., 2, 1842).
Если не принимать во внимание предположения о наличия в прилагательном новый оценочного компонента, трудно объяснить эти окказиональные словосочетания. Близок к этим пример:
Он (француз. – А. X.) в свою землю жить пошёл,
Он пошёл, к новой речки подошёл(Кир. II., 2, № 1857).
В поэтических текстах устойчивый бином зелёный сад может дополняться эпитетом новый:
Ах да во зелёненькой новенькой садок
(Истомин-Ляпунов, № 224);
Не прокладывай следа
К нову зелену саду(Соб., 4, № 647);
А за тыном было тыничком,
За зелёным новым садичком(Мезень, № 99);
По-за рощице сизенький спустился
Во зелёненький новенький садок
(Соб., 4, № 577).
Аналогичным может быть объяснение генезиса таких словосочетаний, как новый город, новая песня, новая слобода, новое веселье и др. Даже губернатор может быть новым, хотя о другом, старом, не было и речи:
Астраханскому новому губернатору просьбу сучиняла
(Кир. II, 2, № 1648. То же: № 1795).
Оценочность в слове новый и объясняет повышенную частотность его в русской лирике.
Теперь мы можем иначе взглянуть на часто используемый в фольклорных текстах композит нов/Нов/город:
Он пошёл по Нову-городу
(Кир., т. 1, № 211);
Не диковинка во Нов город сходить (Кир. II., 1, № 1587).
Думается, что только наличие реалии – города Новгород – заставляет собирателя или редактора в тексте песни оформлять композит как сложное имя собственное. В поэтическом сознании носителей русской лирики нов город – составное обозначение города вообще с положительным знаком оценки. Об этом свидетельствует контекст:
Поеду я, удалец,
Во дальние города,
Во новые ворота(Соб., 3, № 549),
и аттракция определения нов:
Ах, да что пойду, молодец, во Нов-город, Куплю нов тесов корабль (РФЛ, № 325), и замена определения нов кратким прилагательным бел, царь и др. в устойчивом фрагменте различных вариантов одной и той же песни. Ср.:
Пойду, пойду
Под бел город каменный