С другой стороны, жанр публицистического романа, создававшегося в специфических условиях тюрьмы, приобрел и свои формально-стилевые черты. Это последовательно развиваемый подтекст в главах, посвящённых любовно-семейным событиям из жизни Веры Павловны; авантюрно интригующее сюжетно-композиционное построение; "спрятанный", но тем самым и особо обозначенный, "вставной", сюжет об "особенном человеке"; многозначительные обращения автора к "проницательному" читателю; система намеков, аллегорий, цитат. Всё это создает многоуровневое художественное пространство и становится проявлением эстетической трансформации действительности, создает этакий модернистский, "барочный" хронотоп, требующий активности читателя, приглашающий к разгадке аллегорического образного ребуса. Так, неожиданно для читателя в главах, обозначенных этапами жизни Веры Павловны, появлялись "внутренние" главы, своеобразный интертекст, как бы совсем другое произведение со своими заголовками: "Гамлетовское испытание", "Первый сон Верочки", "Похвальное слово Марье Алексеевне", "Третий сон Веры Павловны", "Теоретический разговор", "Особенный человек", "Беседа с проницательным читателем и изгнание его".
Пожалуй, проявлением публицистичности становится лишь сама манера подачи художественной реальности: это не столько "изображение", сколько "рассказ" о действительности, в котором чувствуется назидательное, навязчивое присутствие авторского голоса.
Система героев романа была близка композиции "Отцов и детей". Чернышевский группирует персонажей по возрасту, социальной принадлежности и мировоззрению. Старый мир представлен в романе в образах "старших" – Марьи Алексеевны Розальской, Павла Константиновича, Анны Петровны – и "молодых" – Жюли, Сержа, Михаила Ивановича Сторешникова. Ироническое отношение автора к психологии "прошлого" выражено в "Похвальном слове Марье Алексеевне". Этот мир в романс тоже неоднороден. Так, Серж и Сторешниковы олицетворяют праздную жизнь, или на аллегорическом языке романа "фантастическую грязь". "Реальная грязь", связанная с борьбой за существование, ради которой все средства хороши, изображается через судьбу Марьи Алексеевны. Однако она потенциально содержит будущее обновление, из нее вырастает "пшеница" ("Второй сон Веры Павловны"),
Общий публицистический вывод состоит в том, что старый мир нуждается в переустройстве. И мещанская, и дворянская среда ведут к нравственной деградации личности, одних развращая необходимостью приспосабливаться к миру, где всё решают деньги, а других – наоборот, обилием материальных благ, доставшихся безо всякого труда.
"Новые люди" в романе – это Лопухов, Кирсанов и Вера Павловна. Социально они представляют уже знакомый читателю по роману "Отцы и дети" мир разночинцев, но акцент здесь делается не на социальном происхождении и борьбе "нигилиста" с дворянами, а на психологии, образовании, труде, быте "новых людей". Увлеченная симпатия автора к героям этого типа приобретает черты откровенной идеализации и потому дидактизма Чернышевский-философ наделяет героев системой приоритетов "эгоизмов", уже известной по работе "Антропологический принцип в философии" (1860). Он исходит из буржуазного принципа личной "выгоды" как источника деятельности, но придает ему социалистический характер, основанный на преодолении эгоцентризма в пользу общества. Эгоизм "новых людей" Чернышевский называет "разумным". Это трудовая теория, согласно которой человек работает на себя, но результаты его труда приносят пользу окружающим. Писатель с каким-то умилением и чувственным удовольствием, легко объяснимым лишениями тюрьмы, подчеркивает бытовой практицизм своих любимых героев, их умение найти дешёвые и качественные продукты питания ("сливки", например). Материалистическая эстетика писателя эту сторону "жизни" утверждала как "прекрасную".
Социально "новые люди" обращены к практической трудовой пользе. Лопухова и Кирсанова сближает типичное для разночинцев медицинское образование. Примем Лопухов объясняет свое обучение в медицинском Академии практической выгодой. "Мы с отцом видели, – рассказывает он Вере Павловне, – что медики живут гораздо лучше канцелярских чиновников и столоначальников, выше которых не подняться бы мне. Вот вам причина, по которой я очутился и остался в Академии, хороший кусок хлеба". Писатель с сентиментальным любованием и романтическим увлечением изображает эту практически полезную деятельность разночинцев-буржуа. Психологически в них преобладает не жертвенность, а "разумно эгоистическая" профессиональная целеустремленность, активность.
Роль "новых людей" получает просветительское, революционно подготовительное значение. В то же время писатель намекает и на реальную подпольную работу, например, в эпизоде "загородной поездки на острова", в которой участвуют Лопухов, офицер NN и Рахметов. Несомненно участие в революционной работе Лопухова-Бьюмонта после его "ухода со сцены".
Важным в социальном и политическом отношении "делом" становится судьба Веры Павловны. Полемизируя с Тургеневым, создавшим иронический образ "эмансипированной женщины" Евдоксии Кукшиной, Чернышевский увлеченно изображает путь героини, сумевшей разорвать с пошлой мещанской средой, стремящейся к образованию и материальной независимости, к свободной от патриархальных предрассудков личной жизни.
Швейные мастерские, организованные Верой Павловной, были и новым экономическим, и новым социальным, и новым нравственно-психологическим явлением. Героиня стремится помочь в получении независимости другим женщинам. И в то же время "социалист" Чернышевский подчеркивает материальную выгоду деятельности подобного рода коммуны.
Решающее значение в развитии социалистической идеи книги получает "Четвертый сон Веры Павловны", изображающий будущее, в котором люди, "разумно", рационально рассчитав и осознав все "эгоизмы", все "выгоды" коллективной жизни, живут бытовой и трудовой общиной. Писатель увлечённо подчеркивает, как они прекрасны, свободны, что труд для них – высшая радость, проявление любви к другим. Чернышевский воспевает и "новые технологии" труда и быта грядущей цивилизации, где всюду "стекло и алюминий" (так и представляются армейско-зэковские алюминиевые миски и ложки, от которых через педелю чернеют зубы).
Важную роль в изображении "новых людей" играют новые личностные отношения, вынесенные в официальное оглавление романа: "Первая любовь и законный брак", "Замужество и вторая любовь", "Второе замужество". Любовно-семейный треугольник Лопухов – Вера Павловна – Кирсанов разрешался в духе "разумного эгоизма". Лопухов женился на Вере отчасти из-за идейных соображений, для того чтобы вырвать её из пошлой мещанской семьи матери. Это был почти "фиктивный" брак (всё-таки они чувствовали симпатию друг к другу), что в понимании Чернышевского оправдывало "вторую любовь" героини. При всей иронии по отношению к разработке в романе проблемы супружеской измены нужно отметить, что это была острая тема. Ведь по церковным канонам второй брак разрешался лишь в случае смерти одного из супругов. Тяжелейшие нравственно-психологические проблемы, связанные с "узами" брака, имели и жизненное и литературное проявление. Достаточно назвать по существу "историческую" проблему "измены" жены в "Грозе" А.Н. Островского (сегодня такой конфликт разрешился бы обычным разводом) или "Анну Каренину" Л.Н. Толстого. В наше время никакой "общественной" катастрофы не было бы не только в случае с первым мужем, но и со вторым. В жизни существовала та же ситуация. "Скандальная", катастрофическая судьба Тютчева и Денисьевой. Более благополучная (но не без проблем) история Некрасова и Панаевой. Или получавшая "династическую" сложность гражданская семья Александра II и княжны Долгорукой. В этом смысле Чернышевский затронул в романе по-настоящему серьёзную проблему. Отсюда такой действительно "скандальный" – благочестиво гневный или обывательски "хихикающий" – резонанс.
Семейная проблема решалась в духе общей концепции. Лопухов великодушно, почти по-пушкински ("Как дай вам Бог любимой быть другим…"), уступает свою "законную" жену товарищу и во избежание юридических и нравственных осложнений имитирует самоубийство. Уйдя "со сцены", он целиком погружается в революционную деятельность. Личный "эгоизм" супруга отступает на второй план перед счастьем "двоих" и общественной борьбой. Эта жертва "личным" ради революции раскрывается в аскетической психологии и реальных людей (стихотворение Некрасова "Памяти Добролюбова"), и литературных героев – Рахметов у Чернышевского, Павел Власов в романе Горького "Мать".
Женившись на Вере Павловне, Лопухов изначально предоставил ей полную свободу. Она влюбляется в его лучшего друга Кирсанова, который "перевоспитывает" проститутку Настю Крюкову. После смерти Насти Вера Павловна и Кирсанов сочетаются "настоящим" браком, у них рождается ребенок. В финале Лопухов под именем Быомонта возвращается из Америки и женится на богатой дворянке Кате Полозовой, которая "порвала" со своим кругом и которую спас от смерти Кирсанов. Обе пары обзаводятся общим хозяйством и живут в гармонии маленькой коммуной.
Межличностные отношения, изображённые Чернышевским, вызвали наибольший резонанс в публике. Набоков в романе "Дар" приводит суждение Герцена о том, что роман заканчивается не просто фаланстером, а "фаланстером в борделе". Набоков отмечает, что "чистейший" Чернышевский, никогда публичных домов не посещавший, в бесхитростном стремлении "особенно красиво обставить общинную любовь, невольно и бессознательно, по простоте воображения, добрался как раз до ходячих идеалов, выработанных традицией развратных домов". В пример Набоков приводит образ "весёлого вечернего бала", основанного на свободе и равенстве отношений, при которых "то одна, то другая чета исчезают и потом возвращаются опять". Этот "вечерний бал" напоминал сцены из рассказа Ги де Мопассана "Дом Телье". Ирония Набокова лишь, действительно, не учитывает "идеализм" материалиста Чернышевского, изображавшего любовные отношения во время своего двухгодичного заключения в одиночной камере.
Главное внимание Чернышевского было сосредоточено на социальных проблемах. Образ "особенного человека" Рахметова был, по существу, первым литературным воплощением характера "профессионального" революционера. Писатель романтизирует его личность, наделяя чертами исключительного героя. Рахметов, сын богатого помещика, отказывается от состояния и становится своеобразным "религиозным" подвижником революции. Он сознательно тренирует волю, изучая "скучные" книги, которые никто не читает, живёт одной жизнью с бурлаками, получая прозвище Никитушка Ломов, соблюдает "боксёрскую" диету, питаясь говядиной, чтобы "напитать" мышечную силу, наконец, спит на войлоке, утыканном гвоздями, – йог, сверхчеловек Образ "особенного человека" получился пленительным, выражая извечную бессознательную тоску по сильной личности: от былинного богатыря и святого-чудотворца до авантюриста и сверхчеловека, изображённого Достоевским в "Бесах" и философски прославленного Ницше.
Яркая сильная личность была привлекательна даже помимо политической деятельности Рахметова, но и сама эта деятельность романтизировалась вместе с ним. Разве не Рахметову подражали затем Нечаев, для которого не существовало не каких нравственных ограничений, или идеалисты-террористы убивавшие Александра II, или расстрелявшие его внука Николая II вместе с семьей, канонизированной как мученики? Или тот, кого роман "перепахал", считавший, что чем больше удастся расстрелять священников, тем лучше для революционного дела? Один из ревностных поклонников характера Рахметова Д. Каракозов, готовя покушение на Александра II, выбрал для этого 4 апреля 1866 г., третью годовщину завершения романа. Думается, что всякая поздняя ирония по поводу произведения и его персонажей по меньшей мере является легкомысленно!
Представление о художественной несостоятельности романа также вызвано лишь формально-эстетическими причинами, несоответствием сложившемуся в это время канону социально-психологического романа. Конечно, было бы соблазнительно допустить, что роман написан плохо специально, в провокационных целях.
Вероятно, оправдываясь, сам писатель говорил о том, что романист он слабый. Однако уже Радищев в свое время в связи с "Путешествием из Петербурга в Москву" пояснял, что его главной целью является не красота, а правда. "Правда" в литературе всегда оказывала на русского человека магическое воздействие.
Ведь и популярные в 1860-е годы писатели-демократы очеркового реализма не стремились к изяществу стиля, поэтика их произведений основывалась на жёстком фактографическом натурализме. У Чернышевского эстетически действовала "господствующая мысль", о чем он говорил в своей публицистике. И эта "мысль" оказалась художеством особого типа, всколыхнувшим общественность и литературу. В ней выразилось коллективное бессознательное настроение значительной части общества, по преимуществу молодежи.
Согласно официальной версии, роман появился в печати по недосмотру цензуры. Якобы сработала "уловка" писателя, представившего политический текст как семейно-любовный. После отдельной публикации произведения цензор, разрешивший её, был уволен. По другой версии, цензор не посмел запретить издание текста, изученного как материалы следствия охранным отделением, ведь тогда Чернышевский ещё не был осуждён, и его творчество рассматривалось на общих для цензуры основаниях. Согласно третьей версии, роман был разрешён к публикации сознательно, чтобы дискредитировать Чернышевского, потому что после романов Тургенева и Гончарова его художественная несостоятельность была очевидной.
Однако роман "Что делать?" сразу же стал культовым произведением. Написанный как "учебник жизни", текст вызвал многочисленные подражания. Достаточно назвать коммуну, организованную писателем В.А. Слепцовым по аналогии с мастерскими Веры Павловны. Массовые подражания вызвал и образ Рахметова. Критик А.М. Скабичевский вспоминал, что "Рахметовых можно было встретить на каждом шагу". Один из вождей революционного движения 1860-х годов, Ишутин говорил, что знает только трех великих людей – Иисуса Христа, апостола Павла и Николая Чернышевского.
Как магическое заклинание, как пророчество звучали слова Чернышевского о будущем: "Говори же всем: вот что в будущем, будущее светло и прекрасно. Любите его, стремитесь к нему, работайте для него, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести: настолько будет светла и добра, богата радостью и наслаждением ваша жизнь, насколько вы умеете перенести в нее из будущего…". Этому видению трудно что-либо возразить
Это почти апокалипсис: "И увидел я новое небо и новую землю; ибо прежнее небо и прежняя земля миновали…" (Отар. 21; I).
Не удивительно, что роман бывшего ученика семинарии и подававшего большие надежды проповедника и богослова так подействовал на русских революционеров с их религиозными, эсхатологическими корнями. Этот же эффект вызвал и бурную полемику, и серьезный критический анализ. Так, Н.Н. Страхов в статье "Счастливые люди" (1865) оспаривал рационализм и оптимизм "новых людей" и отмечал отсутствие между ними глубоких конфликтов, делавшее характеры надуманными. М.Е. Салтыков-Щедрин в статье "Наша общественная жизнь" (1864) выразил сочувствие идее романа, но отметил, что автор не смог "избежать некоторой произвольной регламентации подробностей". Высокую оценку роман Чернышевского получил в статье Д.И. Писарева "Новый тип", названной впоследствии "Мыслящий пролетариат", (1865). Сам критик до 1866 г. находился в той же Петропавловской крепости.
Глубокой аналитической реакцией на роман Чернышевского стали произведения Ф.М. Достоевского "Записки из подполья", "Преступление и наказание", Н.С. Лескова "Некуда" и "На ножах", Л.Н. Толстого "Живой труп".
В "Записках из подполья" Достоевский подробно анализирует теорию "разумного эгоизма", будущее, основанное на точном расчете всех "выгод". Экзистенциальный психолог и философ доказывает, что в этой концепции не учтена самая главная "выгода" – "самостоятельное хотение", свобода "Я", которая иногда заставляет человека поступать вопреки самой разумной выгоде. Без такой, подчас хаотичной, бунтующей и анархической ноуменальной сущности личность просто перестает существовать. Развивая эту мысль, М. Волошин в статье "Пророки и мстители" (1906) писал, что когда кто-нибудь хочет сделать людей "добрыми и мудрыми, терпимыми и благородными, то неизбежно приходит к желанию убить их всех".
В характере героя "Преступления и наказания" Лужина "разумный эгоизм" логически перерастает в просто эгоизм, в принцип "возлюби одного себя". Так же "разумно" рассуждает и "негилист" Горданов из романа Лескова "На ножах".
У Достоевского "подпольный человек", как и Кирсанов из "Что делать?пытается "перевоспитать*– проститутку. Но это приводит к краху его рационального, книжного самосознания. В романе "Преступление и наказание" близкая ситуация получит совсем другое содержание и решение.
Столь пристальное внимание к образам и идеям "художественно слабого" романа "Что делать?" говорит о его уникальном значении в русском литературном процессе. Вопросы произведений "Кто виноват?", "Что делать?", "Кому на Руси жить хорошо" (у Некрасова в заглавии нет знака вопроса, но в самой поэме этот вопрос звучит) действительно выражали актуальные проблемы времени. Но они же рождали контр-вопросы и ответы. В одном из своих афоризмов В.В. Розанов иронически замечал: "Что делать? – воскликнул нервный петербургский юноша. Как что? Если лето, собирать ягоды и варить варенье. Если зима, пить с этим вареньем чай". Образ "Четвертого сна Веры Павловны" по-новому переосмысляется в сатирическом романе Е. Замятина "Мы", сформировавшем жанровую разновидность антиутопии.
Роман "Пролог", создававшийся в 1867–1870 гг. на каторге и предназначавшийся для публикации за границей, тематически связан с произведением "о новых людях".
Политическая тема выражена в нем более открыто, но при этом в её развитии исчезает радикальность. Революционная мысль сменяется рефлексией. Иногда эту перемену считают очередным "иносказанием", стремлением обмануть "глупую" цензуру (в цензурном комитете служил, например, И.А. Гончаров). Однако можно предположить, что Чернышевский пытался найти, выработать новое представление об общественных преобразованиях в России. Опыт каторги не мог не повлиять на мировоззрение писателя.