В результате такой интерпретации происходит трансформация элементов концептуального сознания в языковые пресуппозиции, которые, подвергшись речемыслительным и модально-оценочным преобразованиям, воплощаются в культурно-прагматические компоненты языковой семантики. В результате таких трансмутационных процессов (от энциклопедических знаний через языковые пресуппозиции к языковому сознанию, объективированному системой языковых значений) формируются специфические для каждой национальной культуры идеальные артефакты – языковые образы, символы, знаки, заключающие в себе результаты эвристической деятельности всего этнокультурного сообщества. Как средства интериоризации продуктов мироустроительной жизнедеятельности определенного этноязыкового коллектива, его мироощущения, мировосприятия, мировидения и миропонимания, они являются базовыми концептами ментальности.
Социально значимая активность лингвокультурологических единиц (словесных образов, языковых знаков и символов) обусловливается, прежде всего, их репрезентативно-прагматической сущностью, ориентированной на выполнение различного рода директивных, воздействующих и экспрессивно-оценочных функций в зависимости от речевых интенций коммуникантов. Система порождаемых смыслов является содержательной основой языкового сознания. Реальная практическая деятельность человека, отражаясь в сознании и закрепляясь в языке, преобразуется во внутреннюю отраженную модель мира.
Сами же смысловые связи в таком случае представляют собой результат устойчивых, социально значимых и многослойных ассоциативных отношений между элементами отраженной в языковом образе ситуации. Это дает возможность единицам языка стереоскопически представлять всю смысловую эволюцию, "траекторию культурного развития" в парадоксальном сочетании всеобщего и особенного, субъективного и объективного видения мира (А.А. Потебня, Ф. Шеллинг, Э. Кассирер, В. Вундт, М. Мюллер, Дж. Фрейзер, Э. Тэйлор, Л. Леви-Брюль, К. Леви-Стросс и др.). "Ядро языкового сознания формируется из тех слов (идей, понятий, концептов) в ассоциативно-вербальной сети, которые имеют наибольшее число связей" (Караулов, 1987: 194).
Ядро русского языкового сознания целесообразно определять по методике А.А. Залевской (1998: 28–44): из обратного ассоциативного словника выбираются имена концептов – существительные, вызванные наибольшим количеством стимулов: человек (773), дом (593), жизнь (494), друг (410), деньги (367), дурак (352), радость (300), дело (299), день (290), лес (289), любовь (289), работа (288), ребенок (267), стол (259), дорога (257), разговор (254), мужчина (249), мир (248), свет (246), дерево (241), парень (228), женщина (223), книга (223), счастье (216), вода (212), солнце (199), время (198), мальчик (198), машина (196), море (188), кино (188), муж (183), город (182), ответ (180), девушка (177), боль (174), товарищ (174), предмет (172), собака (171), ночь (171), хлеб (164), путь (150).
Сама методика такого рода исследования может вызвать критику по двум направлениям: за атомизм (случайно выбранные слова) и за то, что эти слова-концепты не определяют исключительно русскую ментальность, поскольку без труда вычленимы в качестве таковых и в других лингвокультурах. Первое возражение снимается тем, что критерием отбора слов-концептов служит частотность, которая, с одной стороны, по утверждению А. Вежбицкой, является показателем их этнокультурной значимости, а с другой – устраняет случайность выборки. Второе возражение только на первый взгляд кажется неоспоримым. Действительно, данные концепты представляют собой духовные универсалии, их лингвокультурная специфика скрыта от внешнего восприятия. И все же она имеется, хотя и открывается нашему сознанию только в результате специального семантического анализа.
Поэтому (наряду с другими) эти слова-концепты отображают "сквозные мотивы русской языковой картины мира", представляют основные вехи психической жизни, включающей интеллектуальную и эмоциональную сферы. Первую символизирует слово-концепт "голова", а вторую – "сердце" (Шмелев, 2003: 309). И действительно, даже на подсознательном уровне в одном случае "всплывают" слова и фразеологизированные выражения светлая голова, с головой, башковитый, а во втором – с сердцем, сердечно поздравляю, сердцем чувствую, без сердца, нет сердца, бессердечный. С ними в близких семантических связях и отношениях находятся слова-концепты с аксиологически положительной семантикой: "душа" (на душе, душа в душу, излить душу, отвести душу, открывать душу, душа нараспашку, разговаривать по душам); "широта" (широта <русской> души, широта взглядов; ср. родственные слова-концепты размах, простор, дали, приволье, раздолье); "удаль" (ср. удаль, удаль – удача < удаться; удаль молодецкая, удалой молодец); "судьба" (судьба решается, так судьба распорядилась, не судьба, такая уж судьба); "счастье".
Счастье в русском менталитете ассоциируется с везением: счастливый случай, счастливая карта, счастливый день. Традиционно считалось, что счастье не зависит от личных усилий и услуг человека: Счастье придет, и на печи найдет; Дуракам – счастье; Не родись красивым, а родись счастливым. В русском традиционном сознании счастье сродни ситуации на авось – ʽдействовать наугад, наобумʽ. В рассказе Аверченко "Шпаргалка" читаем: "А счастье, русское знаменитое "авось" – вещи слишком гадательные, и не всегда они вывозят". Аксиологическая характеристика слова-концепта "счастье" не только не однозначна, но нередко и энантиосемична. Ср.: Всяк своего счастья кузнец; Счастье у каждого под мозолями лежит и Счастье, что палка: о двух концах; Счастье без ума – дырявая сума; Счастье что волк: обманет да в лес уйдет.
Кроме паремий, в состав которых входит слово счастье, концепт "счастье" вербализуется и средствами косвенно-производной номинации: на седьмом небе – ʽ(быть) безгранично счастливымʽ, на верху блаженства – ʽчувствовать себя невероятно счастливымʽ, родиться в сорочке (рубашке), родиться под счастливой звездой – ʽбыть счастливым и удачливым во всемʽ, точно заново (на свет) родился – ʽо состоянии счастьяʽ.
Анализ показывает, что наше подсознание обращено, прежде всего, к прецедентным словам и выражениям. И в этом плане следует согласиться с Ю.А. Сорокиным в том, что прецедент – знак ментальности. Под понятием прецедента, введенного в лингвистику Ю.Н. Карауловым, понимаются речевые образования: "1) значимые для данной личности в познавательном и эмоциональном отношении, 2) имеющие сверхличностный характер <…>, 3) обращение к которым возобновляется неоднократно в дискурсе данной языковой личности" (Караулов, 1987: 216).
Каждый из прецедентов обладает яркой аксиологичностью. Они являются носителями социально санкционированных оценок со знаком "плюс" или со знаком "минус". Большинство из них – обладатели негативной оценочности. Дело в том, что вторичные знаки порождаются наиболее яркими и запоминающимися признаками. А таковыми чаще оказываются негативные впечатления: где раки зимуют – ʽо выражении угрозыʽ, курам на смех – ʽсделать что-либо не такʽ, разводить бодягу – ʽзаниматься болтовней, пустым деломʽ. Положительное воспринимается как норма и поэтому не так сильно будоражит наше воображение.
Как видим, основным средством выражения ментальности служит коннотативная семантика, объективирующая такие когнитивные образования, как обыденно-понятийные, образные и даже мифические структуры, составляющие базовые смысловые пласты культурного концепта. Поскольку в когнитивной лингвистике продолжаются дискуссии о сущности концепта, укажем, в каком значении употребляется этот термин в нашей работе. В наиболее обобщенном виде это – оперативная единица "памяти культуры", квант знания, сложное и вместе с тем жестко неструктурированное смысловое образование. Его содержание включает результаты любого вида умственной деятельности: не только абстрактные или интеллектуальные когнитивные структуры, но и непосредственные сенсорные, моторные, эмоциональные переживания во временной ретроспективе (ср.: Langacker R.W., 2000: 26). Концепт обладает главным качеством для выражения ментальности народа: способностью концентрировать в себе результаты дискурсивного мышления в их образно-оценочном и ценностно-ориентированном представлении. В этом, пожалуй, главная специфическая черта концепта. Как зародыш, зернышко первосмысла, из которого и произрастают в процессе коммуникации все содержательные формы его воплощения в действительности (Колесов, 1999: 51), концепт представляет культурно маркированное мировосприятие.
Для обсуждения проблемы языкового воплощения ментальности того или иного народа целесообразно различать общекультурные концепты (мир, свобода, жизнь, любовь, смерть, вечность), отражающие общечеловеческие ценности сквозь призму этноязыкового сознания, и этнокультурные концепты (дача – у русских, фазенда – у латиноамериканцев, заграда, хата или халупа – у чехов, letnisko, willa – у поляков и др.). С другой стороны, общекультурные концепты также содержат (скрытые) этнокультурные смыслы. Как и в других этнокультурах, русская ментальность сформировала "свое" представление о мире, выраженное в прецедентных именах и текстах (у старшего поколения – "лишь бы не было войны"), свободе ("жить свободно, как птица"), жизни ("жизнь дается один раз и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы"), любви ("любовь зла – полюбишь и козла" и "любовь не картошка: в горшке не сваришь"), смерти и вечности ("уйти в мир иной – лучший, более справедливый, более спокойный").
Закрепленные в русском языковом сознании концепты как феномены культуры неоднородны. Одни из них образуют ядро этнокультурного пространства, другие – его периферию. Ядро этноязыкового сознания составляют феномены, которыми обладают все члены лингвокультурного сообщества. Те же представления, которые являются достоянием только отдельного человека или небольшого круга людей, образуют периферию лингвокультурного пространства. Периферия этнокультурного пространства способна порождать новые смыслы, которые приращиваются, как правило, в процессе реализации так называемой векторной валентности, направленной от одной когнитивной единицы к другой. Векторы смысловой валентности весьма динамично и оперативно формируют инновационные микрополя современного русского менталитета (рынок – хищный, воровской, грабительский; приватизация – прихватизация; новый русский – ловкач, стяжатель, толстосум, сколотивший состояние сомнительным способом, и др.).
Представленное здесь своеобразие русского менталитета (сознательное и бессознательное, эксплицитное и имплицитное) кодифицировано в семиотических границах русской этнокультуры, а сама ментальность в таком понимании предстает в качестве своего рода "познавательного кода". Употребление генетического термина "код" здесь не случайно. Он подчеркивает главное: ментальность – продукт наследования этнокультурной информации (подробнее см.: Алефиренко, 2002: 69).
Познавательный, генетический коды науке хорошо известны. Однако что такое код культуры? Ответ на этот непростой вопрос ищут и философы, и психологи, и культурологи. В понимании Е.В. Шелестюк, код культуры – это своего рода "сетка", которую культура "набрасывает" на окружающий мир, членит, категоризует, структурирует и оценивает его. Можно найти достаточно явные соответствия между кодами культуры и древнейшими архетипическими представлениями человека. И это неудивительно, так как эти представления они, собственно говоря, и "кодируют".
Если продолжить аналогию с "сеткой", то можно сказать, что коды культуры "образуют" некую матрицу или систему координат, с помощью которой задаются и затем сохраняются в нашем сознании эталоны (образцы) культуры. Сами по себе коды культуры – категории универсальные, т. е. они присущи любому человеку. Но это не значит, что они одинаково проецируют культуру на язык. Ведь и их проявление, удельный вес каждого из них в определенной культуре, образы языка, в которых эти категории воплощаются, всегда этнически, культурно и лингвально обусловлены.
Культура, как известно, располагает достаточно большим набором познавательных кодов. Но базовым кодом, ядром семиотической системы любой национальной культуры служит, без сомнения, этнический язык, поскольку он – не просто "средство описания культуры, а, прежде всего, знаковая квинтэссенция самой культуры" (Пелипенко, Яковенко, 1998). Код – это принцип организации материального (субстратного) носителя информации (Д.И. Дубровский), открыто-замкнутая система означивания, в которой элементы, знаки получают свою значимость (value) через парадигматические и синтагматические соотнесения с другими знаками (Б.А. Парахонский), символический порядок образования и организации значений, порождаемый базисными моделями культуры.
Из этого следует, что код не просто разновидность языка, как, например, диалект, он стоит как бы над лингвистической системой; код выступает типом социальной стилистики или символическим механизмом формирования значений. Для выражения ментальности народа код особо значим, поскольку кодирование, опираясь на знаки, не ограничивается процессом передачи сообщений. Это процесс, который, представляя глубинные механизмы познания, образует каркас всего процесса семантизации действительности, продуктом которой выступают ценностно-смысловые отношения, сложившиеся в той или иной культуре. Такие смысловые отношения фокусируют в себе синергетическое взаимодействие языка, сознания и культуры. Поэтому нельзя не согласиться с Б.А. Парахонским в том, что "изучение механизмов кодирования реальности проливает свет на скрытые глубинные процессы жизни культуры, устанавливая конечные параметры ее организации" (Парахонский, 1982: 72).
Культура формируется и существует благодаря лингвокреативному мышлению, "привязанному" к определенному месту, времени, событию и опыту в целом. Поэтому язык культуры – это ее "приводящий ремень", "пятый элемент", стихия, естественная среда ее обитания, способ символической организации. Мир языковых значений с его структурой ценностно-смысловых отношений оказывается культурной формой существования культурного знания и способом его функционирования в духовно-практической деятельности народа (Парахонский, 1982: 64).
Сознание как вербализованная форма социального опыта выступает, таким образом, когнитивной базой культуры (Петренко, 2005: 34), ее смыслообразующим средством. В связи с этим особым содержанием наполняется суждение, высказанное в работе А.А. Пелипенко и И.Г. Яковенко (1998): смысловое пространство культуры и человеческого сознания задается границами выразительных возможностей ее знаковых систем, прежде всего лингвосемиотической. А определенным образом структурированная совокупность знаний и представлений, принадлежащих в той или иной степени всем членам этноязыкового сообщества, служит когнитивной базой ментальности народа.
Таким образом, можно говорить о синергетике языка, сознания и культуры. В наиболее лаконичном изложении синергетическое взаимодействие этих категорий обнаруживается в их следующих функциях. Культура как семиотизированное этническое сознание предполагает именование всему, что входит в этнокультурное пространство. Она является источником знакообразования, основным способом передачи человеческих знаний (наряду с наследственной видовой и индивидуальной памятью). Изучение языка, следовательно, позволяет увидеть мир изнутри этноязыкового сознания, сформированного соответствующей культурой (Н.В. Уфимцева). Это становится возможным потому, что само этноязыковое сознание представляет собой присущий данному этносу инвариантный образ мира, непосредственно закодированный в языковых значениях (Е.Ф. Тарасов). Языковой знак как "живая клеточка" этноязыкового сознания несет в себе скрытую энергию (потенциальную модель) культурного поведения, а система значений отражает систему самой этнокультуры. Именно благодаря системности языковых значений возможно познание наивного образа мира того или иного этнокультурного сообщества, лежащего в основе его ментальности.
Вопросы для самопроверки
1. Назовите точки пересечения языка и культуры.
2. Как соотносятся между собой понятия "языковое сознание" и "культура"?
3. Что вы называете этнокультурными константами этноязыкового сознания?
4. Что общего и что различного в содержании понятий "ментальность" и "менталитет"?
Проблемные задания
♦ Найдите этнокультурную доминанту понятий "языковое сознание" и "менталитет".
♦ Попытайтесь определить основные векторы синергетического взаимодействия языка и культуры.
Глава 6
"Языковая картина мира" и этноязыковое сознание
6.1. Смыслообразование на разных уровнях культурного сознания. 6.2. Лингвокогнитивное моделирование картины мира. Лингвокультурема. 6.3. "Языковая картина мира" и этнокультурная специфика слова.
6.1. Смыслообразование на разных уровнях культурного сознания
Смыслообразование – функция сознания; в наиболее общей формулировке, культурно значимый смысл – это наиболее общее и диффузное отражение денотативной ситуации в ее целостностной ценностно-оценочной интерпретации, без анализа, расчленения. В процессе номинирования объекта культурного осмысления словом (фраземой) происходит его конкретизация и структурирование (упорядочивание). В результате этого возникает значение слова (фраземы), которое выражает лишь одну из сторон культурного смысла. Вот почему для выражения какого-то смысла в одном и том же языке порой существует целый ряд синонимов, а для выражения его средствами разных языков иногда сложно подобрать нужные слова, поскольку их значения содержат разные наборы культурно-смысловых признаков.