Живые традиции эпической поэзии, сохранившиеся до нового времени в Югославии, привлекают к себе в последние десятилетия большое внимание в аспекте общей теории эпоса. Сущность творческого метода эпических певцов и характер применяемых ими формальных средств явились предметом специальных исследований американских фольклористов М, Парри и А, Лорда. От занятий Гомером эти ученые обратились к полевому изучению сербско-хорватской эпической поэзии в ее живом бытовании и через нее снова вернулись к Гомеру, достигнув более глубокого понимания характера древнегреческой эпической традиции, В центре их внимания оказались следующие вопросы: характер постоянных формул и их место в составе эпического текста, техника и принципы обучения народного певца, сущность процесса исполнения эпических произведений.
Исполнение эпического произведения, согласно теории Парри-Лорда (ср. вышеприведенное высказывание Фр. Миклошича), всегда является актом творчества, а не воспроизведением по памяти. Возможность творческого воссоздания новых и новых вариантов эпического текста определяется наличием в памяти певца запаса типовых формул-модулей, с помощью которых он всякий раз заново осуществляет – более пространно или, наоборот, лаконично – построение текста песни. А, Лорд, синтезировавший в своем известном труде результаты работ школы М, Парри, указал на недостаточность и неопределенность употребления исследователями Гомера терминов "повторение", "постоянный эпитет", "эпическое клише", "стереотипная фраза". При этом он подчеркнул значение определения "формулы" как "группы слов, регулярно употребляемой в тождественных метрических условиях для выражения заданной основной идеи".
Согласно анализам сербско-хорватских эпических текстов, произведенным Парри и Лордом, значительная часть стихотворных строк в этих текстах оказывается заполненной материалом формул и формообразных выражений (formulaie expression). Наиболее общие формулы, связанные с обозначением наиболее общих и распространенных в эпических произведениях идей и образов, составляют "краеугольный камень устного стиля". И далее А. Лорд делает решительный вывод: "Иными словами, описанный выше способ обучения заставляет певца составлять и переставлять фразы, те же самые фразы снова и снова, как только в этом появляется надобность. Формулы в устном повествовательном стиле не ограничены сравнительно небольшим количеством эпических "общих мест", но в действительности насыщают собой все. В песне нет ничего, что не было формулообразным (formulaic)".
Исследовательский метод Парри-Лорда широко применяется в настоящее время в исследовании как живых эпических традиций, так и засвидетельствованных в давних записях эпических произведений прошлого. В то же время некоторые преувеличения, присущие их концепции, подвергаются критике. Так, например, Р. Менендес Пидаль не согласен с явным преувеличением роли импровизации в процессе исполнения произведений народного эпоса и соответственно с преуменьшением значения передачи по памяти традиционного текста.
Преувеличением кажется также приведенный выше вывод о том, что эпический текст целиком состоит из формулообразного материала. При таком подходе процесс исполнения эпического произведения, представляемого как импровизация, сводится к более или менее искусному нанизыванию готовых формул. В то же время возможность поэтических инноваций в пределах традиции, возможность проявления действительных элементов художественного творчества при создании отдельных вариантов эпического текста и передачи этих вариантов затем по памяти теорией Парри-Лорда недооценивается [31–32].
Тем не менее само положение о роли формул в создании и воспроизведении эпического текста, выдвинутое задолго до появления труда М. Парри и А. Лорда, но глубоко разработанное этими исследователями, вне сомнения является правильным и научно плодотворным. Говоря о формулах, А. Лорд исходит прежде всего из понятия определенных моделей построения формул, которыми народный певец овладевает подобно тому, как любой говорящий овладевает определенным количеством грамматических моделей языка. Модели, по которым строятся формулы, составляют как бы "специализированную поэтическую грамматику". Освоив известное количество "основных моделей" (basic patterns), певец не нуждается в заучивании большой массы отдельных формул. Пользуясь типовыми образами, он строит стереотипные формулы путем замены одних слов другими. В постоянстве процесса реализации ранее освоенных моделей проявляется сущность устно-поэтического языка как языка в значительной мере стандартизованного. Устойчивость и повторяемость стилистически отработанных типов словосочетаний определяют его нормативность.
Сказанное относится, разумеется, не только к эпической традиции, но в различной степени и к другим жанрам фольклора. Так, например, выработанностью типовых формул обычно отличается язык похоронных причетов. В народных похоронных плачах, писал Ю.М. Соколов, "огромную роль играет поэтическая традиция, выработавшая в течение веков ряд устойчивых формул, образов, композиционных приемов, что облегчало запоминание отрывков плача и импровизацию в пределах установленного стиля, импровизацию, часто заключавшуюся лишь в более или менее свободном комбинировании традиционных формул". Высшая степень приближения к законченным стереотипным формулам характерна для пословиц и поговорок, которые, по мнению некоторых исследователей, находятся на грани фольклора и фразеологии, так как они не "исполняются", но "существуют в языке и функционируют в нем так же, как и другие фразеологические обороты".
Фактор устойчивости стереотипных моделей языка фольклора в самом широком понимании этого термина, т. е. включая сюда не только произведения устно-поэтического творчества, но и текстовый материал разговорного рода календарных, семейных и общественных ритуалов, принятых в деревенском быту, а также устные формулировки норм обычного права, играет определяющую роль в создании сублимированной формы устной народной речи, которая и по своей функции, и по своим формально-стилистическим признакам, а также и по характеру лексики отличается от речи повседневно-бытового общения.
В главе "Исторической поэтики", специально посвященной "языку поэзии и языку прозы", А.Н. Веселовский обратил внимание на наличие определенной зависимости между фольклорными жанрами и языком, на котором исполняются произведения устной народной словесности. Сказки обычно исполняются на диалекте, поэзия, особенно "высокая", – на языке, имеющем "литературный" характер. По наблюдениям ряда западноевропейских фольклористов, "народ поет не на своих диалектах, а на литературном языке либо на языке повышенном, близком к литературному. Веселовский приводит мнение К. Бругманна, отметившего, что язык литовских сказок сильно отличается от песенного: последний держится, так сказать, высокого стиля, словарь и грамматика во многих случаях разнятся от обычной разговорной речи, суффиксы не дают возможности заключить о характере местных говоров.
И в самом песенном фольклоре замечается интенсивная зависимость между характером языка и определенными категориями песен: "В Нормандии, Шампани, в области Меца и французской части Бретани песни не обрядового, балладного и т. п. характера поются на общефранцузском языке, тогда как другие, раздающиеся во время праздников, процессий, – на диалектах; при этом интересно отметить, что древние и наиболее поэтичные песни последней категории, например майские, также отличаются общефранцузским типом языка, тогда как новые и более грубые предпочитают местный говор. В Швабии, Баварии, Фогтланде импровизированные четверостишия, песни на случай, сатирические, принадлежат диалекту; большинство других поется на языке, близком к литературному".
Иначе говоря, для высоких жанров песенного фольклора используется наддиалектная форма речи, которая по своему обобщенному характеру оказывается близка к литературной форме общенародного языка. В связи с этим Веселовский ставит вопрос об истории образования народно-поэтического койне. "На больших исторических дорогах и вообще в благоприятных условиях соседства и взаимных влияний диалекты общались, сближались формы и словарь, получалось нечто среднее, действительно шедшее навстречу литературному языку, когда он сложился в том или другом центре и стал районировать". Помимо указанного пути образования народно-поэтических койне в результате взаимодействия, сближения и обобщения говоров, что являлось результатом распространения песенного материала в смежных областях, Веселовский в отношении западноевропейского фольклора допускает возможность занесения элементов литературного языка извне, благодаря влиянию городов. В отношении "повышенного языка литовских песен" он оставляет открытым вопрос о том, чем объяснить его отличие от языка сказок, "повышением ли песенного языка и стиля над окружающими говорами, или архаизмом. Сказка более свободна, постоянные формулы являются враздробь, не связывая изложения; из песни, говорят, слова не выкинешь, что несправедливо, но формула крепче держит в ней слово под охраной ритма".
Замечание о том, что в составе формул, употребление которых в стихе связано с определенными ритмическими условиями, более устойчиво сохраняются архаические формы языка, имеет особенно существенное значение для изучения особенностей устно-поэтической речи в свете данных исторической диалектологии [33–35].
В отличие от наблюдений, использованных Веселовским, в статье А.Ф. Гильфердинга не содержится особой характеристики языка былин (принадлежащих, несомненно, к высокому жанру народной поэзии) по сравнению с диалектом. Наоборот, в исполнении былин по отдельным районам б. Олонецкой губернии Гильфердинг обнаружил фонетические различия, отражающие отмеченную им на этой территории диалектную границу.
Специально проблема соотношения устно-поэтической речи с диалектом рассматривается в новейших работах о языке фольклора, среди которых выделяются исследования И.А. Оссовецкого и А.П. Евгеньевой.
Для И.А. Осоовецкого специфика языка фольклора определяется в первую очередь его традиционностью и архаизмом, наличием в нем многих элементов, вышедших из употребления в языке разговорном. Подчеркивая "высокий стиль" языка фольклора, богатство его лексики и сложность синтаксиса, проявляющиеся при сопоставлении с разговорно-бытовой диалектной речью, Оссовецкий ставит вопрос об исторических основах этого высокого стиля. Он справедливо замечает, что при решении такого вопроса надо исходить "не из современных условий бытования традиционного фольклора, а обратиться к эпохе возникновения и становления того или иного жанра и выяснить условия его бытования. Наиболее полный материал дает здесь язык былин".
В связи с этим И.А. Оссовецкий обращается к сформулированному уже ранее рядом исследователей мнению о том, что в древнерусскую эпоху существовал "высокоразвитый устный язык", явившийся "основой высокого стиля многих жанров фольклора, в первую очередь – героического эпоса. Особенности языка былин, отличающие его от разговорной диалектной речи и имеющие характер архаизмов, не были таковыми в эпоху их создания. Но они не были также свойственны и разговорному языку. Это были факты общенародного устного языка художественного творчества, его выразительные средства". Этот высокоразвитый устный общенародный язык сохранился до нашего времени в устной эпической традиции, чем и определяются такие специфические черты языка фольклора, как традиционность и архаизм.
Однако автор тут же добавляет, что в традиционном фольклоре "представлен (и в гораздо большем объеме) и говор исполнителя, не испытавший регламентирующих норм литературного языка. Если древнерусский язык и представлен как-то в фольклоре, особенно в былинах, то лишь фрагментарно, на широком фоне современного языка". И даже в составе выразительных средств языка, формирующих высокий стиль фольклора, не все является архаичным; есть и новообразования, не попадавшие в разговорный язык, причем это особенно характерно для таких жанров, как лирическая песня и причеты.
Сущность своей позиции по вопросу о соотношении языка фольклора с диалектом И,А, Оссовецкий формулирует в следующих словах: "Каждое произведение фольклора исполняется на том диалекте, которым владеет исполнитель, но с большими "выходами" за пределы этого диалекта". Эти "выходы" касаются в первую очередь лексики и синтаксиса. Однако фонетика и морфология песенного языка также имеют свои особенности, хотя и в значительно меньшей степени. Отмечается, что известные факты отличия фонетики песенного языка от фонетики разговорной речи лежат в основе современных требований изучать говоры по записям речи разговорной, а не песенной. В целом Оссовецкий считает, что эти фонетические расхождения обычно не столь велики, чтобы их считать определяющими при разграничении двух типов речи. "Фонетические отличия языка фольклора не окрашены стилистически, эти особенности никак не формируют язык фольклора как таковой. Фонетика в целом находится за пределами стилистических категорий языка фольклора".
Этот вывод И.А. Оссовецкого, основанный только на изучении языка русского фольклора, едва ли можно считать имеющим универсальное значение. В то же время справедливым представляется замечание о связи особенностей "песенной фонетики" с "полным", более отчетливым стилем произношения. Это может относиться также к фонетическим особенностям приподнятой ритуальной и публично-деловой речи в отличие от повседневно-бытовой речи на диалекте.
В более поздней статье И.А. Оссовецкого, специально посвященной теме "Язык фольклора и диалект", содержится в общем аналогичная трактовка проблемы. Однако исходный тезис о специфике языка фольклора изложен несколько более определенно: "Жанрово-тематическая и образно-поэтическая общность, "похожесть" русского фольклора разных местностей, а также междиалектные языковые связи приводят, в частности, к тому, что в фольклоре вырабатываются языковые образования, выходящие за пределы сферы распространения данного диалекта; создаются произведения, язык которых нельзя ограничить узкими рамками одного диалекта. Таков, например, язык многих лирических песен, территория бытования которых совпадает не с территорией распространения того или иного диалекта, а с территорией распространения всего русского языка. Широкая область распространения таких песен и специфика их художественной формы указывают, что язык этих песен – явление общенародное, а не только диалектное. В еще большей степени это относится к языку эпической поэзии (былин и исторических песен), хотя территория ее распространения значительно уже, чем территория распространения русского языка".