* * *
Последней из дошедших до нас трагедокомедий первой половины XVIII в. является пьеса Георгия Щербацкого "Фотий" (1749). Это произведение в своей основе имеет сюжет, взятый автором из истории церкви: в трагедокомедии изображён момент раскола христианства на православие (восточную церковь) и католичество (западную церковь). Поэтому творение Щербацкого можно считать в определённом смысле историческим. Драматург, как типичный представитель православия, обрушивается с сатирическими выпадами на католицизм.
"Говоря об идейной основе пьес первой половины XVIII века, – пишет А. С. Елеонская, – следует, однако, иметь в виду, что в это же время создавались произведения, отразившие религиозное миросозерцание. Герои этих пьес являются носителями христианских добродетелей". Именно такими героями являются в пьесе патриарх Фотий, монах Митрофан, а также Филофей и Аретофил, изображённые драматургом истинными христианами, убеждёными в правоте и святости православия. Комическое же начало сосредоточено, главным образом, в первом явлении первого действия, где встречаются Первейший Сатана и "шуточный бес". В остросатирическом диалоге они вспоминают все свои победы над человеком, начиная с Адама и Евы (имеется временной ориентир – шесть тысяч лет, т. е. от сотворения мира). Сатана спрашивает беса о том, помнит ли он это "дело", на что тот с гордостью отвечает: "Помню все до тоика цело: вот когда для обману жены немощныя ползал ты во образе холодного змия, храбрый воин". Говоря о людских пороках, Сатана считает их своей заслугой, т. к. именно он стоял у истоков первородного греха. "Ах, утробы мои! – восклицает Сатана. – Мне любезные чада: моя сладость, забава, утеха, отрада". В свой актив Сатана вносит и всемирный потоп, и Авраама с Сарой, Фарисея и многие другие "проделки" против Бога, но своей скорбью и печалью бесы считают сына Марии, Иисуса Христа, доставляющего аду столько бед и хлопот. Бес обвиняет Сатану в трусости: "Подогнул тогда и ты хвост, тебе утерты роги некогда". Однако посланцы ада не унывают и, продолжая считать греховодников на земле, называют десятки имён.
Георгий Щербацкий довольно искусно владеет мастерством сатирика, изображая аллегорические образы не просто смешными, но обличая (конечно, с церковной точки зрения) Сатану и беса, пытаясь дать их несколько индивидуализировано. При этом явление не выпадает из общего развития действия. Так же, как это было во "Владимире", автор "Фотия" увязывает комедийную сцену и композиционно, и сюжетно. Сатана задумывает через Рим "христьянскаго закона догматы некия лутчее вновь поисправляти, по нашому", а также гордость и мысль о первенстве вселить в римских епископов. Таким образом, завязкой пьесы является конец первого явления, т. к. конфликт уже определён, далее он будет лишь обостряться и развиваться.
Уже в следующем явлении от "гречина" Филофея становится известным, что папа Николай объявил себя "земным богом", а другой "гречин", Аретофил, сокрушён этим сообщением. Далее монах Митрофан и два простолюдина, бегущие из "области Рымской", сообщают подробности раскола, обвиняя папу и римских священников в ереси. Об этом узнаёт константинопольский патриарх Фотий, страшно смущённый этими событиями. Оставшись один, патриарх в длиннейшем монологе размышляет о случившемся, решая порвать с нечестивым Римом. "То, что с гнилою деем тела частию; сечем уды гнилы, чтоб и здравых с временем те не заразити", – объясняет Фотий.
IV действие Георгий Щербацкий строит полностью ориентируясь на второе и третье явления пятого действия "Владимира".
В пьесе Феофана Храбрий рассказывает Мечиславу об акте крещения (200), а у Г. Щербацкого присутствовавший на соборе Филофей повествует об увиденном и услышанном Аретофилу. Здесь много текстуальных совпадений, но композиционно рассказы отличаются: во "Владимире" – монолог, а в "Фотии" – диалог. Справедливости ради нужно отметить, что диалог воспринимается живее, сцена менее статична.
Заканчивается пьеса большим панегирическим монологом Фотия и речью Предувидения Божия, представляющими собой своеобразный эпилог, вновь перекликающийся и по форме, и по содержанию с эпилогом во "Владимире" – речью апостола Андрея. Предувидение предсказывает так же, как и апостол Андрей, рождение новой ветви православия – на Руси: "Владимир крещается и его всецела фамилия и русь вся". Перечислив имена многих славных русских князей и царей, патриархов и митрополитов, драматург прославляет Петра I, Екатерину I, Анну, но более других – Елизавету. Заканчивается трагедокомедия обращением Фотия ко времени: "тщете, века, годы, спешно, представите мирови оное утешно, дабы не таковни, як теперь, развраты болше солнцу и добрым людем несмущати".
Действительно, по художественным приёмам, а часто и содержательно "Фотий" близок к пьесе Феофана Прокоповича, однако раскрытие темы, идейное звучание произведения Щербацкого намного ниже, мельче, нежели у Феофана. Образа Фотия (как образа-персонажа), собственно, в пьесе и нет – есть образ-схема, образ-декларация без попытки углубления в ту или иную сторону, т. е. Фотий не привлекает ни сложностью характера, ни способами раскрытия образа.
Как в ряде вышерассмотренных пьес, в "Фотии" три канта сопровождают действия произведения, а также в конце второго действия клирик Пахомий, певчий из церковного хора, по просьбе простолюдинов исполняет печальную песню, соответствующую скорбному настроению персонажей. Музыка играла в пьесах важнейшую структурную и идейно-художественную роль на протяжении всего существования жанра трагедокомедии. Хор или кант, песня почти всегда были связаны с содержанием пьес, характеризовали персонажей.
* * *
Становление, развитие и угасание жанра трагедокомедии на протяжении полувека продемонстрировали, насколько сложным и противоречивым был процесс жанрообразования в русском предклассицизме. Не все рассмотренные пьесы являются строго трагедокомедиями: не всем авторам, в силу их разного дарования, разного взгляда на теорию жанра, разного образования и т. п., удалось приблизиться к образцовому произведению в этом жанре – к пьесе Феофана Прокоповича "Владимир". Однако то на уровне проблематики, то на уровне поэтики сходство пьес больше, нежели их различие. В этом не могли не сказаться общая теоретическая база, относительная близость по времени написания и, наконец, явное стремление подражать "Владимиру", высшему авторитету для всех драматургов, разрабатывавших жанр трагедокомедии. Роднила их всех и единая культурная почва – эстетика школьного театра.
Симпатии зрителей и читателей вызывало стремление драматургов к соединению высокого и низкого, комического и трагического (а для некоторых пьес характерно зарождение драматического). При обращении в основном к темам и сюжетам, взятым из отечественной истории ("Владимир", "Милость Божия…") и из истории церкви, из библейских источников, трагедокомедиям свойственна связь с общественной жизнью, с современностью. Комическое (как важнейший структурный элемент жанра) воплощено через сатиру, иронию, гротеск и т. д. Пьесам этого жанрообразования присущи публицистичность, дидактизм и явственно звучащая в лучших трагедокомедиях фольклорная струя, связь с народным театром. В трагедокомедиях, по сравнению с другими пьесами школьного, да и светского театра, меньше аллегорических образов, а те, что имеются, чаще всего даны очеловеченными, действующими, "живыми" персонажами. Дифференцированная речь героев трагедокомедии, особенно отрицательных персонажей, близка к народной разговорной речи, что будет свойственно и речи героев комедий классицизма. Жанр демократичен: драматурги изображали в трагедокомедиях не только "высоких" героев, но и "простых" людей. В качестве одной из основных сторон жанра следует отметить морализирование и обязательную победу добродетели и долга; трагическое не является доминантой трагедокомедии.
Во всех пьесах этого жанра немало общих типологических черт, но главной, определяющей рождение и существование жанра чертой является смешение трагического и комического, при этом трагическое, как правило, трансформируется в драматическое.
Для Феофана Прокоповича характерно не только смешение, перебивание трагических и комических пластов (это наиболее отчётливо прослеживается по первому и второму действиям "Владимира"), но и рождение категории драматического, что наиболее отчётливо проявляется в образе князя-первокрестителя. Владимир показан вне трагических ситуаций. Лишён трагичности в её "чистом" виде и конфликт трагедокомедии. Образ строится на принципиально ином способе художественного освоения действительности – драматическом. У истоков теоретического определения этого способа стоял Гегель, выявивший самый принцип сопряжения трагического и комического в новом жанре. Конечно, это уже не трагедокомедия, а жанр драмы, расцвет которой наступит в XIX – ХХ вв. Но фундаментом жанра драмы была именно трагедокомедия.
В отношении же образа Владимира необходимо сказать, что это – "выломившийся" герой, он не трагикомичен, а в полном смысле драматичен, хотя "новое вино" ещё налито в "старые меха". Данный персонаж глубже и рельефнее классицистических героев: Феофан далёк от мысли изобразить его "черно-белым". О. В. Орлов и В. И. Фёдоров пишут, что при раскрытии образа Владимира "есть уже основание говорить о некоторой реалистической тенденции в творчестве писателя (классицисты и романтики изображали преимущественно одну страсть, одно чувство, целиком владевшее героем)".
Образ Владимира поистине философичен. Откуда это?! Как смог в нашей литературе на заре XVIII в. появиться такой герой?!
Создание образа Владимира было подготовлено в определённой мере мощным развитием русской литературы XVII века: уже совершается переход к новому художественному осмыслению действительности, появляется энергичный, "живой", индивидуализированный, осознающий своё место в жизни герой, возникает принципиально новое представление о действительности как о переменчивости жизни.
Драматическое начало построено не только на борьбе с оппозицией (борьба заканчивается без смертей), но и на преодолении сильнейшего внутреннего сопротивления. По сложности, ёмкости и противоречивости характера Владимир превосходит героев классицизма, т. к. классицистическая модель образа лишена этих черт, она во многом формальна и условна, задана строгой регламентацией в отношении сюжета и дидактичного конфликта. При этом нельзя говорить об однолинейности классицистических героев, но авторы классицизма шли от заданной схемы, а Феофан Прокопович – от летописи и действительности.
Прокопович-драматург вобрал в себя всё лучшее, что было в античности, эпохе Возрождения, не игнорируя при этом достижений русской культуры. "Владимир" – пьеса достаточно высокого уровня по постановке и разрешению проблем, по художественным достоинствам произведения.
Ни один из драматургов, разрабатывавших этот жанр, не смог подняться до уровня Феофана Прокоповича, поэтому трагедокомедия в своём развитии шла по нисходящей линии; кроме того, жанр не мог соперничать с сильной, отвечающей запросам времени системой классицистических жанров.
Контрольные вопросы
1. Что такое "школьная драма"?
2. Какую эволюцию претерпел в первой половине XVIII в. жанр трагедокомедии?
3. Кто являлся предшественником и последователями Феофана Прокоповича в жанре трагедокомедии? Каков их вклад в развитие жанра?
4. Как в трагедокомедиях отразилось отношение их авторов к реформам Петра I?
5. Какие из трагедокомедий первой половины XVIII в. являются историческими пьесами? Каковы особенности их историзма?
3. Жанр "разговора" в русской литературе первой трети XVIII века
Жанр "разговора" имеет много общего с драматургией, для русской литературы первой трети XVIII в. это новое жанрообразование.
Генетически жанр "разговора" восходит к античному диалогу: ещё софисты, заменяя дидактический эпос и наставительную лирику различными видами прозы, стали культивировать и диалог. Этапом в развитии жанра явился философский диалог Сократа и его учеников. Однако Платон от вопросно-ответной композиции пришёл к связному изложению, введя драматургические элементы в его структуру, насытив его комизмом и сатирой, индивидуализируя действующих лиц. "Живой драматизм диалогов подчёркнут сценарием": прогулка, пирушка и т. п. У Платона особый тип словесного движения преобразуется и поэтически, и содержательно, открытием стала диалогичность его произведений. Диалог приобретает статус самостоятельного литературно-публицистического жанра, пережившего свой подлинный расцвет в творчестве Лукиана из Самосаты. Диалоги и разговоры Лукиана с их острой сатирой на общественные пороки, с их нападками на религию, с их художественными достижениями (особенно "Разговоры в царстве мёртвых") оказали сильное влияние на европейскую литературу Средневековья и эпохи Ренессанса. При этом в творчестве многих авторов завоевания Платона, Лукиана, Плавта, Вергилия были утрачены. Отмечая роль "диалогов", "разговоров" в формировании драмы, теоретики того времени Ф. Ланг, Я. Понтан упрощённо трактовали жанр. "Это, – замечает Ф. Ланг, – ровная простая беседа на какую-либо тему, серьёзную или забавную". Выходившие в XVI–XVII вв. сборники "разговоров" свидетельствует о деградации жанра, особенно в практике школяров.
Совершенно иначе будет выглядеть картина в "разговорах" первой трети XVIII в.: культ книги, гимн культуре, преклонение перед образованным человеком характерны для героев этого жанра в творчестве Феофана Прокоповича, В. Н. Татищева, но особенно выделяются "Разговоры о множестве миров" в переводе А. Д. Кантемира.