Однако предтечей А. Д. Кантемира в жанре "разговора" явилось одно из первых изданий гражданской печати XVIII в. – стихотворный переводной диалог с неизвестного латинского оригинала – "Краткая беседа Милости с Истиною" А. Х. Белобоцкого, напечатанный в Санкт-Петербурге в 1712 г. Перевод был "ответом Белобоцкого на религиозные преследования, которые он наблюдал в своих странствиях, на нападки фанатиков, жертвой которых был он сам: в Польше преследуемый иезуитами, в Москве – ревнителями исконного благочестия". С гуманных просветительских позиций в "Беседе…" трактуется проблема снисхождения, милости к грешнику, суровая Истина уступает в конце диалога всепобеждающей Милости, что сближает позицию неизвестного гуманиста, автора "Беседы…", её переводчика с отношением к этому вопросу Феофана Прокоповича: идея веротерпимости, так ярко воплотившаяся в творчестве Феофана Прокоповича (в том числе его религиозных трудах), определила религиозную политику Петра I. "Интересно, – пишет А. Х. Горфункель в примечаниях к статье, – что в "Беседу" проникли сведения о существовании учения о множестве миров: "кровь Христа, аще бы тысяша еще миров к сему было, вси от грехов отмыти довольна"". Таким образом, почти за 20 лет до перевода А. Д. Кантемиром "Разговоров о множестве миров" Фонтенеля идеи великих итальянцев прозвучали в России.
* * *
В русской литературе у истоков жанра стоит Феофан Прокопович. Его "Поэтика" и "Риторика" свидетельствуют о глубоком усвоении им традиций эстетической мысли античности, Средневековья, культуры нового времени. Предклассицист по своим эстетическим взглядам, Феофан Прокопович не оставил сколько-нибудь развёрнутых суждений о жанре "разговоров". Однако разбросанные в "Поэтике" замечания позволяют говорить, что русский автор, отдавая предпочтение "разговорам" Лукиана и Вергилия, был достаточно оригинален в теории и практике жанра. Поэт должен "воспевать вымышленное", "диалогисты же воспроизводят и изображают, но делают это не стихами, а в прозаической речи" (346). Подражание или поэтический вымысел, утверждает теоретик, может иметь место и в диалогах. "Ведь все, кто излагают свои чувствования в диалогизмах, явно пользуются поэтическим подражанием, так как они рисуют беседующих между собой лиц, изображая их разнообразные душевные и телесные движения" (348), но делают они это в прозе. Феофан Прокопович "поднимает" жанр, называя в качестве образцового автора Лукиана. В обращении "Человеку, назвавшему меня Прометеем красноречия", античный автор говорит, что его "произведение слагается из двух частей – философского диалога и комедии", "диалог и комедия звучат как самый высокий и самый низкий тона, разделённые дважды полною гаммой". Анализ двух "разговоров" Феофана Прокоповича убеждает, что русский автор во многом следовал античным образцам.
Вопрос о датировке "разговоров" в научной литературе, посвящённой творчеству Феофана Прокоповича, остаётся проблематичным: П. О. Морозов считает, что оба "разговора" написаны ещё в Киеве, до отъезда в Петербург, т. к. их язык близок к малороссийскому. И. А. Чистович, Н. И. Петров, Н. К. Гудзий относят создание "разговоров" к 1716 г., т. е. уже к петербургскому периоду творчества. Опираясь на свидетельство И. А. Чистовича, что в своей школе на Заячьем острове Феофан Прокопович завёл сценические представления, можно с большой долей уверенности говорить и о том, что именно для своих школяров он создал "разговоры" и что, по всей вероятности, они были разыгрываемы ими в период летних рекреаций – по типу и подобию Киево-Могилянской духовной академии.
"Разговор гражданина с селянином да певцем или дьячком церковным" (научное издание этого произведения осуществлено П. В. Верховским) ставит острую по тем временам проблему борьбы сторонников просвещения с людьми невежественными, противниками знаний, образования. Завязкой произведения является сцена перебранки, ссоры гражданина с селянином, перешедшая в длинный разговор о невежестве русского народа, о необходимости образования, правда, все это освещено религиозностью, церковными делами. В основе композиции лежит бытовой сценарий – древнейшая структурная единица текста. Если вспомнить идею М. М. Бахтина о "первичных" (бытовых) и "вторичных" (литературных) жанрах, то нельзя не увидеть, что "диалог", "разговор" является тем жанром, который сумел структурно сохранить родство со своей первоосновой – бытовым диалогом.
Этот жанр непосредственно включает в свою конструкцию "первичный" жанр, т. е. литературный жанр "разыгрывается" по законам речевого общения. Можно говорить об исторической преемственности, о типологической повторяемости содержания, об устойчивости поэтической конструкции, но, думается, в данном случае всё гораздо проще: бытовой диалог, речевая деятельность определили судьбу, жизнь литературного жанра.
Наряду с религиозными темами (необходимость знать молитвы, можно ли считать религиозное невежество грехом, проблема веротерпимости – и в связи с этим вопрос о католичестве, о "латинниках" и т. д.) Феофан Прокопович выдвигает важнейшие проблемы эпохи петровских преобразований. На первом плане – обличение невежества как основной силы, противостоящей реформам, движению вперед.
В ответ на реплику Певца о том, что не все знают и понимают молитвы, что "невежество бо не творит греха", Гражданин заявляет: "Невежество сугубо есть: одно простое и незлобное, другое нарочное, злобное и упорное". В духе просветительства, далеко выходя за рамки богословия, Гражданин разъясняет Певцу и Селянину пользу знаний, необходимость образования. "Всяк разуметы должен", – совсем по-петровски звучит безапелляционный приговор Феофана Прокоповича в устах Гражданина. Особенно достаётся от Гражданина "злым невеждам, который в невидении самохотно пребывают". К таким относит он Селянина, упорно не желающего учиться, живущего по старинке, жаждущего отсудить двор соседа и т. п. Гражданин долго и настойчиво разъяснял Певцу и Селянину вред от невежд всех мастей, необходимость каждого в познании сомневаться, вопрошать учителя, опасаться за своё "невидение".
Певец постепенно соглашается с Гражданином, живо расспрашивает его о непонятных вещах. Селянин же остаётся непреклонным в своем невежестве, с издёвкой заявляя: "Когда бы я с такими книжниками, как ты, часто сидел и слушал вас, мудрейшего и святешого паче мене не было. Однако ж стану у тебе, Дяче, хотя на полгода учиться писма, авось как умру писменный, просто до неба пойду".
Позиция Селянина, его характер (а в "разговоре" делается попытка создания характера – и не безуспешная!), примитивизм самым непосредственным образом повлияют на образы героев первой сатиры А. Кантемира, особенно образы Силвана и Критона. Сравним: Селянин осуждает книжную мудрость: грамота, изучение библейских, религиозных текстов вредит, по его мнению, вере: "Вот грамотнии и молиться Богу не будут, уже в безбожие прийдут, се же от великия мудрости своея, яко много училися, глаголющеся быти мудри, объюродиша". Критон заявляет: "Приходит в безбожие, кто над книгой тает… Дети наши… / Теперь, к церкви соблазну, библию честь стали; / Толкуют, всему хотят знать повод, причину, / Мало веры подавая священному чину".
Селянин: "И без писма хлеб им… Другой бы ил, да нычего ясты, хотя и писменний он", "Отци де наши не умели писма, но хлеб доволний имели и хлеб тогда луше радил бог, нежели ныне, когда писменних и латинников намножилось". Силван: "Живали мы преж сего, не зная латыне, / Гораздо обильнее, чем мы живем ныне: / Гораздо в невежестве больше хлеба жали; / Переняв чужой язык, свой хлеб потеряли" и т. п.
Конец XVII в. ознаменовался победой над латинствующими, их полным разгромом. В эпоху Петра I вновь остро встал вопрос о взаимоотношениях с иноверцами, особенно с католичеством; Феофан Прокопович ратует за гибкий подход к решению этой проблемы. Гражданин призывает с помощью латыни постигать учёность, премудрость книг и философских трактатов, вместе с тем он резко критикует тех "латинников", которые схватили только верхушки учения и кичатся знанием чужого языка, среди которых "горшии от невежд имеются".
Гражданин в произведении формулирует любимые религиозно-философские идеи Феофана Прокоповича, являясь рупором авторских взглядов. Образ Гражданина построен по той же схеме, что и образ Философа в пьесе "Владимир", – так прокладывался путь резонёрствующим сугубо положительным героям комедий классицизма. Образ Певца дан в эволюции: постепенно, колеблясь, сомневаясь, этот герой переходит на сторону Гражданина, проникаясь новыми идеями. Селянин же – не просто тупой, озлобленный против знаний человек, это воинствующий, сознательный невежа, вполне довольный своей судьбой, страшащийся перемен, книг, учения; такие образы найдут своё продолжение в русской литературе XVIII в. Однако именно с этим персонажем связаны попытки создателя "разговора" оживить серьёзную, подчас затянутую религиозно-философскую часть произведения: элементы комизма, грубоватые шутки, издёвка появляются благодаря Селянину и в связи с ним. Поэтому "Разговор гражданина с селянином да певцем или дьячком церковным" воспринимается скорее как небольшая пьеса-диспут, насыщенная теолого-философскими рассуждениями и элементами комедии, как раз в духе Лукиана.
Менее удачен "Разговор тектона, си есть древодела, с купцом" (не опубликован): в нём нет той социальной остроты, определённой живости героев, которые имели место в предыдущем "разговоре", поэтому, видимо, второй "разговор" никогда не был напечатан, мало привлекал внимание даже тех исследователей, которые непосредственно занимались изучением творчества Феофана Прокоповича. В этом "разговоре" речь идёт о значении храма, о Божием вездесущии и других церковных догматах. Интересными являются, пожалуй, два момента. Феофан Прокопович и в этом произведении пропагандирует любимую идею – о необходимости и возможности учиться везде, в том числе и у иноверцев. Купец, проведший в немецких городах несколько лет и познавший там многие учёные книги, объясняет Тектону сущность протестантства, его отличие от православия. Тектон же отдаёт предпочтение польскому католицизму, "Противоположность "Польши" и "немецких городов" указана здесь с достаточной ясностью, притом так, что не остаётся никакого сомнения, на чьей стороне стоит Феофан Прокопович, какому из этих двух направлений принадлежат его симпатии". Враги Феофана Прокоповича долгое время преследовали его за это, он вынужден был давать показания на сей счёт, доказывать, что не впадал в ересь.
Второй важный момент в "разговоре" связан с тем, что "в определениях Бога Прокопович нередко отходит от традиционно христианского понимания его как личности". У Прокоповича Бог мыслится как высший разум, предвечная мудрость, вечная истина и вместе с тем Бог как первопричина бытия, как некая закономерность природы. Такое понимание Бога стоит на грани деизма и пантеизма. Здесь усматривается влияние на Феофана Прокоповича философии Бруно и Спинозы. В "Разговоре тектона, си есть древодела, с купцем" автор в очередной раз устами купца заявляет, что "в природе существует и живет Бог".
Таким образом, Феофан Прокопович не только следовал традициям античного и западноевропейского диалога-разговора, но привнёс в развитие жанра много своего, нового. В "разговорах" русского автора поднимаются актуальные политические, теологические, нравственные проблемы, при этом делается попытка "оживления" серьёзного разговора-диспута за счёт введения сниженной лексики, грубоватой шутки, комического эффекта (здесь усматривается влияние русской демократической сатирической литературы, интермедиального опыта раннего русского театра). Далеко не всегда художник достигает успеха в этом. Сценка перебранки вновь сменяется утомительными теологическими рассуждениями. Правда, сейчас крайне сложно судить об эстетическом восприятии "разговоров" русскими читателями XVIII в., а имеющаяся, наверное, в произведениях многоплановая система аллюзий в настоящее время почти не поддаётся прочтению, расшифровке. Наряду с вопросно-ответной структурой диалога в композиции "разговоров" Феофана Прокоповича имеются полилог, элементы драматизации, умело организованная автором дискуссия, попытка представить чувства героя в движении как отдалённое эхо будущего художественного психологизма.