8. Какие произведения (автор, название) были созданы в жанре "разговора" в XVIII в.? В XIX в.? В ХХ в.? Постарайтесь определить, каким образом эволюционировал жанр в русской литературе, как отразилась в "разговорах" "память жанра".
4. Традиции и новаторство Феофана Прокоповича-драматурга
Феофан Прокопович был наследником и продолжателем многих культурных традиций. В "Поэтике" (книга I, глава IХ, "Подражание") он размышляет о подражании в узком смысле слова (поэтический вымысел или подражание он считает одним из основополагающих эстетических принципов), т. е. уподоблении какому-либо выдающемуся поэту (381–385). Феофан Прокопович призывает к усиленному изучению авторов, замечая, что "в особенности необходимо читать соответственно роду поэтических произведений, каким ты хочешь заняться, – того автора, который всеми наиболее прославляется в этом роде поэзии" (382).
Учиться у великих поэтов теоретик советует прилежно и тщательно, заимствуя лучшее у них, но не копируя и не повторяя их произведения "до тошноты"; рекомендует обращать особое внимание при чтении не только на возвышенность мыслей, удачный вымысел, соблюдение пристойности и другие стороны содержания, но и на форму произведения (фигуры, ритм, изящество стихов, блеск речи и т. д.). Большое значение Феофан Прокопович отводит тренировке, упражнению в деле подражания-ученичества. Он решительно выступает против чрезмерного заимствования, которое называет плагиатом. Подытоживая, мыслитель пишет: "Подражание… заключается в каком-то совпадении нашего мышления с мышлением какого-либо образцового автора" (384). Не раз наставляет Феофан Прокопович своих слушателей словами "следуй", "подражай", "посмотри", "читай", но столь же часто предостерегает от рабского, слепого копирования. Уж если имеется заимствование, то, по Феофану Прокоповичу, оно должно быть "красивее и лучше у подражателя, чем у самого автора" (384). Собственными примерами он даёт блестящие образцы творческого усвоения опыта предшественников, действительно понимая подражание как активный творческий процесс.
Таким образом, Феофан Прокопович первым в истории отечественной эстетики обозначил проблему литературных традиций и влияния предшествующей литературы на художника слова, подняв её на высокий по тому времени теоретический уровень. Это даёт возможность отчётливо представить, с какими требованиями подходит Феофан Прокопович к художественному произведению и его творцу.
* * *
Говоря о роли античной культуры в формировании русской литературы, П. Н. Берков считает, что этот вопрос "по ряду причин ни в дореволюционном, ни в современном советском литературоведении не был с должной серьёзностью поставлен и исследован". Хотя эти слова написаны свыше двадцати лет тому назад, своей злободневности они не утратили: проблема "античность и русская литература X–XVIII вв." остаётся крайне слабо исследованной. Между тем данная проблема имеет не только культурологическое, но и методологическое значение.
В поисках художественных образцов Феофан Прокопович обращался к античной культуре, которая оказала на него значительное воздействие. Его философские и эстетические взгляды во многом формировались под непосредственным влиянием античных мыслителей. "Поэтика" и "Риторика" Феофана Прокоповича в современной литературоведческой мысли оцениваются как глубоко новаторские для своего времени трактаты. Они же дают исчерпывающее представление о том, насколько плодотворно, творчески теоретик усвоил и переработал античных учёных, поэтов, драматургов и, прежде всего, Аристотеля, Горация, Вергилия. Блестящий знаток античности, Феофан Прокопович писал на латыни не только учёные труды, но и стихи. Лирика Феофана Прокоповича, особенно его эпиграммы, несут на себе черты влияния античной поэзии. Три солидных тома ораторской прозы свидетельствуют о чрезвычайной эрудированности автора в области мифологии, истории, поэзии. В качестве "обжитой" традиции Феофан Прокопович унаследовал определённую систему "вхождения" элементов античной культуры в литературу (и шире – культуру) Древней Руси. Нет сомнений, что уже автору "Слова о законе и благодати" была на определённом уровне знакома античность. Многочисленными цитатами из античных философов, историков, ссылками на корифеев античной культуры пестрят страницы летописей, повестей, слов, сказаний, житий; достаточно часто переводили на Руси античных авторов – т. е. налицо определённая литературная традиция.
В упоминавшейся выше главе "Подражание" теоретик призывает всех, кто захочет писать трагедию, читать Сенеку, авторитет которого для него был очень высок (382). Сопоставление трагедий Сенеки "Агамемнон" и "Фиест" ("Тиэст") с "Владимиром" убеждает, что по линии трагического Феофан Прокопович многое унаследовал у древнеримского трагика. (Первыми на связь Феофана Прокоповича с античным театром указали Н. И. Гнедич, Н. С. Тихонравов, Я. Гординский, но при этом сопоставительного анализа они не дали.)
Сопоставление трагедий Сенеки и пьесы "Владимир" Феофана Прокоповича показывает, что античный драматург оказал влияние на последнего на нескольких уровнях. По чисто формальным признакам можно со всей определённостью говорить о том, что образ тени Ярополка, построение монологов в первом действии явно навеяны характерным для Сенеки началом его трагедий "Фиест" и "Агамемнон".
Пьеса "Фиест" открывается словами тени Тантала:
Кто из богов подземных прочь увёл меня
Из мест, где ловит рот плоды бегучие.
Затем Фурия вступает в довольно пространный монолог с тенью. Несколько иначе строится первое действие "Агамемнона".
Покинув царство Дита беспросветное,
Пришёл я, выпущен из бездны Тартара;
Какой мне ненавистней мир, не ведаю, -
говорит тень Фиеста, и далее в его же большом монологе объясняется вся предыстория событий, которые должны будут развернуться в трагедии. На монолог тени Фиеста отвечает хор микенянок. Как такового действия, словесного, через диалог, в "Агамемноне" нет, поэтому сходство между этой трагедией Сенеки и "Владимиром" заключается лишь в чисто (и то незначительном) формообразующем плане. Поэтому Я. Гординский, на наш взгляд, не совсем прав, сопоставляя "Владимира" только с трагедией "Агамемнон" и отрицая связь "Фиеста" с пьесой Феофана Прокоповича.
З бездн подземных, з огненной выхожду геенни Ярополк, братним мечем люте убиенный, Брат князя Владимира! (152) – восклицает тень Ярополка.
Отчизны кровли и богатства Аргоса
Родную землю и богов отеческих вижу я -
говорит Фиест, но первоначальная радость свидания с отчизной тут же омрачается упоминанием имени брата, отсюда страх в душе героя: "…и снова страхами душа полна, и тело хочет вспять она увлечь". Фиест убеждён, что царство не вместит их двоих, в нём сильно предчувствие гибели.
В трагедокомедии Ярополк говорит:
Что вижду – Киев се ест…
Места сия! Зде княжий престол, зде державу
всероссийской области и толику славу
Брат завистний содержит… (153)
Однако для Яропопка "сие поле болшу скорб и позор лютейший имеет". Герой утверждает: "Увидит мя Владимир и паки убиет" (152). И Фиест, и Ярополк молят о защите богов, призывая их в свидетели злодеяний братьев, оба, отчаявшись, ропщут на "всевышних". Не только первые строки монолога, открывающего "Фиеста", но и живой, органичный диалог в трагедии сближает её с произведением Прокоповича. Образ Ярополка в трагедии выражает во многом её трагическое начало. Ярополк обуреваем страстями, всё в нём клокочет от злобы и зависти. Снедаем ненавистью и Тантал, полный страсти мщения. Коварство и жестокость Атрея в чём-то переплетаются с поведением Владимира. Правда, два брата у Сенеки жестоко мстят друг другу и совершают ужасные злодеяния, исходя из иных побуждений, нежели у Феофана Прокоповича. Атреем движет жажда мести, Владимиром же политические соображения. Философия стоицизма, присущая трагедиям Сенеки, чужда героям трагедокомедии "Владимир". Трагедии Сенеки пользовались во времена Средневековья, а затем и в XVII–XVIII вв. огромной популярностью. Сенека-трагик считался образцовым художником, ему во многих странах усиленно подражали драматурги. Эпоха классицизма весьма высоко оценила творчество Сенеки, блестящими его трагедии считал Скалигер.
Во время трёхлетнего пребывания в Риме создатель "Владимира", несомненно, познакомился со многими постановками трагедий Сенеки в Италии, читал подражателей, "с тщанием" постиг художественный опыт знаменитого римского трагика, знал оценки, данные Сенеке в поэтиках (книги I и V "Поэтики" Ю. Ц. Скалигера Феофан Прокопович активно использовал в своих теоретических трудах). Трагедии Сенеки психологичны и дидактичны. В них слишком много прозрачных намёков на Нерона. Это также сближает насыщенную психологизмом и аллюзиями пьесу Феофана Прокоповича с творениями великого римского драматурга.
С античной традицией, несомненно, связана и комедийная сторона пьесы Феофана Прокоповича.
Яркое комическое дарование создателя трагедокомедии, проявленное им в обрисовке характеров жрецов, было замечено ещё Н. И. Гнедичем. Отметив "говорящие" имена жрецов – Жеривол, Курояд, Пиар, – критик пишет, что они обрисованы с поистине аристофановской весёлостью и свободой. Н. И. Гнедич, первым из критиков обратившийся к "Владимиру", увидел, что для петровской эпохи сатира на жрецов злободневна. Критик подмечает, что Феофан Прокопович осмеивал их, "бросая стрелы, может быть, в современных священнослужителей, имеющих те же слабости".
Правда, политической заостренности во всем этом Н. И. Гнедич не усмотрел. О поражении приверженцев старой веры, о крушении идолов он пишет как о смешном эпизоде, наполненном "красками и даже выражениями в духе Аристофана". Сам Феофан Прокопович считал образцовыми комедии Плавта и Теренция, призывал им подражать (382).
Сплав трагедии и комедии образует смешанный род, трагедокомедию, в качестве образца которой Феофан Прокопович называет "Амфитрион" Плавта. Симпатии автора "Владимира" к этой пьесе великого римского драматурга не случайны: она написана в жанре "средней аттической комедии", которую отличает занимательность интриги, динамичность действия, разворачивающегося в обстановке частного быта, близость к формам народного театра. Морализирование в комедиях Плавта, унаследованное комедиографом от своих греческих предшественников, взгляд на театр как на средство идеологического воспитания и пропаганды также могли импонировать Прокоповичу. Однако у Плавта нет стремления как можно сложнее, многограннее воплотить сущность характера человека. В разработке характера, в изображении внутреннего мира человека Феофан Прокопович не мог что-либо заимствовать у Плавта. Другое привлекало русского драматурга в творчестве Плавта: увлекательность комической интриги, смешные до буффонады положения, в которые попадают плавтовские герои, остроумие, подчас грубоватые шутки.
Самое начало комедии Плавта "Амфитрион" носит буффонный характер: настоящий раб Сосия встречает у дома своего хозяина мнимого раба Сосию-Меркурия, между ними завязывается острая перебранка, в которой очевидной становится трусость Сосия. Непритворный страх охватывает его душу, когда он видит хитроумного Меркурия в своём обличье, когда последний издевается над ним, бьёт его. Страх, все более овладевающий рабом, втянутым в игру богов Юпитера и Меркурия, движет интригой сцены, а затем во многом и всей пьесой.
Начало второго явления первого действия "Владимира" основано на комическом эффекте, создаваемом страхом, что весьма напоминает сцену перебранки в "Амфитрионе" Плавта. Жеривол страшно испугался при появлении тени Ярополка. Эта трусость тем более комична, что жрец постоянно общается с "тёмными силами", ему "повинуются духи", от его чар "солнце менится, померкают зары. День во тму облачится" (156). Страх становится завязкой сцены, способствуя дальнейшему развитию действия, но страх при этом показан в его комической модификации.
Образы жрецов Пиара и Курояда ещё в большей степени напоминают Сосию из "Амфитриона". Трусливые, совершающие под страхом угроз и побоев святотатство по отношению к своим богам (второе явление пятого действия), они думают лишь о еде и о спасении своих жизней. Феофан Прокопович нарочито снижает образы жрецов, выставляя напоказ их трусость, глупость, грубость, обжорство, ставя их в комические, даже буффонадные ситуации. Так же как Плавту, Прокоповичу-драматургу снижение давало возможность добиться разнообразных и ярких комических эффектов. Черты художественного усвоения комического через Плавта чувствуются в трагедокомедии "Владимир". Ещё одной характерной для обоих художников чертой в разработке комического является их близость к народному театру, усвоение ими традиций народной комики.
В меньшей степени, на наш взгляд, сказалось в творчестве Феофана Прокоповича влияние комедий Теренция. В сопоставлении с Плавтом (а это сопоставление при прочтении того и другого античных комедиографов напрашивалось само собой) Теренций многое терял, т. к. Плавт более демократичен, более оригинален в художественном отношении. Смех не был подлинным и единственным героем пьес Теренция. В отличие от языка плавтовских комедий, язык пьес Теренция "приглажен и причёсан", драматург не решался шокировать элиту римского общества, для которой и писал, просторечием или тем более вульгарным словом. Теренций не любил буффонады, острокомедийных ситуаций; комическое в его пьесах ближе к юмору, а социальной остроты, намёков на современность в его произведениях нет. Обычная развязка комедий Теренция – счастливая свадьба, т. к. заблудившиеся герои по натуре своей благородны, чисты, склонны к добрым поступкам. Именно так обстоят дела в комедии Теренция "Братья": совершив дурные поступки, братья в финале комедии исправляются. Комическое во "Владимире", таким образом, в большей степени испытало на себе влияние комедий Плавта, нежели Теренция.
Влияние античного театра на Феофана Прокоповича было многоплановым, а восприятие его шло в духе новой культуры, на уровне идей, образов, архитектоники, поэтики. Теоретик русского предклассицизма стоял у истоков нового понимания самих эстетических принципов усвоения чужой культуры, утверждая эти принципы не только чисто теоретически, декларативно, но и своей художественной практикой. О влиянии античных традиций на проблематику и поэтику "разговоров" Феофана Прокоповича подробно говорилось выше (см. с. 95–97).