Аллюзионное прочтение пьесы Феофана Прокоповича опиралось на уходящую в глубь веков, ставшую литературным трафаретом схему – сопоставление правящего государя с Владимиром. Восходит данная традиция к "Слову о законе и благодати", замечательному памятнику торжественного ораторского искусства первой половины XI в. Академик И. Н. Жданов установил, что сопоставление в "Слове о законе и благодати" Владимира Святославича с Константином Великим и тут же Владимира с Ярославом, современником автора, становится своеобразной формулой, которую активно эксплуатировали многочисленные позднейшие писатели. "Сопоставление Ярослава и Владимира, – пишет И. Н. Жданов, – основывалось на создании внутреннего единства между деятельностью одного и другого… Деятельность Ярослава только довершала то, основание чего положено было ещё Владимиром". Данная формула (и шире – всё "Слово о законе и благодати") стала образцом для подражания: в Ипатьевской летописи, в Палее, "Истории о Казанском царстве", в "Просветителе" И. Волоцкого, в многочисленных житиях о Владимире и других произведениях древнерусской литературы разнообразно использовался памятник, многие места которого со временем стали шаблонами.
В старопечатных предисловиях и послесловиях характернейшим структурным элементом является упоминание о предках, сопоставление деяний правящего государя с его предшественниками, "Особенно часто при этом, – пишет А. С. Елеонская, – упоминается киевский князь Владимир, выступающий то как духовный, то как кровный предок нынешних царей". Авторы предисловий и послесловий "Апостола", "Евангелия", "Трефологиона", "Триоди цветной" и многих других старопечатных изданий XVI–XVII вв. часто обращались к имени Владимира Святославича при сопоставлении прошлого с настоящим: так был велик авторитет этого князя у древнерусских людей. Таким образом, на протяжении всего своего развития древнерусская литература поддерживала культ Владимира I, что стало традицией государственного значения, выполнением своеобразного идеологического заказа.
Феофан Прокопович, тонкий художник и знаток литературы Древней Руси, при выборе темы для своего первого творения и при разработке образа главного героя учитывал имеющуюся традицию, хотя привнёс в пьесу и немало новаторского.
Г. Н. Моисеева и В. А. Бочкарёв поставили проблему исторических источников "Владимира": исследователи единодушны во мнении, что создатель трагедокомедии использовал в качестве основного исторического источника летопись "Повесть временных лет". Однако каков характер и метод трансформации и эстетического переосмысления данного первоисточника? Сопоставление пьесы с "Повестью временных лет" убеждает, что драматург черпал из летописи не только основные исторические сведения. Характер использования летописного материала в пьесе многообразен. Оттолкнувшись подчас от нескольких летописных строк, Прокопович создаёт яркую, живую картину напряжённой борьбы князя Владимира за принятие христианства.
Автор художественного произведения нашёл в летописи ту драматическую ситуацию, которая вполне отвечала его идейному замыслу. В каждом действии "Владимира" имеются такие узловые моменты, организующим центром которых стала та или иная ситуация из летописи. Часто композиция летописного рассказа, его форма подсказывали Феофану Прокоповичу сам способ организации явления, действия. Многие места в пьесе почти аналогичны летописным, т. е. летопись становилась формообразующей основой трагедокомедии.
Наконец, может быть, главное: авторитет "Повести временных лет", давшей толчок творческой мысли Прокоповича, был для него чрезвычайно велик не только с фактической, но и с художественной стороны, поэтому можно говорить об определённом эффекте эстетического воздействия летописного произведения на художественную природу искусства, в данном случае – драматургического.
Широта интересов Феофана Прокоповича, характерные для него глубина и тщательность в изучении всех проблем, за разрешение которых он брался, позволяют говорить о том, что при постижении эпохи крещения Руси и разработке образа Владимира драматург не ограничился изучением одного-двух источников, не следовал лишь летописной традиции.
Феофан обладал одной из самых богатых библиотек в России того времени, на протяжении всей жизни он изучал русскую историю, недаром В. Н. Татищев свидетельствовал, что Прокопович проявил "в испытании древностей великое тщание". "Исторические знания в период реформы, – пишет С. Л. Пештич, – получили не только более широкое распространение по сравнению с XVII в., но… стали играть самую активную роль в дипломатии, в законодательстве, в литературе (трагедокомедия Феофана Прокоповича "Владимир") и т. д.". Активно формируется новый тип исторического мышления у русских людей переходного периода. Осмысление настоящего требовало знания прошлого. Феофан Прокопович, выполняя социальный заказ Петра I, пишет ряд историко-политических трудов, апологируя реформы, защищая "право просвещения от глухой, но упорной вражды старого застоя". Часто Феофан-историк в качестве доказательств использует примеры из отечественной истории, в том числе из эпохи крещения Руси. "Слово о равноапостольном князе Владимире", другие "слова", "речи" и трактаты (например, "Предисловие к доброхотному читателю", сопровождающее "Устав морской") и т. д. свидетельствуют о блестящем знании Прокоповичем той далёкой эпохи, о ставшем для него закономерным сопоставлении Владимира I и Петра I, той реформы и происходящих преобразований. При этом деятельность Петра мыслится Феофаном как логическое продолжение деяний Владимира, Ярослава, Александра Невского. Но особенно выделял глава "учёной дружины" эпоху крещения Руси как предвосхищение преобразовательной политики Петра. Всё это в полной мере имеет место уже в пьесе, следовательно, мыслитель и художник находился в русле традиционного понимания и воплощения эпохи, вместе с тем вводя систему аллюзий.
В древнерусской письменности богато представлена житийная литература о Владимире, которую по долгу своей деятельности – профессор Киево-Могилянской духовной академии – Прокопович знал. Сказались ли традиции житийной литературы в пьесе? Острый ум Феофана, его скептическое отношение к чудесам, святым мощам и прочим атрибутам церкви позволяют предположить, что он видел слабость жития как исторического источника. Более того, создатель "Владимира" при сопоставлении мог обнаружить, что все жития о первокрестителе восходят в своём первоисточнике всё к той же летописи. Не мог Феофан Прокопович пропустить такое признание автора южнорусского жития о Владимире – "выбрано з летописца русскага, преподобнаго отца Нестора Печерскаго".
А. И. Соболевский установил, что "летопись в рассказе о Владимире сообщает о нём гораздо больше, чем житие… Летопись – источник жития".
Тенденциозность жития в создании образа святого также несомненно была ясна Прокоповичу. В. О. Ключевский, изучив жития как исторический источник, выявил специфическую черту жанра: идеализация святого, воспроизведение лишь выгодных для автора отдельных моментов жизни, игнорирование будничного, противоречивого.
В пьесе не выявляется сколько-нибудь заметное влияние житий о Владимире, однако в создании образов Бориса и Глеба художник опирался на богатую агиографическую литературу, посвящённую младшим сыновьям князя-реформатора.
Из двенадцати сыновей Владимира, о которых сообщает летопись, в трагедокомедии действуют лишь Борис и Глеб. Об их участии в акте крещения не упоминают ни летопись, ни "Сказание о Борисе и Глебе", ни одно из житий. В "Повести временных лет" говорится, что Владимир посадил княжить Бориса в Ростове, Глеба – в Муроме. Вновь внимание летописца они обращают на себя уже после 1015 г.. Как известно, авторитет первых русских святых Бориса и Глеба в сознании человека Древней Руси был огромен, им была посвящена значительная литература. Это способствовало исключительности братьев; как образцовые христиане и князья, они как бы становятся продолжателями дела отца. Имена Владимир, Борис и Глеб (именно в такой последовательности и как некая триада) тесно удерживаются в сознании людей на протяжении веков и активно закрепляются конфессиональной литературой: популярное "Чтение о Борисе и Глебе" и т. д. По сути дела, Феофан-драматург, нарушивший летописную правду и произвольно соединивший Владимира, Бориса и Глеба в сцене принятия веры, психологически совершенно точен и прав. Здесь он следует в русле традиционного религиозного сознания, не противореча утвердившемуся восприятию эпохи.
В пьесе Борис и Глеб появляются и активно действуют в третьем и четвёртом действиях. Они любят и почитают отца, подают ему советы только с его разрешения. Герои разумны и единодушны в своих помыслах и поступках, что по достоинству оценивается Владимиром. "Аки би едино сердце имамы, Глебе!" – восклицает князь, радуясь умному совету сына (171). Борису и Глебу сразу же в душу запала "греческая вера", но они не смеют торопить отца, а лишь убеждают его выслушать "не спешно" Философа и "помыслить". И хотя они внутренне совершенно приняли сторону греческого посла, но, услышав о сомнениях в душе Владимира, вновь выражают полное послушание воле отца. "Мы, отче, – говорит Глеб, – веления от твоей державы ожидаем" (188). "Непременно согласие наше ест; ниже кров сродственна тако нас вяжет, яко вера божественна" (188), – в унисон брату заявляет Борис. В хоре апостола Андрея, используя иной временной пласт – будущее время (монолог апостола дан в виде предсказания), – драматург употребляет традиционную религиозную символику, чисто агиографическую метафору: "Се ти мученической кровы растут рожы: Борис, Глеб, ветвы святи корене святого. Люте! Уже мещет бес брата проклятаго, уже, вижу, копие и нож поощряет!" (203). В духе агиографии, в традициях всей русской церковной литературы изображены эти два героя пьесы. Представление о том, что Борис и Глеб во время принятия христианства не могли не находиться у его истоков, в конечном счёте повлияв на решение своего отца, жило в русском человеке. Это учёл Феофан Прокопович, это, видимо, входило в сверхзадачу драматурга при отборе действующих лиц.
Мы говорили выше о связи Феофана-драматурга с античным театром. Однако и по линии комического, и по линии трагического более плодотворными были у Прокоповича связи с древнерусской культурой.
Противоречивый, сильный характер князя Владимира создавался Ф. Прокоповичем с ориентацией прежде всего на летопись. Именно в "Повести временных лет" художник увидел Владимира и страстным женолюбцем, и гордым князем, победителем в многочисленных сражениях, и язычником, и человеком, принявшим после "испытания вер" христианство. Но и в летописи не всё удовлетворило Прокоповича: по летописи и агиографической литературе, Владимир пришёл к необходимости принятия христианства через озарение, чудо, т. е. чисто религиозным путём. В пьесе дело обстоит иначе. Сопоставление "Владимира" со "Словом о законе и благодати" показывает, что здесь Феофан Прокопович в большей мере испытал влияние данного памятника. И. Н. Жданов пишет, что Владимир крестился, по "Слову о законе и благодати", не в силу каких-либо чудес, а по своему разумению. Автор древнейшего памятника обращает внимание на "благой смысл", "остроумие" Владимира, сам князь понял и принял христианское учение. Сам "он слыша вожделе сердцем, возгоре духом", сам "отрясе прах неверия и влезе в святую купель".
В пьесе многократно подчёркивается этот же мотив: в беседе с Философом, в разговорах с детьми говорится о необходимости "помыслить", "уразуметь" и т. п. Владимир долго и мучительно приходит к пониманию пользы реформы, драматург психологически точно сумел передать чувства, обуревавшие гордого князя (второе явление четвёртого действия). В третьем явлении пятого действия, из послания самого Владимира становится известно, что он "внийдох в святую купель" (202).
Вместе с тем образ Владимира типологически соответствует тому идеалу, который выдвинула драматургия начала XVIII в., но в разработке главного героя есть отзвуки и ранней русской драматургии. Так, в пьесе подчёркивается высокомерие, гордость и величие князя (см. монолог Ярополка – первое, второе явления первого действия). Драматург продолжает традицию изображения монарха, которая наблюдалась в таких пьесах, как "Артаксерксово действо", "Иудифь". Сближает названные пьесы с трагедокомедией и сам способ "подачи" главного героя. Феофан даёт первичную характеристику Владимиру через монолог Ярополка, то же и в "Артаксерксовом действе": Мемухан, канцлер Артаксеркса, также первично характеризует своего монарха. В обеих характеристиках много говорится о блистании очей, величии государей, об их огромной власти и т. п.
Столкновение Владимира с лагерем жрецов придаёт пьесе остроконфликтный характер. Тема обличения невежественного духовенства являлась традиционной в древнерусской литературе. С. Полоцкий резко бичевал корыстолюбие и безнравственность церковников в цикле "Монах" из "Вертограда многоцветного".
В отличие от Симеона Полоцкого, критика Феофана Прокоповича носила не морализующий, а остросатирический характер. Это была социальная сатира, аллюзионно метившая в стан противников Петра – бояр и духовенства. Комическое в пьесе формируется под непосредственным влиянием народной драмы, интермедии. Ранний русский театр не был жанрово аморфным. Комический элемент был принадлежностью не только интермедии, но вносился и в пьесы. Возможность смешения серьёзного и смешного, высокого и низкого прокладывала путь новому жанрообразованию – трагедокомедии.