Известно, что Феофан, вернувшись из заграницы, в 1704 г. начал преподавать "пиитику" в Киево-Могилянской духовной академии, занятия в которой начинались после летних рекреаций. День святого Владимира отмечается русской православной церковью 15 июля, из чего следует, что в 1704 году Феофан Прокопович не мог написать и произнести "слово".
По обычаям академии преподаватель пиитики должен был к летним каникулам написать пьесу на какой-нибудь церковный или мифологический сюжет и подготовить её к постановке силами учащихся. Видимо, в течение первой половины 1705 г. Феофан Прокопович собирал материал и создавал пьесу, а весной начались репетиции. 3 июля 1705 г. "Владимир" был представлен на суд зрителей.
В 1706 г. Феофан Прокопович начинает преподавать риторику, что обязывало к написанию и произношению "речей" и проповедей, приветствий от имени академии разным высоким особам и покровителям. Обращение вновь к образу первокрестителя Киева и Руси – святому князю Владимиру – вполне соответствовало идейным и политическим устремлениям Феофана Прокоповича. Материал был изучен, апробирован, правда, в ином, драматургическом жанре, но вполне поддавался трансформации. Поэтому, вероятнее всего, что "слово" было создано и произнесено никак не ранее лета 1706 г.
Вряд ли проповедь писалась в петербургский период жизни и творчества Феофана Прокоповича (с 1716 г.). В столице каждое выступление Феофана подобного рода так или иначе фиксировалось, ведь в Петербурге он был слишком заметной и значительной персоной.
На то, что "слово" произнесено в Киеве, указывается в нём самом, ибо в заключительной, хвалебной части проповедник восклицает: "Хощет ли кто совершенно вся его (Владимира. – О.Б.) благодеяния исчислити, да изочтет всех в России просиявших чудотворцев, преподобных, мучеников, архиереов, учителей, да исчислит в сем граде виден на я, и во всей державе Российской безчисленная чудеса…" (III, 347 повт.; курсив наш. – О.Б.).
В третьей части "Слов и речей…" Феофана Прокоповича рассматриваемое нами "слово" помещено в разделе, предваряемом ссылкой: "Сие и следующие слова проповеданы в Киеве, а которых годов неизвестно" (III, 255).
Наконец, ещё одним доводом в пользу того, что "слово" написано позже пьесы, может служить тот факт, что в проповеди нет и намёка на восхваление гетмана Мазепы. Если бы "слово" произносилось в период могущества гетмана, вряд ли бы молодой проповедник рискнул проигнорировать его. Вместе с тем в "слове" нет и негативных высказываний в адрес гетмана что, возможно, связано с неясностью ситуации для самого Феофана Прокоповича (измена гетмана России стала очевидной в октябре 1708 г.). Менее чем через год, в июне 1709 г., в киевской проповеди "Слово похвальное о преславной над войсками свейскими победе" Феофан чётко обозначит свою позицию в отношении гетмана, назвав Мазепу "проклятым зменником", "коварным наущением и тайным руководительством" которого враг был "воведен есть внутр самую Малую Россию" (III, 26).
В дальнейшем, в петербургский период творчества, Прокопович охарактеризует гетмана значительно полнее.
Так, в "Истории императора Петра Великого" он напишет: "Однако так хитрый (Мазепа. – О.Б.) был, и пристрастия свои утаеваши искусен, что людем, которых опасался весма не таков, каков внутри был мнился быти. Великороссийскому наипаче народу, которого весма ненавидел, так любовным, доброжелательным и приветливым себя ставил, что таковой его злобы, какую после изблевал, отнюдь начаятися было можно".
Учитывая всё вышесказанное, можно предположить, что "слово" было написано и произнесено не ранее лета 1706 г. и не позднее лета 1708 г., когда проницательный и достаточно осторожный иеромонах Феофан не рискнул в проповеди высказать своего отношения к внутренней политике гетмана, но и не перенёс из пьесы восхвалений в адрес последнего.
Приём исторических параллелей, осуществление актуализации даже древнейшего исторического или легендарного, библейского материала весьма характерен для Феофана-проповедника. Так, в "Слове в день святаго благовернаго князя Александра Невскаго" (1718) Прокопович обстоятельно говорит о заслугах и достоинствах князя, но "похвалы Александру, – пишет Н. Д. Кочеткова, – однако, лишь подготавливают переход к прославлению царствующего государя – Петра I".
Исследовательница тщательно прослеживает связь между творчеством Прокоповича-проповедника и поэзией русского классицизма (прежде всего, с А. П. Сумароковым и М. В. Ломоносовым). Похвальное "слово", ода "были связаны с ораторской прозой Прокоповича и идейно, и стилистически". И, наоборот, витиеватое нагромождение словесных украшений и риторических фигур, соответствовавшее литературе барокко, вызывало неприятие у Феофана, который, указывает Н. Д. Кочеткова, "по существу выступил против этого направления".
В старом литературоведении анализ структуры проповеди как жанра, разбор ораторского искусства в Киевской академии на примере творчества С. Яворского, Ф. Прокоповича и других дал Н. Петров.
Учёный высоко оценил теорию ораторского искусства, выработанную Феофаном. Он пишет, что проповеди Прокоповича отличались серьёзностью, солидностью, были проникнуты энергией и глубокой мыслью. Проповедник не любил польского красноречия и проповеди иезуита Ф. Млодзяновского считал вредными. Политические аллюзии – непременный компонент художественной структуры ораторской прозы Феофана Прокоповича.
Все эти наблюдения позволяют определённо говорить о том, что "Слово в день святаго равноапостольнаго князя Владимира" написано позже трагедокомедии. Работа над пьесой, а также непосредственно сама она стали отправным пунктом при создании проповеди.
Однако "слово" – оригинальное произведение ораторского жанра, в котором Феофан Прокопович обозревает деятельность князя Владимира значительно масштабнее. Уже здесь заметен характерный для Феофана акцент: в большей степени речь идёт о князе-преобразователе и просветителе, чем о религиозном лице, святом русской церкви. Проповедник отмечает прежде всего заслуги Владимира-воина и патриота земли Русской. Но в центре внимания Прокоповича всё-таки "брань духовная" (III, 339).
В этой ранней проповеди Феофана присутствует публицистический элемент. Оратор пытается связать далёкие исторические события с современностью и публицистически заострить их. Обращаясь к слушателям, проповедник риторически спрашивает: "Не сбываются ли дни Андрея первозванного предрекшаго о имущем просияти в земли нашей благочестии, и многия церквам божиим воздвигнутися?" (III, 347).
Проповедь построена в соответствии с правилами, которые разрабатывал Феофан в своей "Риторике": ей присущи ясность, композиционная стройность, логичность, умеренное пользование словесными украшениями. Недаром Ю. Ф. Самарин, изучавший Прокоповича как богослова, церковного деятеля и проповедника в сопоставлении с такой яркой личностью, как Стефан Яворский, пишет, что "внимание Феофана Прокоповича к живой действительности, способность понимать современную жизнь и действовать на неё, открывают в нём дарование оратора, призванного на общественное служение".
А. С. Дёмин при характеристике пьес 1720-х годов отмечает появление новой разновидности школьных драм – политикопанегирических, напоминающих своим подходом к теме многочисленные "слова" и "речи" проповедников тех лет.
Часто авторы стихотворных пьес писали на те же темы прозаические проповеди. Налицо сходство проповедей и школьных драм. Учёный объясняет это изменением литературных жанров в виду изменившихся, новых требований со стороны государства к литературе. Предтечей в этом процессе, на наш взгляд, был Феофан Прокопович, создавший новаторское и по духу, и по форме драматургическое произведение – трагедокомедию "Владимир", а на её основе – проповедь о святом князе-первокрестителе Руси. Именно он наметил сходство пьесы и проповеди, опередив почти на двадцать лет развитие новой русской официальной литературы и открыто встав на защиту петровских преобразований. Более того, Феофан Прокопович создал произведения (как пьесу, так и "Слово"), намного превосходящие по своим идейно-художественным достоинствам те, которые появятся позже, в 1720-е гг., например, "Слава печалная", "Слава Российская". И даже в отношении политической заостренности пьеса Прокоповича выигрывает, т. к. в высокохудожественной (для того времени) форме говорит с достаточной ясностью об актуальном, сведя до минимума аллегории и символы, столь присущие московской драматургии первой четверти XVIII века.
В "Слово" о Владимире перекочевал драматургический заряд пьесы, её идейный и художественный накал. "Слова" и "речи", написанные проповедником на богословские темы в киевский период его творчества (их названия упомянуты выше), и даже светские ("Слово похвальное в честь славных дел светлейшего князя Александра Даниловича Меншикова" и "Слово приветствительное на пришествие в Киев его царскаго пресветлаго величества") не отличаются особой драматичностью, поэтическим пафосом, лиризмом. Они созданы в соответствии со строгими законами риторики, в основном на богословские темы, на, так сказать, "дежурные" даты русской православной церкви и официальной жизни русского государства. Это сугубо проповеди.
Диссонируют, резко отличаются от них два "слова", ставшие событием в русской публицистике начала XVIII столетия: "Слово в день святаго равноапостольнаго князя Владимира" и знаменитое "Слово похвальное о преславной над войсками свейскими победе".
Оба ораторских произведения созданы одновременно с написанием собственно художественных, поэтических, текстов (или чуть позже них), т. е. трагедокомедии "Владимир" и героической поэмы "Епиникион".
Сам творческий процесс создания разных по жанрам, но единых по тематике произведений повлиял на ораторскую прозу Феофана Прокоповича таким образом, что "слова" "выломились" из традиционного русла, жанр традиционной проповеди дал "сбой", – и родились необычные "слова" и по темам, и по их художественному воплощению.
Работа Феофана Прокоповича в драматургическом жанре повлияла на проповедь: "Слово в день святаго равноапостольнаго князя Владимира" отличается импульсивностью, особым ритмом, в нём имеются драматические зарисовки.
Так, на наш взгляд, второе явление четвертого действия трагедокомедии определило идейный пафос и, во многом, поэтику центрального эпизода "Слова". В пьесе Владимира искушают "бес мира", "бес плоти" и "бес противства божия", призванные Жериволом в помощь (165); в "Слове" проповедник утверждает, что на князя восстали "три неукротимии и зело лютии супостати мир, плоть и диавол" (III, 339 повт.).
Сравним соответствующие отрывки из трагедокомедии и ораторского произведения.
"Владимир"
Коль многы совести суть, их же лице красно
мнится быти, но, егда разсмотриш опасно,
Инако являются. Первое се яве:
породится от сего укоризна славе
Нашей. Не повергну ли греческим под нозе
царем венца моего? И их же на мнозе
Усмирих победами, тем сам подчиненний
буду? Не оружием, едним побежденний
Словом философовим! Инако же носит
обичай: да закона побежденний просит
От победника, сей же тому да владеет.
К тому мир знает, яко сили ми довлеет,
Да с римским царем сяду купно же и равно,
не тако, аще его ученик есм. Явно
Се всем укорение. Но уже и время
мину ученичества; егда мал бех, бремя
Сие на меня не бяше, – ныне, на престоле
княжем сидяй, поддам мя учителской воле?
Доселе бех невежа, и навеки бяху
князы праотцы мои; вси бо почитаху
Сих богов несуменно. "Убо от них безумних
порожден есть Владимир?" – Кто от многоумних
Боляр не повест тако? И не токмо сие
рекут, но (что им сердце уязвит лютее)
Рекут, яко не ради вери приях веру,
но страха ради, хотяй завещанну миру
Крепост дати, аки би страшна мне со греки
бран была… (189)
"Слово"
"Не наносил ли сердцу его бес горделивый высокого помышления: от кого веры учитися имаше Владимира? от христиан ли, иже имени твоего ужасаются, и множицею тобою были побеждены? Победители дают закон побежденным, ты хочеши прияти от побежденных? Толикий владыка рода твоего от инородных учения просиши? Господь отечества твоего от странных, наследник князей российских от пришелец, еще же и в возрасте совершенном? Посмеются тебе велможи твои, и кто не речет, яко аще ныне учишися, убо от млада до селе безумен был еси? К тому же и от безумных отец и праотец рожден наречешися: яве бо сотвориши, яко весь род твой, чтуще боги своя, не ведяши истины слепе и невежда бяше. Не буди тако. Не наводил ли, сказую, такого высокоумия дух гордыни? обаче не преклонися на совет его Владимир святый. Посла по странам веры испытоваши, пуская слух по себе, яко невежда есть, яко не имать истины, яко от иных помощи требует. Кто сему смирению удивится? Никодим святый князь сый жидовский к самому владыце своему Христу не смеяше во дни приите, но нощию прииде ко Иисусу; Владимир же святый ясно и явно во всем мире Христова учения не устыдился. Кто и когда и в каком народе слыша подобное дело? Который царь, который князь сам посылаше для испытания Христова? Великая добродетель бяше, аще кто готовый проповеди послуша; а Владимир святый сам посылает по апостолов. И что о Христе слыша, еже бы к толикому уверению божества его сердце княжеское подвигнуло? яко сын тектонов бе, нищий, странный, неимеющий где главы приклонити, таже яко злодей со злодеями повешен на древе. Сему подобаше кланятися, сего бога нарицати, сего рабом нарицашися. О тяжестное слышание княжескому сердцу!" (III, 340–341).
Очень энергичный, экспрессивный монолог-размышление, монолог-спор князя со своим "чёрным человеком" определил, как видим, кульминацию "Слова". Таким образом, кульминационный момент трагедокомедии, даже композиционно, совпал с самым пафосным моментом проповеди (31). И. П. Ерёмин, комментируя в трагедокомедии заключительный хор апостола Андрея "со ангелы", указывает, что в научной литературе эти стихи сопоставлялись со "Словом в день святаго равноапостольнаго князя Владимира" немецким славистом Р. Штупперихом, и даёт соответствующую ссылку (см.: 477). При проведённом сопоставлении обнаружился ещё ряд текстуальных совпадений разных по жанру, но столь близких по идее, по замыслу и воплощению произведений одного автора на одну и ту же тему.
Светский, языческий, яркий и сильный Владимир нарочито был отвергнут драматургом и проповедником в качестве объекта изображения. Тому в "Слове" мы находим обоснование: Владимир, князь и военачальник, победил "легко и скоро" "врагов державы своея", "всюду знатныя следы храбрости своея водрузи", "силный и страшный был в мирских бранех!" (III, 338). Но главная его заслуга, по Феофану Прокоповичу, "есть брань духовная, противу которыя все мирские войны, единым отрочищным игралищем златоустый святый называет" (III, 339).
Показать внутренний мир человека, принимающего столь судьбоносное для своего народа решение, – вот главная задача и драматурга, и оратора. Однако, при всей идейно-художественной близости произведений, эта задача решалась поэтически разными средствами. Эстетически принципиально важно, что новаторски созданная пьеса (первая трагедокомедия на Руси!) породила новый жанр ораторского искусства – художественно-публицистическую проповедь (в отличие от богословских, философских и т. п.).