* * *
После смерти Петра I и Екатерины, когда положение Феофана Прокоповича пошатнулось, а его недоброжелатели подняли голову и стали активно интриговать против него, он как оратор вынужден был резко сбавить политический и просветительский тон своих "слов" и "речей". В связи с этим менялся стиль повествования, видоизменялся жанр "слова". Если во время расцвета своего ораторского творчества Феофан Прокопович использовал в одном и том же "слове" все три вида красноречия – совещательное, изъяснительное и обличительное, то в последнее десятилетие своей жизни и деятельности (с 1726 по 1736 гг.) он прибегает, в основном, к изъяснительному красноречию в панегириках и торжественных речах и к совещательному – в проповедях христианской морали; обличительного же красноречия у него в этот период практически нет. Весьма активно Феофан Прокопович разрабатывает в последние годы своей ораторской деятельности мотивы скорби, смерти.
К торжественным "словам", сугубо панегирикам, посвящённым печальным датам, относятся его "речи" "Слово на погребение Наталии Алексеевны" (1729), "Слово на погребение генерал-адмирала Федора Матвеевича Апраксина" (1729), "Слово на погребение Параскевы Иоанновны" (1731).
В первом "слове" Феофан скорбит по поводу смерти Натальи Алексеевны, которая была любимой сестрой Петра II и внучкой Петра I; оратор называет её "порфирородным Петровым потомством" (III, 2). Смерть юной царевны – не только печаль "дому монаршему", но и всему "российскому отечеству" (III, 3), однако проповедник призывает не скорбеть, потому что она теперь – Христова невеста (III, 5). "Слово" заканчивается обращением к Богу "призрить самодержца нашего", сохранить его здоровье (III, 7–8).
Ф. М. Апраксин (1661–1728) был одним из "птенцов гнезда Петрова", родственником Романовых, командовал русским флотом в Северной войне и Персидском походе, с 1726 г. был членом Верховного тайного совета. Этим объясняется надгробное слово Феофана Прокоповича – "Слово на погребение генерал-адмирала Федора Матвеевича Апраксина".
Здесь много рассуждений о смерти (III, 25–30), потом следует резкий переход к личности умершего: оратор говорит о его заслугах перед отечеством, отмечает его верность государю и отечеству (III, 31).
"Слово" достаточно "казённое", нет в нём ранее свойственного Феофану пафоса, полёта мысли, исторических параллелей, ярких примеров из жизни незаурядного человека в российской истории.
Параскева Иоанновна – родная сестра императрицы Анны Иоанновны. "Слово на погребение Параскевы Иоанновны" насыщено рассуждениями о смерти – "последней, главной, крайней всех скорбей и печалей человеческих причине" (III, 830). Опять, как и в "слове" на погребение Натальи Алексеевны, повторяется мысль о том, что смерть Параскевы Иоанновны – это не только "домашняя" утрата, но "знатный убыток владетельной крови" (III, 85). Далее следуют сугубо богословские рассуждения, основанные на христианском учении о смерти, о воскрешении мёртвых.
Правда, есть в этой "речи" один довольно язвительный выпад оратора против тех древних стихотворцев и историков, которые в угоду сильным мира сего писали, что души императоров, их потомков, в отличие от душ простых смертных, в виде орла или каком-то другом виде "возлетают на небо" (III, 89). Всё это, по Феофану, – "скаски и басни, сны и мечтания" (III, 98), также "смеха достойно: перевоз чрез реку души". Здесь Прокопович обличает и римлян-язычников, и все их "видения", утверждая таинство смерти в соответствии с христианскими канонами (III, 92–95): "не можно сказать, чего не постизаем" (III, 96), "не будем равны Богу" (III, 96). Заканчивается слово увещеванием о том, что усопшая ушла в мир иной – мир покоя, мир без печали, "осталась нам вина скорби по ней" (III, 104).
* * *
Абсолютной монархии Феофан Прокопович, как известно, остался верен и после смерти Петра I: затея "верховников" при вступлении на престол Анны Иоанновны провалилась благодаря только усилиям "птенцов гнезда Петрова" – "учёной дружины" (Феофана Прокоповича, В. Н. Татищева, А. Д. Кантемира).
Активнейшим образом Феофан Прокопович выступал и против восстановления патриаршества. Он пишет, изобличая реакцию, что церковники и бояре делают "вид, будто они народной пользе служат, а сами делом, желая получить себе хоть части царской власти, когда целой оной достать не могли", стремятся "власть государеву сократить и некими установлениями малосильною учинить", и в этом оратор усматривает "болезнь" государства; это приводит к "немощи" России, к "междоусобию", "варварскому нахождению", "…паки мятеж, паки кровопролития, паки разорения…", – восклицает проповедник (I, 108).
Учение Прокоповича о просвещённо-абсолютистском государстве направлено в равной степени против и аристократической олигархии, и бесконтрольной власти церкви. Иерархи русской церкви – Стефан Яворский, Феофилакт Лопатинский, Георгий Дашков – уже при жизни Петра I начали борьбу с Феофаном Прокоповичем, но Пётр не отдал им своего любимца. После смерти Петра Феофану Прокоповичу пришлось вступить в схватку. Было заведено знаменитое "Дело о Феофане Прокоповиче": отрицание церковных обрядов, нарушение догматов, еретизм и многое другое вменяли ему в вину ортодоксы церкви. Известный собиратель, издатель трудов Феофана Прокоповича и исследователь его жизни и творчества И. А. Чистович проследил полную драматизма борьбу Феофана с реакцией.
Диалогу властей, диалогу культур грозил трагический исход: ни "полудержавный властелин" А. Д. Меншиков, ни тем более боярская партия времён правления Петра II не могли и не хотели отстаивать идеи Петра Великого.
Сложным было положение Феофана Прокоповича и в царствование Анны Иоанновны. Оставаясь сыном своего времени, он в борьбе с противниками не брезговал ничем: доносил, клеветал; есть глухое свидетельство, что он участвовал даже в пытках своих врагов. Но делу Петра не изменил. Идей, высказанных в "словах", "речах", трактатах, документах, не предал.
Просвещённого монарха, достойного Петру I, Феофан Прокопович уже не видел в тех, кто всходил на престол после смерти первого императора России. Однако в своих "речах" оратор должен был прославлять монархов – того требовали и его положение, и уже сложившиеся традиции жанра панегирической "речи".
Уж если И. З. Серман назвал Елизавету Петровну "ленивой и невежественной дочерью Петра", то Анна Иоанновна заслуживает куда более негативной характеристики и как частное лицо, и как государыня, поэтому задача Феофана-оратора в "речах" об Анне Иоанновне осложнялась в значительно большей степени, нежели Ломоносова-одописца, восхваляющего "Елисавет". "Анна вовсе не стремилась продолжать начинания Петра I, искренним сторонником которых оставался Прокопович, но теперь-то и проявилось умение Феофана хвалить государя за заслуги не действительные, а воображаемые, и тем самым давать ему уроки, замаскированные комплиментами".
Попытаемся рассмотреть причины "падения" ораторского мастерства "первенствующего члена Святейшего Синода". Как показывает всё предыдущее творчество, Феофан-художник был, прежде всего, искренен. Теперь же, в последние годы своей жизни, он оказался в весьма сложной ситуации (и политической, и психологической, и творческой), но не изменил своей просветительской миссии.
Ораторское творчество Феофана Прокоповича 1730-х гг. состоит из девяти "речей", посвящённых непосредственно Анне Иоанновне, и ещё нескольких, написанных в годы её правления. Они и составляют, практически, третий том "Слов и речей" Феофана Прокоповича.
Несколько "речей", написанных и произнесённых в разные годы, посвящены восшествию на престол Анны Иоанновны.
Открывается цикл этих "речей" "Речью, которою Анна Иоанновна по коронации от всех чинов поздравлена" (III, 47–51). Феофан Прокопович произнёс её в Кремлёвском Успенском соборе 28 апреля 1730 г. К ней же примыкает краткая "речь" от имени духовенства, произнесённая на следующий день, – "Речь от духовнаго чина поздравлена", в которой он, присоединяясь к "вчерашним" поздравлениям, обещает молиться за государыню (III, 52).
Известна та роль, которую сыграла "учёная дружина" во главе с Феофаном Прокоповичем при восшествии на престол Анны Иоанновны (выступление против "затейки верховников". Феофан сам описал все перипетии этого периода в знаменитой "Истории о избрании и восшествии на престол государыни императрицы Анны Иоанновны". В "Речи по коронации" Феофан сочувствует государыне, вопрошая: "Кому не известны бывшия твоя до селе скорби?" – сиротство, вдовство, смерть державного дяди, бесчестие и гонение (III, 48). Участь её он сравнивает с горлицей, сидящей на сухом древе. Всё это действительно отвечало тому положению, в котором находилась герцогиня Курляндская на протяжении многих лет. Восшествие её на престол Феофан изображает опять-таки метафорически: "По долгом из утра туманном помрачении, как стала пора к славному сему шествию всечистым сиянием просветилось" (III, 49). Бог смилостивился и помог, замечает Прокопович. Конечно, всем присутствующим был понятен намёк преосвященного о тех "острых терниях", через которые прошла Анна Иоанновна "к высочайшей власти сей" (III, 50), – это, безусловно, намёк на происки "верховников". Далее следует прославление Бога и "боговенчанной" императрицы.
Первой годовщине царствования Анны Иоанновны посвящено "Слово в день коронации Анны Иоанновны" (1731). В основу его приступа положена антитеза: Анне Иоанновне трон – "беспокойство, тягота, труды", а её подданным – "сладкия плоды, покой, облегчение, беспечалие" (III, 73). Корона "уязвляет" главу монархини, т. к. требует "бесчисленных попечений", "чтобы главы подданных в тишине и веселии пребывали" (III, 73).
Мотив дела для дела, мотив пользы применительно к Анне Иоанновне звучит в "словах" Феофана, ей посвящённых, не только как комплимент, но и как поучение. Феофан, спустя год после восшествия на престол Анны Иоанновны, ещё мог быть искренним, считая, что этот день – праздник для России, "общее и всенародное торжество" (III, 74), потому что для "учёной дружины" это была победа над "верховниками". Он и в этом "слове" напоминает о грозившей России беде и о том, что не демократия и аристократия, а монархия необходима России (III, 74). Он осуждает междоусобицу, "злострастия политических философов", их "гордость, сластолюбие, любоимение" (III, 75). Всем этим порождаются, считает оратор, "ярость, зависть, месть, коварство, оклеветание, татьба, хищение, обманство" (III, 76). Так же как в "Слове о власти и чести царской", "Духовном регламенте", "Правде воли монаршей", он осуждает и призывает "слышателей" осудить "сожитие человеческое безсоюзное и власти неподлежащее" (III, 76).
Особенностью ораторской прозы Феофана Прокоповича всегда являлась особая рационалистичность, наглядность, естественность его доказательств. В отличие от Стефана Яворского, тяготевшего к абстрактным аллегориям, Феофан Прокопович стремится в своей поэтике к конкретности и ясности образов, ибо ему нужно убедить "слышателей", а для этого его мысль должна быть понятной им, а потому он старается излагать просто и доходчиво. Как и почти во всех своих "речах", Феофан в "Слове в день коронации Анны Иоанновны" приводит пример из обычной жизни любой семьи, любого дома: в доме, где нет власти, всё сокрушается и рушится. Вслед за примером из обыденной жизни он воспроизводит мифологический пример о Кадме, напоминая, как друг друга истребляли воины, выросшие из "змеиных" (драконовых) зубов. "Единый человек" не сможет жить; звери в лесу и то в каком-то "сожитии" находятся, и они, даже лютые звери, не приносят столько бед человеку, как "окаянный человек" сам себе (III, 78). Феофан видит настоящую опасность не столько в "губительном море, мучительном гладе", сколько в недостойных поступках людей – "клеветников, ябедников, безбожных грабителей и хищников", а у истоков недостойного поведения – "человеческая злоба" (III, 79). Напомним, что в течение первого года царствования Анны Иоанновны шли бесконечные суды над "верховниками", их допросы, ссылки. Противостоять "внешним супостатам" и "внутренним злодеям" может только "верховная в человецех власть", она "злострастиям человеческим узда, и человеческаго сожительства ограда и обережение, и заветреннее пристанище" (III, 80). Феофан заканчивает "слово" благодарностью монархине, что она "украсила главу свою императорскою короною", в результате чего "вознесли главы своя смиреннии, а роги уронили гордии", или, как он последних называет, "домашние злодеи" (III, 81).
Второй годовщине царствования посвящено "Слово в день воспоминания коронации Анны Иоанновны" (1732). Слову предпослан эпиграф: "Воздадите кесарево кесареви: и божие богови" (III, 145). Эпиграфы часто появляются в ораторской прозе Феофана Прокоповича: многократно обыгрываются, подчёркивают основную мысль "речи", становятся её идейным ядром. Так и в этой "речи". Празднование годовщины царствования – это не просто праздник в ряду других праздников ("День радости и веселия" и "в духе", и в сердце, всё "играет радостью" – III, 145); праздник имеет высокий государственный смысл.
Оратор утверждает, что сам господь возвёл на престол Анну Иоанновну (III, 146) и убеждает каждого подданного "к государю своему искреннею любовию гореть" (III, 156). После пространных рассуждений на заданную эпиграфом тему со ссылками на Библию, Евангелие и т. д., оратор уже призывает любить не просто монарха, а конкретную монархиню – Анну Иоанновну (III, 162), взывая молиться за неё.
Мысль о государственной значимости праздника дня коронации продолжается и в "Слове в день восшествия на престол Анны Иоанновны" (1733). Празднику соответствует светлый день, "а естьли настанет стужа, туман, ненастье, то и праздник не праздником" (III, 176) – такой антитезой открывается данное "слово". Обращаясь к "слышателям", оратор восклицает, что восшествие на всероссийский престол Анны Иоанновны – "великая воистинну, великой радости вина! возвращённое отечеству по болезни здравие, по бедствии безпечалие, о трате бывших благ, вящших и лучших приобретение" (III, 176). Безусловно, это прозрачный намёк на те политические обстоятельства, при которых всходила на престол Анна Иоанновна, о чём далее и рассказывает оратор.
И в этом "слове", как и во многих других, он использует антитезу "свет – тьма" (III, 177), но в данном контексте эти "тма", "туман", "мрак" приобретают политическую окраску. Он приводит исторические примеры на эту же тему: "Навходоносор" (III, 178), из пророка Даниила, про персидского царя Кира, упоминает фараонов (III, 180–181). Монархия, по мнению Феофана, гарантирует благополучие общества: "чистым светом сияет торжество" (III, 181), "тму" же наводят "человеки", о собственной власти помышляющие. Прокопович много и с осуждением говорит о властолюбии, о "хитрых" помыслах и промыслах. В качестве примера он приводит повести об Авесаломе и Адонии, сыновьях Давидовых; от библейских и древнеримских примеров приходит к "нестроению" у нас: размышляет о псевдо-Димитрии и псевдо-Алексии, о Годунове, Отрепьеве (III, 183) – всех их он осуждает. Закономерно следует вывод, обращённый к "слышателям": "Державныя власти не силою, и хитростию человеческою производятся, но Божием смотрением и промыслом" (III, 187). Вопреки и исторической истине, и тому, о чём все присутствующие знали, Феофан утверждает, что сам Бог "подал ей (Анне Иоанновне. – О.Б.) то, чего она не искала, не желала и не думала" (III, 189).
В заключение звучит мотив дела, что надо своё высокое предназначение делом доказать, и следует пожелание: "Не стужай в злоключениях, не унывай в наветах и напастех, не бойся от слуха зла", т. к. Бог подал венец, он и сохранит императрицу (III, 189–190).
"Слово в день воспоминания коронации Анны Иоанновны" (1734) открывается однотипно: какой торжественный, радостный день. Опять со ссылкой на "еллинских философов" Феофан прославляет монархическую форму власти, но не аристократию и "димократию" (III, 193), опять доказывает верховенство монархии от учения и заповедей Христовых. Со ссылкой на Петра Великого говорит, что Пётр не признал ни аристократию, ни "димократию", которые несут беды народные и "смертные отечества болезни" (III, 198). Вновь следуют исторические ссылки на римлян, афинян, Спарту, коринфян Феофан Прокопович анализирует в этом аспекте и русские летописи, говорит, что вплоть до правления святого Владимира была монархия, а потом начались княжеские междоусобицы (III, 200–205). Феофан как историк справедливо считает, что татарское иго господствовало только из-за междоусобицы, потому что татарские ханы натравляли русских князей друг на друга (III, 203), по этой же причине, утверждает оратор, пала и Византийская империя. Приводя исторические примеры, Феофан Прокопович осуждает тех русских князей, которые участвовали в этих интригах и особенно служили иностранным государствам (III, 106). Достаточно подробно описывает эпоху смуты (III, 207–208). Воскресла же монархия в России, напоминает Феофан, только благодаря роду Романовых – Михаилу Фёдоровичу и его наследникам (III, 209). Опять в связи с упоминанием о Петре I и его реформах появляется антитеза "прежде – ныне" (III, 209–210).