Уже на первом курсе института Герда почувствовала – родители отдаляются от неё. Они начали намекать, что пора бы ей выходить замуж, они словно выпихивали её, а она совершенно не была готова к замужеству, не представляла себе других отношений с мужчинами, кроме как товарищеских в коллективе, как с сокурсниками. Вскоре мать подыскала ей мужа армянина через армянскую родню. По прошествии нескольких месяцев состоялась свадьба. Причём, в течении всех тех месяцев мать многократно напоминала Герде, строго глядя на неё: девушка должна беречь честь, "это" (половой акт) не должно случиться до свадьбы, иначе – позор. Но "это" случилось до свадьбы, и Г чувствовала себя виноватой, она не выполнила волю матери.
Молодая чета жила с родителями Герды. Особенности мужа Герда воспринимала через призму родительских уставов. Ей казалось – там, где она с родителями видит белое, он видит чёрное, и наоборот. Родители, ощущала Г, тоже с неодобрением воспринимали многие идеи и действия мужа. Она всегда была на стороне родителей. Её, как и родителей, возмущало до глубины души, что муж мог спать в выходные дни до 9-10 часов утра. Недовольные родители тогда ходили мимо закрытой комнаты, шаркая тапочками. А Герда вставала ещё раньше родителей, часов в 6, и с наслаждением в одиночестве на кухне пила кофе, это было для неё лучшее время за неделю.
Недовольство Герды мужем нарастало. Она начала провоцировать скандалы, завела любовника, но посмела развестись с мужем только после смерти матери. Смерть матери, подобно смерти брата, осталась не оплаканной ни в семье, ни в душе Г, будто матери никогда не существовало в реальности.
Повторяющийся сон: про Отечественную войну; она с солдатами стреляет в немцев. Последнее время снились ужасы.
Сексуальный анамнез: Menses с 13 лет. Coitus с 19 лет, первый половой партнёр – будущий муж. Она не помнила, сколько они вместе прожили… лет 11.
Секс с мужем её не прельщал, оргазм появился вне брачных отношений. Развестись Герда смогла только после смерти матери (та бы не одобрила). Ей было 29 лет, после развода она "вздохнула". Затем – множество кратковременных сексуальных связей. Почти все любовники были женатыми мужчинами. На момент начала анализа у неё был любовник грузин, более чем на 10 лет младше её, женатый. За пять лет до начала анализа Герда перенесла правостороннюю овариоэктомию.
Соматические страдания: хроническая экзема и полиартрит кистей рук с детства, периодические давящие и схваткообразные боли в нижних отделах живота с детства.
Психоаналитическое путешествие
Динамика аналитических процессов в начале путешествия
Исключая несколько первых сессий, когда пациентка периодически делала паузы, пытливо глядя мне в лицо, словно спрашивая – интересна ли она мне (учитывая её тревожность, я предложил ей лечь на кушетку примерно через месяц после начала наших встреч), Герда почти полгода была многословной и возбуждённой. На первую сессию Герда принесла сон, в котором она проходит по льду мимо веселящихся людей, за ней идёт какой-то мужчина, Герда проваливается в прорубь, но тот человек вытаскивает её. С её слов – этим человеком мог быть я. Я должен был её спасти и привести к веселящимся мужчинам и женщинам. В дальнейшем мы много времени потратили на прояснение её возможности действовать успешно лишь в экстремальной ситуации, на грани смерти. Экстремальная ситуация и страх смерти ассоциировались у пациентки с сексуальностью и с непониманием, кто такие мужчины и кто такие женщины. Герда проявила свою заинтересованность во мне как в Мессии, конечно бесполом ("какое значение имеет Ваш пол?" – интересовалась она), который должен раскрыть ей глаза на существующий безумный хаотичный мир. Часто она подсмеивалась над собой, в желании меня задобрить, в пробных идентификациях со мной – агрессивным преследователем – частичным объектом. Скорее это была злобная ирония, высвечивающая мазохистский способ наполнения аффектами удовольствия. Г боялась меня, моего всемогущества и моих слов-заклятий = действий для неё. Она почти не давала мне возможности что-либо сказать. На пробные интервенции она никак не реагировала, пропуская их мимо ушей, либо спрашивала, что ей с этим делать. В то же время, разрушая мои мысли и смыслы во мне, она крала их, присваивала себе и наделяла присвоенное магией. Тогда она становилась всемогущей в своей борьбе с окружавшими её опасными и преследующими объектами, включая меня. Всё же, опасаясь возмездия с моей стороны, пациентка льстила мне и декларировала, будто именно я даю ей жизненно важные советы, чрезвычайно ей помогающие справиться с раздражающим отцом, шаркающим тапочками, ходящим по её следам в квартире, появляющимся по утрам с будильником в руках на пороге её комнаты (у неё не было ни собственных наручных часов, ни собственного будильника), или поливающему её водой, если она не вставала, а также часто наблюдающему её переодевания. Будто мои "советы" помогают ей справиться со злобой и яростью, вызванными поведением дочери, проявляющей самостоятельность и экспериментирующей своей сексуальностью. Герду бесило появление сына (на тот момент ещё учащегося на юриста в военном институте), который вечно подшучивал над ней и давал ей советы. Тут я тоже "помогал". Пациентку волновали отношения с любовником – женатым грузином, лет на 10 её младше. С её слов – она вступила с ним в сексуальные отношения, так как он её "преследовал". Чувство преследования было настолько непереносимым, что Г даже попыталась соблазнить отца любовника, дабы через сексуализацию, через манипуляцию монструозными частичными объектами, снизить уровень внутренней тревоги, натравив их друг на друга. Передо мной Герда изображала известный вариант проститутки – "несчастная жертва". Я не соблазнялся, и через некоторое время пациентка заговорила о желании завести для развлечения другой роман. Теперь она играла другую роль – "женщина-вамп". От меня она постоянно требовала советов и подсказок, как она "должна" себя вести в той или иной ситуации.
Пациентка уже через 3 недели после начала анализа устроилась главным бухгалтером в другую фирму, испугавшись, что её денежные ресурсы быстро иссякнут, и нечем будет оплачивать анализ. Там она и завязала роман с местным донжуаном, для "развлечения". Он был старше её примерно на 10 лет, женат, но жена чаще находилась за городом, и у него были "развязаны руки". На работе пациентка ощущала себя преследуемой другими сотрудницами и сотрудниками, но особенно – секретаршей директора фирмы. Ей виделись вокруг злобные интриги, направленные против неё.
Рассказы Герды о многочисленных прежних сексуальных связях демонстрировали её оральную ненасыщаемость и садистическую потребность не столько кастрировать мужчин, бросавшую её от одного мужчины к другому, сколько разрушить всемогущую преследующую грудь. Образ фаллоса совмещался с образом груди, накладывался на него. Её сексуальная активность как бы лишала мужчин магического фаллоса, но и не приводила пациентку к фалличности и к превращению в мужчину=брата=Ленина… ведь стать Лениным значило ещё – стать матерью. На самом деле, в своём внутреннем космосе пациентка только обнаружила, но ещё не приняла, свои пространства, в коих существует разделение мужского и женского. Сильный страх возмездия за принятие любой половой идентичности подталкивал пациентку скорее не к "деланью" = производству мощных защитных иллюзий бесполого мира, а к предпочтению жизни на узком мостке равновесия между границами параноидношизоидных пространств и пространств депрессивных.Причём, лицом Герда всегда находилась к параноидношизоидным пространствам, по которым часто прогуливалась, выныривая из них использовав сексу ализацию и маниакальность (негатив депрессии). Вдобавок к тому – она частично исполняла наказ "Партии и правительства" = своих родителей: жить за брата. Частично – потому, что полностью принять наказ значило убить отца или жить живым мертвецом. Не случайно Герду привлекали фильмы ужасов с расчленениями и мертвецами. Она могла жить в страшном, но знакомом парциальном мире. Другой, не менее мощный вектор её психической жизни – жизнь "на границах", собственно, на шатком мостке к амбивалентности – вёл её к стремлению разглядеть во мне мужчину и отыскать и раскрыть в себе женственность.
По мере развёртывания и углубления реакций переноса в пациентке раскрылось ещё одно внутрипсихическое пространство. Я стал как бы "смешанной" родительской фигурой. Контуры матери и отца в чудовищной совокупляющейся фигуре становились всё более чёткими и выпуклыми. Более рельефно начало проступать имаго отца, наряду с образом преследующей матери-инвалида пациентки (больной бронхиальной астмой, тяжёлой формой гипертонии и ишемической болезнью сердца), всегда дающей дочери советы и указания, как правильно готовить, встречать гостей и т. д., но старающейся всё делать самой, не подпускающей Г к женским домашним делам, постоянно критикующей. Когда Герда (рождённая левшой) в дошкольном и младшем школьном возрасте, пытаясь помочь матери, мыла посуду левой рукой – мать в бешенстве выбегала из кухни. Когда маленькая Герда, выражая сострадание матери или желая похвастать, рассказывала той придуманные ею истории, мать отвечала обычно: "Не может быть, чтобы это ты придумала, это тебе кто-то сказал, или ты где-то взяла". Со своими родителями пациентка никогда не говорила о своей сексуальности и о проблемах любовной жизни. Собственную сексуальность и интерес к сексуальной жизни родителей она воспринимала как свою "нехорошесть" и порочность. В анализе я начал чувствовать себя грандиозным и всемогущим отцом, контролирующим каждый шаг пациентки, претендующим на её сексуальность, соблазняющим, но эмоционально отстранённым и, более того, способным убить Герду, как он "убил" её брата. В аналитическом пространстве Герда испытывала жгущее любопытство к моей личной жизни, чувствовала себя отстранённой и исключённой из моих отношений с моей женой. Она злилась на меня и на мою жену за то, что мы не пускаем её в наши отношения. Пациентка вспомнила о своей ярости к родителям, когда те уединялись. Герда чувствовала себя исключённой из родительских отношений, а сами их отношения она воспринимала как извращённые, злонамеренные, направленные против неё.
Герда требовала и требовала от меня указаний, а я молчал и молчал, иногда проговаривая, что уверен – она сама способна принять решение. Примерно через полгода экспансивность пациентки стала спадать, в её речи стали появляться паузы, она позволила себе не соглашаться с некоторыми моими комментариями. В одном сне пациентка увидела рядом с собой противную вертлявую обезьянку. Обезьянку Г ассоциировала с собой, со своим отражением, с собой, всегда играющей какие-то роли. Вместе с её инсайтом к ней пришло чувство неинтегрированности, она стала ощущать себя состоящей из кусочков. В последовавшей затем серии снов Герда видела себя, мчащейся в машине, нарушающей правила дорожного движения: она ехала либо по встречной полосе, либо на красный свет светофора. За мгновение до столкновения с другими машинами она просыпалась в страхе и ужасе. Это был её анализ, нечто абсолютно запрещённое её родительскими имаго, это был я, который вёз её наперекор всем правилам её жизни. Она могла погибнуть. Работая со снами, мы с пациенткой пришли к выводам: Герда по иному начинает осознавать себя, свою жизнь, свои отношения с окружающими. Пациентка не хотела больше играть роли, быть одинаково слитной с каждым, быть членом коллектива, она не хотела больше быть отражением других людей, не хотела подстраиваться под других, не хотела быть вертлявой обезьянкой. Она начала ощущать себя несчастной, обиженной жизнью. Но данный путь оказался абсолютно неизвестен Г. Мы с пациенткой попали в другой пространственно-временной континуум, в другое измерение, в "инаковую", Иную Вселенную – нарциссическую. По прошествии полутора лет пациентка обнаружила, что я тоже не знаю дороги, не знаю, к чему мы придём. Тогда же я не помог ей занять должность главного бухгалтера в новой фирме, образовавшейся от слияния её фирмы с партнёрской фирмой. Ситуация способствовала моей "окончательной и бесповоротной" девальвации. Тут-то Герда заметила меня: оказывается рядом с ней не только средство передвижения, не только машина для интерпретаций, не только её близнец, а Другой человек. И другой может опознаваться не только как другой-репрезентация (<объект), но может быть уловлен как новый внутренний субъект. Оказывается, отношения Герды с другими могут существовать – не убивая ни других, ни её саму Она смогла получить нарциссическое удовольствие от общения, удовольствие, укрепляющее её чувство самобытности и неповторимости, способствующее интеграции её Самости. Теперь она пожалела меня: как я только справляюсь с такой невозможной работой? – Через два года с момента начала анализа Г со мной вынырнула на мостик Ps-D, вынырнула способной повернуться лицом к пространствам депрессивной позиции.
В ней зародилась жалость к отцу. Герда полюбила вечерами беседовать с дочерью. Пациентка смогла пережить охвативший её ужас, когда узнала, что сын вступил в гражданский брак с "молоденькой девушкой" из семьи алкоголиков, проживающей в Подмосковье, у которой уже был сын от первого брака. И у сына с той девушки уже родился мальчик, внук пациентки. Со временем Г смогла посещать их и принимать их у себя. Любовные отношения пациентки стали обретать привязанность, и она отказалась от встреч с грузином, преследовавшим её какое-то время после. Новый любовник (с её работы) даже купил ей автомобиль и однокомнатную квартиру. Сначала у пациентки появлялась тревога, если она находилась в новой квартире одна. Г не могла представить свою жизнь вне прежних семейных связей в старой квартире. Постепенно она полюбила "свой уголок" (новую маленькую квартирку).
В согласующемся контрпереносе я чувствовал возможность говорить о многом, о многих запретных до тех пор темах, без боязни наткнуться на неприятие и указания с озлобленностью и насмешливостью. В то же время пациентке нужно было постоянно тестировать меня: не считаю ли я её мнение плохим, глупым, пустым или смешным. В дополнительном контрпереносе я чувствовал себя отщеплённой идеализированной, но реализованной смешанной родительской фигурой, то больше матерью, то отцом. Иногда Герде надо было просто повторять прежние паттерны объектного функционирования, воспринимая даже моё молчание и принятие за наставления и отвержение. Она как бы говорила: я ещё не готова к новым отношениям, без экстремальности, как к новой квартире. И мне пришлось принять это, не пытаясь "ускорить прогресс", "занять её", что делали родители, водившие пациентку на фигурное катание, в бассейн и на гимнастику одновременно. В результате пациентка смогла удержаться на работе, не бросила её, как она бросала прежние места работы, через год.
К середине следующего года актуализировалась боязнь пациентки разрушить собственные достижения. Она стала замечать в себе злобу. Несколько раз она "срывалась" в общении с сослуживцами. Несколько раз скандалила с любовником, провоцируя того на обсуждение его отношений с женой, хотя раньше данная тема была неприкосновенной, что её устраивало. В одном сновидении она испытывала ужас… собака влезла к ней под короткую юбку и пробралась к лицу… было противно. До того, в другом сновидении, её соблазняла в поезде голая женщина. Я тогда вновь подумал о сексуализации как о защите против тревоги, как о реакции на мои отпуска (но также это был шаг в развитии её сексуальности, проблески вновь открываемых чувств на фоне параноидального страха и проблем контроля). Здесь тревога имела признаки и сепарационной тревоги и тревоги кастрационной. До того, в мои отъезды, время для пациентки как бы останавливалось, Герда "ничего не предпринимала", ничего не ощущала. Раньше она замирала в очарованном сне как Белоснежка, отравленная преследующей, контролирующей и бездушной матерью.
В общем, несмотря на кажущиеся достижения, у меня порой преобладало чувство, будто пациентка не подпускает меня к своим сокровенным переживаниям, тогда я будто отсутствовал на сессии. Может быть потому, что близость для Г ещё равнялась слитности и означала смерть (слитность с матерью-инвалидом, или с отцом-убийцей, или с мёртвым братом, или с мертворождённой от слитной перверсной родительской фигуры), может быть потому, что она опасалась воскрешения непрожитого гнева и скорби в отношении умерших матери и брата… конечно, пациентка ещё защищала меня от агрессивных и либидозных чувств, предпочитая экстернализацию конфликта вне аналитического пространства, на работу. Я понимал себя в вышеописанной ситуации следующим образом: в перманентной трансформации из слитности в близнецовые фантазии, далее к волшебному говорящему зеркалу – и обратно. Когда же я контрастно чувствовал пациентку – мы возвращались во Вселенную Ps-D. Я думал, что пока пациентка лучше научилась пользоваться мною для нужд своей Нарциссической Вселенной: скорее как дополнительной конструкцией, как костылём, или в качестве существа или эмоционального отражающего пространства, способного заполнить self-объектный провал.