Среди Миров, Пространств, Времён…
В психоанализе теоретические и клинические аспекты неразделимы. По традиции хотел бы сказать несколько слов о Нём – "ЭТО ВСЁ О НЁМ". Думаю, Зигмунд Фройд сделал выдающееся открытие в начале 20-х годов прошлого века. И это открытие называется Структурная теория. Но пусть вас не удивляет: мы сегодня посмотрим на структурную теорию немножко с другой точки зрения – не с точки зрения того, что вкладывал в неё Фройд. Фройд открыл, как говорят компьютерщики, и как он сам себе это представлял – "железо". Действительно, для того, чтобы что-либо увидеть на мониторе компьютера, нужно сперва его собрать, протестировать схемы и микросхемы. Структурная теория фактически является таким железом психики, такой схемой. И Фройд на том остановился. Но остановка на станции "Петушки" не удовлетворяла многих аналитиков уже в те времена. Отсюда появились идеи, приведшие Мелани Кляйн к развитию своей теории. Её теория показывает, что представление о структуре во фройдовском понимании недостаточно для понимания внутрипсихических процессов человека. Она нашла, что на базе структуры, обнаруженной Фройдом, на "экранчике" компьютера возникает изображение, и когда мы нажимаем какие-то кнопочки, или пользуемся мышкой, разглядывая изображение, мы совсем не задумываемся над тем, какой частоты ток в компьютере и каково сопротивление проводов. Т. е. мы уже мало мыслим категориями Супер Эго, Эго, Ид – мы видим изображение, не чипы. Сие отнюдь не означает, что начинки компьютерной не существует. Нам нужно хорошо изучить её сначала, понять, представить себе, а потом хорошо забыть. Забыть для того, чтобы данное знание стало азбукой. Ведь когда мы читаем любую книгу, мы не думаем, какое место в алфавите занимает та или иная буква, иначе мы не смогли бы ничего читать и не смогли бы производить никаких собственных фантазий, представлений о героях, не имели бы никаких предчувствий, куда поведёт нас автор, что произойдёт дальше. Вот о таком психоанализе я бы хотел поговорить. Затем был Бион с теорией контейнера, Винникотт с теорией переходного объекта, Балинт с идеей нового начала, Салливан с теорией интерперсональных отношений, Кохут с теорией Самости, затем была теория интерсубъективных отношений, теории внутрипсихических пространств… Если опять примитивно сравнивать с компьютером – то были созданы некие новые операционные системы: ХР, Vista, Windows 7, 8… и программы, развивающие наши теоретические поползновения и терапевтические возможности.
Данный второй уровень "структур" даёт нам возможность более уверенно чувствовать себя внутри трансферов, во взаимодействии наших внутрипсихических пространств и внутрипсихических пространств пациентов. Там, в глубинах психических экранов и зеркал, и развиваются, собственно, многие сюжеты, многие перипетии, дающие нам возможность смотреть на пациента не как на фантасмагоричный психический аппарат, но как на человека, как на целостную личность, многогранную, и, самое главное, во многом неизведанную. Психоанализ развивается идентично человеческому обществу, каждые десять лет знания в психоанализе также удваиваются, как в научной мысли. Поэтому, с одной стороны, важно свободно ориентироваться в наследии Ньютона или Фройда, но, с другой стороны, всё время нужно стремиться понять виражи теории гиперструн или теории субъект-субъектных отношений. Вот маленькая преамбула. Кого-то, может быть, она заинтриговала.
Поскольку я, всё-таки, клиницист в первую очередь, и все свои теоретические обобщения делаю на базисе работы с пациентами, то хотел бы вам рассказать о двух снах, прежде чем мы пойдём дальше.
Два сна пациентки, представленные на одной сессии. Пациентка была седьмой год в анализе.
Первый сон: она видит квартиру, будто бы её квартиру, она приходит домой в эту квартиру, и у неё создается впечатление, будто в квартире присутствует ещё мать… пациентка не уверена, её ли этот дом, или их с матерью совместный… пациентка заходит на кухню, плита расположена низко над полом… шланг газовый выходит из плиты, обрывается… и будто бы нельзя открыть окно, а то газ, который выходит через шланг, смешается с воздухом и будет взрыв… но пациентка, наверно интуитивно, всё-таки открывает окно… все конфорки горят, и огонь распространяется, а на плите только одна ручка, чтобы газ закрыть… пациентка снимает ручку и закрывает все конфорки по очереди… и у неё было ощущение, что это её мать оставила плиту включённой.
Второй сон: пациентка опять видит старую квартиру, но ту квартиру, где она жила с матерью, дедом, братом… это уже такая реальная квартира… и сюжет такой – у её подруги должна быть там свадьба… в квартире пациентки… и пациентка, как организатор банкета в своей квартире, договаривается там с поваром-итальянцем… и вдруг тот итальянец исчезает… стол уже приготовлен, шикарный банкетный стол, но мероприятие вдруг срывается, потому что звонит подруга и говорит, что сегодня свадьбы не будет – "мы сегодня не женимся, свадьба состоится потом".
Вторая часть сновидения: ситуация повторяется – пациентка опять договаривается с поваром, на будущее, тот опять всё готовит и опять исчезает… и пациентка идёт на кухню, видит холодильник, открывает холодильник, а там он весь забит продуктами: салаты в красивых вазах, закуски другие, и пациентка понимает – мероприятие опять отменяется… а всё ведь сделано уже, и как-то ей во сне было неудобно и неловко… она проснулась и не понимала, как с человеком договориться. Когда пациентка проснулась – в рассудочном состоянии было чувство вины: она сама будто бы проявила инициативу… об этой свадьбе, будто бы подруга её и не просила.
В психоанализе, которому обучен я, не бывает правильных и неправильных мнений. Мнение каждого специалиста важно. А наиважнейшим, думаю, является интеграция понимания на том уровне (инстинктивном, уровне телесных ощущений, чувственном, ментальном, интеллектуальном, уровне фантазийном, уровне надежд и чаяний) и в том внутреннем пространстве (параноидношизоидном, депрессивном, включающем эдиповы миры метаморфозов, в переходном между ними пространстве, в нарциссическом), которое наиболее чувствительно и драматически актуализировано в пациенте на данном этапе анализа, или трагически актуализировано на данной сессии. Этим психоанализ отличается от научного, вообще, подхода в целом. И, на мой взгляд, он ближе к искусству, хотя имеет и ремесленнический, и научный компоненты. Думаю, психоанализ не является наукой. Потому что какие-то строгие научные эксперименты невозможно провести в аналитической ситуации. Или они будут вводными, разрушающими аналитическую ситуацию. Вы знаете, такие опыты проделываются в Германии. К сожалению, невозможно оценить результаты германских опытов, т. к. нет контрольной группы, т. е. людей, которые за собственные деньги принимали бы участие в эксперименте. В Германии социализм. Там оплачивается часть сессий. Когда заканчивается страховка (бесплатная терапия), пациенты, в основном, перестают ходить. И немецкие аналитики-исследователи принимают порой пациентов бесплатно, чтобы провести видео-запись, аудио-запись. Но вполне очевидно – человек, знающий, что имеются какие-то технические средства контроля, несвободен, свободные ассоциации в условиях эксперимента невозможны. Если же проводить эксперимент скрытно от пациента, то ложь горе-аналитика будет уловлена пациентом в трансферно-трансферной аналитической матрице, и мы получаем массивную травматизацию пациента. Ещё одно "но": невозможность воспроизвести результаты экспериментов другими исследователями и пациентами. Будут иные личности – будут иные трансферно-контртрансферные и трансферно-трансферные отношения. Всё. Гомункулус "психоанализ-наука" издох не родившись.
Идём дальше. Каждый комментарий любого психоаналитика является важным. В современном психоанализе принято идентифицироваться с работой другого аналитика, чтобы понять, как он работает, и чтобы это понимание интегрировать потом в свой рабочий аналитический инструментарий, в свои рабочие пространства. Однако высокомерие и хамство некоторых добрых коллег интегрировать не обязательно (добрая шутка). Ставя высшим критерием безопасности пациента создание приватности для пациента, я сказал о пациентке всё возможное, всё, что я сказал. Точно такой же важный критерий – отношение к пациенту: то, что говорит пациент, мы принимаем, как абсолютную правду, и не подозреваем теперь, как было пятьдесят лет назад, во время царствия Эго-психологии, совсем не подозреваем пациента в скрытности, будто бы он что-то скрывает, каким-то образом злостно сопротивляется или злостно защищается. Поэтому мы опираемся на данность, воспроизводимую пациентом. Тогда открываются двери в неизвестные пространства внутри пациента. Если же мы начинаем беспокоиться о сопротивлении и защитах, то мы, тем самым беспокойством, запираем дверки в неизведанные миры или пространства пациента, дверки, показанные нам мельком, на дополнительные замочки. Я обсуждал продемонстрированные выше сны со студентами, студенты нашли в них много злости. Т. е. мы можем думать – в снах пациентки много агрессии. Много агрессии… и что это нам даёт? Мы можем выяснять, связывать, анализировать и интерпретировать ассоциации пациентки (лучше вначале для себя – и приглядеться, хотели бы мы услышать нечто подобное, будь эти сны нашими). Хороший, надёжный, известный давно, путь… и мы никогда не дойдём до цели, потому что познать психику другого человека полностью невозможно.
Говорили студенты и о конфликтах. Часть информации, конечно, я дал: пациентка на седьмом году анализа, основные её конфликты уже высветились и частично проработаны за промелькнувшие годы. Дополнительно напомним себе – чистое знание о себе почти ничего не даёт. Оно не даёт для переструктурализации почти ничего, знание как таковое не даёт никаких изменений. Знание может подвигнуть пациента на определённые действия в его жизни, на исправление неудач, но совершенно не трансформирует ни сами внутренние пространства, ни миры внутренних пространств. Мы знаем и помним работы Дэвида Лихтенберга. Опыт пациента никоим образом не ломается, не выбрасывается, не перестраивается, этот опыт у него остаётся… а получает пациент в анализе новый опыт, могущий конкурировать с прежним. Исключительность линейной модели Фройда (интерпретация – изменение) – уже давно принадлежит истории. Да, мы знали – есть последействие, происходит повторная травматизация, развивается невроз, потом мы интерпретируем пациенту причины его внешних и внутренних страданий, у него происходит перестройка на уровне Супер Эго, Эго, каким-то способом всё опять выдавливается в Ид, и пациент становится совсем другим человеком.
Но жизнь не робототехника. Имеющееся в пациенте остаётся, более того, оно периодически будет, при вновь возникающих сложностях, всплывать. И как пациент решит всплывающие проблемы дальше, будет он опираться на прежний свой опыт, опыт своей жизни до анализа, или на опыт анализа и е анализе, зависит от качества анализа и от принятия аналитиком пациента. Да, таков пациент-контейнер. Мы знаем – всё можно представить в виде либо контейнера, либо контейнируемого.
Назад, назад к сновидениям… На мой взгляд, то, что мы видим здесь, то, что обозначили студенты и я – два конфликта и нападение. Первый сон репрезентирует параноидно-шизоидную позицию, как бы сказали кляйнианцы. Там никого нет. Какие-то механизмы, части. Есть пациентка, боящаяся, что нечто произойдёт. Она боится матери, которую не видит, но подозревает, что мать присутствует и сделала что-то нехорошее. Сама плита, с обрывающимся шлангом, из которого выходит газ, мне видится как контейнер, не совершенный, опасный контейнер, он может взорваться и взорвать дальше контейнер пациентки, её кухню, её психическую кухню, кухню её психического пространства. И там есть какой-то обман, какая-то ложь, на чём сложности пациентки были основаны во всех её внутренних мирах, пространствах. Ложь = установка матери, что нельзя открывать окно, что если открыть окно – произойдёт взрыв. Словно нельзя выходить за периметр материнско-дочерних отношений, куда-то вовне. Словно может существовать как эталон только имеющееся параноидно-шизоидное пространство… оборванная симбиотическая связь, этот шланг-пуповина, прокидывается патологическим симбиозом. Патологический симбиоз репрезентирует аутистическую позицию, коей, я думаю, в норме вообще не существует. То, что описано в работах Анны Фройд, Маргарет Малер суть патологические структуры, а не здоровые. К счастью, у меня была возможность наблюдать развитие многих детей, своих и не своих, детей моих друзей, с рождения, и я думаю, теория Даниэля Штерна имеет место быть. Изначально психика направлена на поиск значимых объектов (и стремится к их пониманию, т. е. интеграции их частей и функций) и субъектов, т. е. живых объектов. Ребёнок всегда выбирает живое. В своём выборе он часто первоначально ошибается, мифологизируя объекты. Интегрируем сюда наблюдения Кохута, – ребёнок ищет отражающие объекты /субъектов/, которые отражали бы его функции и части, фокусируя целостность. Чтобы дитя в этих перекрёстных лазерных отражениях смогло бы сформировать, упрочить и идентифицировать свою Самость.
Второй сон говорит о совершенно другом психическом пространстве. Там существуют люди, которых можно назвать, увидеть и услышать, которые были, но исчезли. Люди те вполне доброжелательны. Они что-то делают для пациентки, в отличие от парциального, фрагментированного материнского объекта, то ли присутствующего, то ли не присутствующего, то ли присутствующего в одном только своём названии /в первом сне/. И я знаю, что я тоже всегда являюсь отсутствующим, когда пациентка начинает воспринимать меня как мужчину. Тогда я становлюсь отсутствующим… как итальянский повар. У пациентки исчез отец, хороший итальянский повар, который мог в её представлении сделать её женскость хорошей. Холодильник – ещё одно пространство внутри второго сна. Оно забито продуктами, приготовленными итальянским поваром. Значит, если газовая плита из первого сна относится больше к материнской утробе, заботе/контроле и тому, что отношения с матерью могли дать только опасность, обрыв отношений, опасный для жизни, то во втором сне холодильник, замораживающий хорошее и на долгий срок, больше представляет итальянского повара. Сначала анализа у нас с пациенткой была большая проблема. Проблема найти "такое опасное" хорошее, и понять – повар был итальянец, т. е. очень классный. И вторая проблема – в том, как реализовать своё замороженное женское. Во втором пространстве мы видим элементы, как бы сказал, наверно, Кохут, вертикального расщепления. Пациентка присутствует там ещё в одном виде – она организатор свадьбы. Это выражает её влечение, становящееся желанием на другом уровне (влечения есть у всех, но не всякие могут стать желанием) выйти замуж. Она же – невеста, сбежавшая невеста, уже готовая, знающая, что ей нужно, но она не приходит, не приходит со своим мужчиной. Здесь подруга – она же, образ её же. И постоянные откладывания, не сегодня – потом, не сегодня – потом, о чём говорит не пришедшая невеста, показывают тревогу, тревогу того, что если вторая сущность пациентки, сформированная, может быть, в анализе, придёт, то пациентка трансвестируется из пространства второго сна. Из депрессивного пространства, из депрессивной позиции, где есть безусловное чувство вины, где есть то, чего нет в первом пространстве. Она может трансвестироваться в своё первое состояние, т. е. реализованное желание парадоксальным образом может привести к тому, что не только повар-отец, но и муж сбежит, и она опять останется с матерью, одна.
Два сна, представленные в одну сессию, высвечивают, как я думаю, элементы трансформации миров в пациентке. Высвечивают, как пациентка во втором сне борется с материнской ложью первого сна, с тем, что отец вообще не нужен и никакого отношения к рождению пациентки не имеет. Контролирующие и манипулирующие матери так и говорят: "Мужей (варианты – мужчин, отцов) может быть много, а мать одна!" Тем самым тоталитарные матери пытаются убить в психических пространствах дочерей имаго отца, водрузив туда кумира-мать. Монумент, сверхценный объект, мёртвого субъекта-мать. Ох, как хочется поставить диагноз каждому пациенту… Но такое желание – анахронизм.
Блестящий доклад Экстермана (Прага, 2006 год), показывает, что даже невербализованная (не проговорённая, не сообщённая) постановка диагноза пациенту, инвалидизирует пациента. Т. е. повторно травмирует, без шансов на успешное лечение.
На мой взгляд, самая сложная патология – патология нормы. Как теперь принято считать – мы все невротики, мы реагируем на большинство сложностей невротическими реакциями. Вот она – самая тяжелая патология. Почему? Потому, что это устоявшееся представление, отражённое реальными субъектами, в течение многих лет. И если что-то у человека не получается, а он считает себя нормальным, то зачем ему идти за помощью. И может ли он позволить себе получить помощь, если он нормальный, если он невротик? Совсем другое дело с так называемыми "психотиками" и "пограничными" (я думаю, нельзя оскорблять людей; лучше говорить – "человек, страдающий психотическим расстройством", или "пациент, переживающий психотические реакции", и "пациент в пограничном состоянии"… лучше же забыть о диагнозах). У таких пациентов нацеленность на получение помощи, т. е. на поиск отражающего объекта, на оживление объекта (стремление к субъект-субъектным отношениям) и на установление границ, на получение границ, выделение себя из окружающего мира, намного больше, как у детей. Мой психоаналитический опыт говорит: люди, испытывающие большее страдание, в анализе успешнее. Фройд описал подобное в своих "Лекциях". Но он относил более интенсивные переживания и страдания на счёт невротических пациентов. Правда, ныне многие психоаналитики считают, что у Фройда не было невротических пациентов… В любом случае – там, где Фройд устанавливал диагноз Dementia ргаесох, паранойя, депрессия, он ставил точку, для него такой пациент переставал быть единицей, становился нулём; тут и сказке конец… А сегодня – начало сказки… и было началом для Ференци, для Мелани Кляйн, для Биона, Балинта, Кохута… Потому что именно "нули" больше всего страдают, и именно они больше всего хотят получить помощь. Думаю, немногие аналитики работают и сегодня со страждущими… Здесь мы остановимся, чтобы вернуться к нашей пациентке.
Пациентка пытается что-то трансформировать в своих внутренних пространствах. В первом сне открыть форточку = бороться с ложью, с каким-то обманом. Ложь и обман, выданные за правду, приводят к психическим травмам и к белым пятнам в психике. Там ничего нет, кроме ужаса. Ужас представлен в первом сне возможным взрывом в кухне, взрывом психического пространства, психозом. Во втором сне пациентка пытается разморозить продукты, она открывает холодильник, убеждается в том, что там всё добротное. То, что мы с пациенткой получили в анализе, – тоже добротное. Далее встаёт проблема реализации добротного. Т. е. как внутренние трансформации могут реализоваться в отношениях.