- К тому же, Бонни, - продолжал Гилл, - все, что ты сказала, касается только внешних вещей - профессия, деньги, хорошие дети. Ничего из этого не объясняет, почему ты менее важна, чем остальные. Я лично считаю тебя очень важной. Ты основная в этой группе, ты отлично со всеми ладишь, ты доброжелательная, внимательная, ты даже пригласила меня к себе пару недель назад, когда я не хотел идти домой. Ты следишь за тем, чтобы мы не отвлекались, отлично работаешь.
Но Бонни стояла на своем:
- Я для вас только обуза. Мои родители были алкоголиками, я всю жизнь их стыдилась, мне все время приходилось врать про свою семью. То, что я пригласила тебя к себе, Гилл, было для меня настоящим событием - в детстве я никогда не приглашала друзей, потому что боялась, что отец заявится пьяным. Мой бывший муж пьяница, моя дочь сидит на героине…
- Ты уходишь от ответа, Бонни, - сказал Джулиус. - Ты говоришь о своем прошлом, о дочери, о своем бывшем муже, о родителях… а ты,где ты сама?
- Я и есть все это, вместе взятое, чем еще я могу быть? Я скучная толстушка-библиотекарша, которая только и знает, что рыться в каталогах… я… я не понимаю, о чем ты говоришь. Не знаю, где я и кто я. - Бонни заплакала. Вытащив носовой платок, она громко высморкалась, закрыла глаза и, взмахивая руками и всхлипывая, забормотала: - Все, больше не могу, на сегодня хватит.
Джулиус решил сменить подход и обратился к группе:
- Давайте посмотрим, что случилось за последние несколько минут. Есть мнения или наблюдения? - Переключив внимание на "здесь и сейчас", он перешел к следующему этапу. В работе психотерапевта, считал он, существовало две фазы: первая состояла в общении - часто эмоциональном, и вторая - в осмыслении этого общения. Именно так и должна работать психотерапия: в последовательном чередовании эмоций и осмысления. Теперь ему предстояло перевести группу в следующую фазу, поэтому он сказал: - Давайте немного отступим назад и спокойно взглянем на то, что сейчас произошло.
Стюарт уже открыл было рот, но Ребекка его перебила:
- Сначала Бонни пыталась сказать, почему она менее важна, чем остальные, и надеялась, что мы с ней согласимся. Потом она сбилась и заревела, а потом сказала, что с нее хватит и она больше не может, - в общем, все это я уже видела тысячу раз.
Тони добавил:
- Мне тоже так кажется. По-моему, Бонни, ты слишком нервничаешь, когда разговор заходит о тебе. Тебя что, смущает, когда все обращают на тебя внимание?
Все еще всхлипывая, Бонни ответила:
- Я неблагодарная. Только посмотрите, что я тут развела. Никто из вас не стал бы так по-идиотски тратить время.
- На днях, - вмешался Джулиус, - я разговаривал с одним коллегой, и он мне рассказал про свою пациентку, которая имеет обыкновение собирать все шпильки, которые кто-то отпустил в ее сторону, и потом нарочно тыкать ими в себя. Может, это и не имеет отношения к тебе, Бонни, но я вспомнил это, когда увидел, как ты казнишь себя ни за что.
- Я знаю, что действую всем на нервы. Похоже, я так и не научилась работать в группе.
- Ты же прекрасно знаешь, что я на это отвечу, Бонни. Комуконкретно ты действуешь на нервы? Посмотри внимательно вокруг. - Не было случая, чтобы Джулиус упустил возможность задать этот вопрос, и группа слишком хорошо это знала: едва кто-то заикался о чем-то в этом роде, Джулиус, словно коршун, бросался на него, требуя конкретных имен и объяснений.
- Ну, мне кажется, Ребекка хотела бы, чтобы я замолчала.
- Что?… Почему обязательно я…
- Подожди-подожди, Ребекка. - Сегодня Джулиус был непривычно настойчив. - Продолжай, Бонни, так что тебе показалось? Что ты заметила?
- Про Ребекку? Ну, она все время молчала, не сказала ни слова.
- И так нехорошо, и так не слава богу. Тебе не угодишь. Я уж стараюсь сидеть тихо, чтобы ты опять не обвинила меня в том, что я перевожу внимание на себя. Так тебя тоже не устраивает?
Бонни уже собиралась ответить, но Джулиус снова попросил ее продолжить список тех, кому она, по ее мнению, действует на нервы.
- Не могу сказать ничего конкретного, но всегда видно, если людям что-то надоело. Я сама себе надоела. Филип ни разу на меня не посмотрел - правда, он ни на кого не смотрит. Я знаю, все хотели бы послушать, что скажет Филип. То, что он говорил про внимание окружающих, было всем интересно, а я со своим нытьем всем надоела.
- Неправда, лично мне ты совсем не надоела, - отозвался Тони, - и мне не кажется, что ты кому-то надоела вообще. А то, что говорит Филип, как раз не так уж и интересно: он занят только самим собой, так что меня лично не слишком волнуют его замечания. Я даже не помню, что он там говорил.
- Зато я помню, - возразил Стюарт. - Ты сказал, что Филип всегда в центре внимания, хотя и говорит мало, а он сказал, что у Бонни с Ребеккой одна и та же проблема: обе слишком заботятся о мнении остальных, Ребекка чересчур надувается, а Бонни сдувается - что-то в этом роде.
- Щелк-щелк-щелк. - Тони изобразил, будто держит фотоаппарат и делает снимки.
- Ладно-ладно, поймал. Знаю. Меньше наблюдений - больше замечаний. Хорошо, я согласен, что Филип вроде основной, хотя и говорит очень мало. И все время чувствуешь, что идешь против течения, когда возражаешь ему.
- Это наблюдение и мнение, Стюарт, - заметил Джулиус. - А теперь перейди к чувствам.
- Ну, мне кажется, я немного ревную Ребекку к Филипу. И еще мне кажется странным, что никто до сих пор не спросил Филипа, что он думает по этому поводу - хотя это не совсем чувство, да?
- Близко, - ответил Джулиус. - Двоюродный братец чувства. Продолжай.
- Я побаиваюсь Филипа - он такой умный. И еще мне кажется, он не обращает на меня внимания. Мне не нравится, когда на меня не обращают внимания.
- Вот это в яблочко, Стюарт. Ты делаешь успехи, - сказал Джулиус. - Ну, так какие у тебя вопросы к Филипу? - Джулиус изо всех сил старался сохранять вежливый и невозмутимый тон: сейчас ему нужно было, чтобы группа признала Филипа, а не давила и не отстранялась от него под предлогом, что он ведет себя как-то странно. Вот почему он ввел в игру податливого Стюарта вместо агрессивного Тони.
- Да, сейчас… Только Филипу трудно задавать вопросы.
- Он прямо перед тобой, Стюарт. - Это было еще одно важное правило: никогда не позволяй участникам говорить друг про друга в третьем лице.
- В этом-то все и дело. Трудно говорить вот так… - Стюарт повернулся к Филипу: - Я говорю, Филип, трудно говорить с тобой, потому что ты никогда не смотришь на меня. Вот как сейчас. Почему ты не смотришь на меня?
- Я предпочитаю советоваться только с самим собой, - не сводя глаз с потолка, ответил Филип.
Джулиус приготовился в любой момент прийти на помощь Стюарту, но тот пока держался молодцом:
- Не понял.
- Когда ты что-то спрашиваешь у меня, я хочу найти ответ внутри себя и при этом ни на что не отвлекаться, чтобы ответить тебе наилучшим образом.
- Но когда ты не смотришь на меня, мне кажется, что между нами нет контакта.
- Но ведь мои слова говорят об обратном.
- А как насчет "и говорю и слушаю"? - вмешался Тони.
- В каком смысле? - Филип удивленно повернул к нему голову - но взгляда от потолка не оторвал.
- В смысле делать и то и другое - исмотреть, и давать ответы?
- Я предпочитаю советоваться с самим собой. Когда я встречаюсь с чужим взглядом, это отвлекает меня от поиска ответа, который, возможно, кому-то нужен.
Все замолчали, обдумывая ответ Филипа. Через некоторое время Стюарт снова заговорил:
- Хорошо, тогда позволь мне спросить тебя, Филип, - все эти разговоры о том, что Ребекка красуется перед тобой, - что ты об этом думаешь?
- Знаешь что, Стюарт. - Глаза Ребекки полыхнули огнем. - Мне это начинает надоедать. Сначала Бонни придумывает какую-то чушь, а теперь все повторяют за ней, как заведенные.
Но Стюарта не так-то легко было сбить с толку:
- Хорошо, хорошо. Заменим вопрос. Филип, что ты чувствовал, когда мы спорили по поводу тебя на прошлом занятии?
- Этот разговор был очень любопытным, и я слушал его внимательно. - Филип взглянул на Стюарта и продолжил: - Но он не вызывает во мне никаких чувств, если ты об этом хотел спросить.
- Никаких? Прости, но это невозможно, - ответил Стюарт.
- До того как прийти в группу, я прочел книгу Джулиуса о групповой терапии и был достаточно подготовлен к тому, что обычно происходит на занятиях. Я заранее предвидел, что вызову всеобщее любопытство, и что кто-то будет рад моему приходу, а кто-то нет, и что привычная иерархия будет потревожена моим приходом, и что женщины, возможно, будут относиться ко мне с симпатией, а мужчины наоборот, и что лидеры воспримут меня в штыки, в то время как менее влиятельные фигуры встанут на мою сторону. Поскольку я был к этому готов, я спокойно следил за происходящим.
Теперь пришел черед Стюарта потерять дар речи, и он, как и Тони, погрузился в тягостное молчание.
- Я разрываюсь между двумя желаниями, - сказал Джулиус. Выждав несколько секунд, он продолжил: - С одной стороны, нам очень важно продолжить обсуждение с Филипом, а с другой - меня волнует Ребекка. Ау, Ребекка, где ты? Ты выглядишь очень несчастной, я вижу, ты хочешь что-то сказать.
- Я чувствую себя немного не у дел сегодня, все меня позабыли-позабросили - Бонни, Стюарт.
- Продолжай.
- На меня здесь много вылили грязи - что я эгоистка, что не хочу иметь подруг, кокетничаю с Филипом. Все это противно. И я с этим не согласна.
- Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, - ответил Джулиус, - я так же реагирую на чужую критику. И знаешь, что я тогда делаю? Самое главное - научиться воспринимать чужую критику как помощь, только сначала надо разобраться, справедлива ли она. Я делаю так - смотрю на себя и пытаюсь понять: действительно ли то, что говорят другие, совпадает с моими собственными ощущениями? Есть ли в этом хоть капелька, хоть чуточка, хоть пять процентов истины? Я вспоминаю, говорил ли мне об этом кто-то раньше, пытаюсь найти людей, с которыми можно это обсудить. Думаю, может, кто-то заметил во мне что-то такое, какое-то белое пятно, которое я сам никогда раньше не замечал. Можешь ты сделать то же самое?
- Это нелегко, Джулиус. Что-то давит вот здесь. - Ребекка приложила руку к груди.
- Дай этой тяжести высказаться. Что она говорит?
- Она говорит: "Как мне смотреть в глаза другим?" Мне стыдно. Что все это всплыло, что люди видели, как я играю с волосами. У меня все сжимается внутри, мне хочется сказать: "Не лезьте не в свое дело - это мои волосы, и я буду делать с ними все, что хочу".
Несколько назидательно, будто читая лекцию, Джулиус произнес:
- Много лет назад жил на свете один психотерапевт по имени Фриц Пёрлз, который основал школу под названием гештальттерапия. Сейчас о нем мало говорят, но дело не в этом - так вот, он уделял большое внимание работе тела - скажем, "Посмотрите, что сейчас делает ваша левая рука" или "Я вижу, вы часто гладите бороду". Он всегда просил пациентов сознательно заострять эти действия: "Сожмите левую руку еще крепче" или "Продолжайте гладить свою бороду еще энергичнее и следите за тем, что ощущаете". Мне всегда казалось, что в подходе Пёрлза было много полезного, потому что наше бессознательное часто выражается через движения тела, о которых мы даже не подозреваем. И тем не менее я никогда не пользовался этим приемом. Почему? Потому что всегда опасался того, что сейчас происходит с тобой, Ребекка. Мы часто ополчаемся против тех, кто обвиняет нас в том, что мы делаем бессознательно. Так что я очень хорошо понимаю, каково тебе сейчас. И все-таки, несмотря на это, я прошу тебя об этом подумать и попытаться понять: нет ли в этих замечаниях чего-то такого, что могло бы тебе пригодиться?
- Ты хочешь сказать "стань взрослее, стань мудрее"? Хорошо, я постараюсь. - Ребекка выпрямилась, глубоко вздохнула и с решительным видом начала: - Прежде всего, это правда, я люблю быть в центре внимания - в общем-то, я и обратилась к психотерапевту потому, что с возрастом мужчины перестали обращать на меня внимание. Так что, вполне возможно, я красовалась перед Филипом, но я делала это бессознательно. - Она оглядела группу. - Да, я виновата. Да, мне нравится, когда мной восхищаются, когда меня любят и ценят, - я люблю любовь.
- Платон, - вставил Филип, - заметил как-то, что любовь не в том, кого любят, а в том, кто любит.
- Любовь не в том, кого любят, а в том, кто любит? Хорошая мысль, Филип, - улыбнулась Ребекка. - Знаешь, мне нравится, когда ты делаешь такие замечания. Они заставляют по-новому взглянуть на вещи. Ты очень интересный. И привлекательный тоже. - Ребекка повернулась к группе: - И что, вы скажете, что я хочу завести с ним шашни? Как бы не так. Последний раз, когда я поддалась на эти глупости, я чуть не распрощалась со своей семейной жизнью. Нет уж, я стреляный воробей, и меня на мякине не проведешь.
- Филип, - спросил Тони, - что скажешь на это?
- Я уже сказал, что хочу одного - желать как можно меньше и знать как можно больше. Любовь, страсть, соблазнение - все это, конечно, мощные стимулы, часть биологического механизма по сохранению нашего вида - и, как Ребекка только что доказала, они часто действуют бессознательно - но, в конечном итоге, все эти стимулы рассчитаны на то, чтобы сбить с толку мой разум и помешать моим планам, так что я не хочу с ними связываться.
- Да, с тобой не поспоришь. Но ты еще ни разу не ответил на мой вопрос, - сказал Тони.
- А по-моему, он ответил, - сказала Ребекка. - Он ясно сказал, что не хочет вступать ни в какие отношения, хочет оставаться свободным и держать голову в холоде. Мне кажется, Джулиус говорил то же самое - поэтому у нас в группе и табу на романтические отношения.
- Какое еще табу? - Тони повернулся к Джулиусу. - Никто никогда явно про это не говорил.
- Так я, конечно, никогда не выражался, но основное и единственное правило, которое я не устаю повторять, касается отношений вне занятий, и оно состоит в том, что в группе не должно быть никаких секретов - если происходят встречи после занятий, это должно выноситься на обсуждение. Когда возникают секреты, это почти всегда тормозит работу группы и мешает каждому из вас. Вот мое единственное правило. Но, Ребекка, давай не будем терять нить. Что сейчас происходит между тобой и Бонни? Твои чувства к ней?
- Бонни задела больную тему. Но разве это правда, что я не хочу общаться с женщинами? Совсем нет. Взять хотя бы мою сестру - мы близки с ней… довольно близки. И еще пара женщин-юристов в моей конторе… Но, Бонни, я знаю, на что ты намекаешь - что мне гораздо интереснее, гораздо больше нравится общаться с мужчинами.
- Я вспоминаю колледж, - сказала Бонни, - и как редко у меня случались свидания, и как мерзко мне было, когда кто-нибудь из подруг забивал на меня в самую последнюю минуту, если парень приглашал ее на свидание.
- Я, наверное, делала бы то же самое, - сказала Ребекка. - Да, это точно - парни, свидания, тогда все крутилось вокруг этого. Теперь все иначе.
Тони, который все это время продолжал рассматривать Филипа, попытался сделать новый заход:
- Филип, а знаешь, ты чем-то похож на Ребекку - тоже красуешься, только своими заумными фразами.
- То есть ты хочешь сказать, - отозвался Филип, закрыв глаза и сосредоточиваясь, - что, делая замечания, я руководствуюсь вовсе не тем, что кажется на первый взгляд? Что я делаю это ради себя самого - так сказать, красуюсь, чтобы, если я правильно понял, вызвать интерес и восхищение Ребекки - и всех остальных? Так?
Джулиуса так и подмывало вмешаться: что бы он ни делал, внимание неизменно возвращалось к Филипу. В нем боролись по крайней мере три противоречивых желания: во-первых, защитить Филипа от нападок группы; во-вторых, не дать Филипу этой холодностью сбить откровенный тон беседы; и, в-третьих, поддержать Тони в его попытках надрать Филипу задницу. В конце концов Джулиус все же решил подождать, потому что группа держала ситуацию под контролем. Кроме того, сейчас, на его глазах происходило нечто очень важное: в первый раз за все время Филип отвечал кому-то прямо, даже лично.
Тони кивнул:
- Именно это я и хотел сказать. Только здесь не просто интерес и восхищение. Может, ты пытаешься соблазнить?
- Что ж, это верное дополнение - кстати, оно предполагается уже самим словом "красоваться". Итак, ты полагаешь, что мои мотивы те же, что у Ребекки, то есть я пытаюсь ее соблазнить? Что ж, это серьезная и разумная гипотеза. Давай подумаем, как нам ее проверить.
Молчание. Никто не ответил, но Филип, похоже, и не ждал ответа. После недолгого размышления он, по-прежнему не открывая глаз, произнес:
- Пожалуй, лучше всего для этого подойдет метод доктора Хертцфельда…
- Зови меня Джулиус.
- А, ну да. Итак, чтобы воспользоваться методом Джулиуса, я прежде всего должен проверить, соответствует ли гипотеза Тони моим внутренним ощущениям. - Филип помолчал, затем покачал головой: - Я не нахожу никаких доказательств этого. Много лет назад я перестал зависеть от мнения окружающих. Я абсолютно уверен, что счастливее всех тот, кто желает только одиночества. Я говорю сейчас о божественном Шопенгауэре, о Ницше и Канте. Они - и я вместе с ними - считают, что человек, имеющий внутреннее богатство, не ждет от окружающих ничего, кроме одного - чтобы его оставили в покое и не мешали его одиночеству, в котором он может спокойно наслаждаться своим богатством - интеллектуальным богатством, я имею в виду. Короче говоря, я хочу сказать, что мои замечания не имели целью соблазнить кого-то или возвыситься в чьих-то глазах. Может быть, во мне и остались обрывки прежних желаний, могу только сказать, что сознательно я их не ощущаю. Единственное, о чем я сожалею, что до сих пор только усваивал великие мысли и сам ничего к ним не прибавил.
За долгие годы ведения групп Джулиусу приходилось сталкиваться с самым разным молчанием, но молчание, наступившее после слов Филипа, не походило ни на что. Не потрясенное молчание, не молчание подавленное, растерянное или покорное; нет, то было молчание совершенно особого рода - будто группа неожиданно наткнулась на какого-то неведомого зверя, неизвестную ранее форму жизни, вроде шестиглазой саламандры с пернатыми крыльями, и теперь с крайней опаской и осторожностью, сгрудившись, ее разглядывала.
Ребекка очнулась первой:
- Быть всегда с самим собой, ничего не хотеть от других, не искать друзей - но это, наверное, так грустно и одиноко, Филип.
- Совсем наоборот, - возразил Филип. - Раньше, когда я искал общения, просил то, чего никто не хотел и не мог мне дать, - вот тогда я знал, что такое одиночество. И знал ею слишком хорошо. Не нуждаться ни в ком - значит никогда не быть одиноким. Счастливое одиночество - вот к чему я стремлюсь.
- Но ты здесь, - отозвался Стюарт, - а я тебе скажу, наша группа - злейший враг одиночества. Так зачем ты сюда пришел?