Какой-то совершенно дурацкий сон, решаю я, поднимаюсь и иду обратно в корпус. Лес уже не спит, он настороженно наблюдает за мной. Через окно попадаю в комнату и замечаю, что на улице понемногу начинает светать. Я снимаю с себя спортивный костюм и ложусь в постель. Сон приходит очень быстро, почти мгновенно.
В семь часов резкий звук горна будит всех обитателей лагеря: от вчерашних первоклашек до старшеклассников, пионервожатых, работников столовой и только что уснувших сторожей. Все кому положено нехотя просыпаются, и начинается размеренная лагерная жизнь: зарядка, водные процедуры, построение у флага, завтрак. Сегодня особый день. Его особенность заключается в том, что у нас проходит финал городских соревнований по спортивному ориентированию среди команд пионерских лагерей. По этой причине нашу школьную команду в полном составе снабдили путёвками с тем, чтобы мы на этом турнире отстояли честь лагеря стекольного завода. Будучи капитаном этой команды, я и оказался здесь, хотя по возрасту все мы уже не подходим для окружающей нас ребятни в шортах и пилотках.
Соревнования начнутся в одиннадцать часов, когда съедутся остальные команды. Суть их заключается в следующем. На старте все команды должны как можно быстрее поставить палатку, разжечь костёр и закипятить воду в котелке. После того, как вода закипит, вы получаете описание маршрута, который команда должна пройти, пользуясь компасом и биноклем с дальномерной сеткой. В конце маршрута, а он у каждой команды хоть и где-то равноценный, но свой, индивидуальный, вы находите радиоприёмник с кольцевой антенной. И с этого момента начинается финальная часть соревнований, которая называется "охота на лису".
Лиса – это источник радиосигнала, такой маячок. Она одна и находится, как правило, в труднодоступном месте, попасть в которое можно самыми различными путями, от простых, но окольных, длинных, до коротких, но труднопроходимых. Случалось, что команда проигрывала игру на первом этапе, но потом навёрстывала упущенное на втором, сумев найти наиболее рациональный путь к норе, в которой находилась лиса. Такая команда становилась победителем соревнований, и все её члены получали какой-то приз, который из года в год менялся. Так, в прошлом году это был комплект игры в настольный теннис, в позапрошлом – баскетбольный мяч, но в этом, если верить слухам, были путёвки в пионерский лагерь "Артек". Что такое "Артек" мы представляли смутно. Знали только, что это Крым, горы, море и нездешняя, книжная, жизнь. За такое счастье стоило побороться и мы готовы были победить.
После выстрела стартового пистолета я ударом ноги раскатываю палатку, Колька Макаров, по прозвищу Макар, и Ваня Зуган, не теряя ни секунды, разворачивают её, многократно отработанными движениями укрепляют стальными штырями дно, ставят альпенштоки и растяжки. В это время мы с Веткой Кравцовой – все они, кстати, мои одноклассники – разжигаем костёр, ставим треногу с котелком и следим за водой, на поверхности которой вскоре начинают всплывать и лопаться мелкие пузырьки пара.
Наблюдающий за всеми действиями член жюри, поднимает оранжевый флаг и застывает, глядя на медленно закипающую воду, готовый в любую секунду дать отмашку. Все в напряжении ждут мгновения, когда капитан команды схватит капсулу с заданием, вынет описание маршрута и укажет направление движения по первому участку. Я не отвожу глаз от алюминиевого цилиндрика. Кажется, ещё немного, и под давлением силы мысли он сдвинется с места и сам прыгнет мне в руки.
Наконец, я боковым зрением улавливаю взмах флага, хватаю капсулу, отвинчиваю крышку и достаю свёрнутую в трубочку инструкцию. Мгновенно оценив содержание первого пункта, я беру компас, определяю по заданному азимуту направление и расстояние до условной вешки, после чего молча срываюсь с места на бег. Моя команда устремляется за мной. Пока мы впереди всех и это хорошо. Я автоматически отмечаю, какое ровное дыхание у моих друзей, несмотря на адреналин, бурлящий в крови. Ощущение здорового тела, упругость мышц и свежий воздух пьянят не меньше гормонального бульона в наших венах.
Быстро заканчивается первый отрезок маршрута, и мы выходим на второй, проложенный просто по лесу. Попетляв между деревьями, выскакиваем на просёлочную дорогу. Она, судя по описанию, совпадает с направлением нашего движения. Мы с Макаром хватаем Ветку за руки и с силой увлекаем её вперёд. Так она не сможет отстать. Ветка, вообще говоря, молодец, свой парень, что называется, и на короткой дистанции даст фору кому угодно, но на длинной ей чуточку не хватает дыхания. Она это знает и не сопротивляется, лишь благодарная улыбка на мгновение трогает её красиво очерченные губы.
На четвертом отрезке наш путь пересекает неширокий ручей, дно которого устлано мелкой разноцветной галькой. Мы прыгаем через него и углубляемся в лес. Уже на бегу среди деревьев я смутно припоминаю, что где-то раньше мне приходилось видеть точно такой ручей с россыпью разноцветных отполированных камешков под тонким слоем воды.
К последнему этапу мы приходим, что называется, на резервном дыхании. Наградой нам служит небольшой прибор в углублении под старым раскидистым дубом. Я включаю тумблер и веду кольцевой антенной по сторонам. Звук зуммера наиболее отчетливо слышен по азимуту в 140 градусов. Мы замечаем ориентир в том направлении и начинаем движение. Я вижу, как подустали мои ребята, но не спешу объявить привал: он нам ещё понадобится впереди. А пока волю в кулак и вперёд.
Мы довольно далеко углубились в незнакомую часть леса. Лично мне не приходилось бывать здесь раньше, да и членам моей команды, я полагаю, тоже. Тропинок, пригодных для передвижения, практически нет. Приходится постоянно петлять, отклоняясь то в одну, то в другую сторону от предполагаемого короткого маршрута. Папоротник, кустарники и заросли колючей ежевики мешают идти, цепляются за ноги, но мы упорно движемся куда-то на юго-восток. Звук зуммера становится всё более и более отчётливым. Кажется, ещё чуть-чуть и мы выйдем к норе, где прячется наша лиса.
Неожиданно мы попадаем на старую короткую просеку, заросшую какой-то высокой травой с желтыми цветочками на верхушках веточек. Она залита солнцем, в застывшем воздухе явственно ощущается запах пыльцы и прелой прошлогодней листвы. Посередине просеки виднеется едва приметное в траве какое-то полуразрушенное сооружение из брёвен.
– Смотрите, пацаны, – хрипловато замечает Ваня, – это же, наверняка, блиндаж.
– Может, чуть передохнём? – робко предлагает Ветка.
– Давайте, – соглашаюсь я, – отдыхаем семь минут. Легли и подняли ноги, пусть кровь отхлынет.
Все молча валятся на траву. Не удивительно, мы в пути уже почти два часа. Минут через пять подаёт голос Макар:
– Чё, так и не посмотрим, что там в блиндаже? А вдруг там что-то осталось с войны.
– Нет, – останавливаю его я, – запомним это место, никуда он от нас не денется, а сейчас нужно бежать дальше. Всё, ещё немного и погнали, пацаны.
– И пацанки? – вяло шутит Ветка.
– Само собой, и пацанки тоже.
Лёжа на спине, я смотрю на кроны гротескно высоких сосен. Внезапно мои пальцы нащупывают в песке рядом со мной какой-то твёрдый предмет. Я раскапываю его и вижу, что в руках у меня огромный, хорошо сохранившийся патрон для противотанкового ружья. В наших местах при форсировании Донца шли большие бои, и мы с пацанами уже не раз находили такие гильзы, но в сборе с пулей я вижу его впервые. Просто удивительно, как он мог сохраниться после войны и дойти до наших дней в таком идеальном состоянии. Я поднимаю в руке гладкий латунный цилиндр, заканчивающийся остриём пули, и приглашаю полюбоваться:
– Пацаны, смотрите, что я нашёл.
Все по очереди трогают блестящий патрон, вяло восхищаются тем, как мне повезло. Я прячу его в карман и поднимаюсь: пора двигаться дальше.
С сожалением бросив прощальный взгляд на таинственное сооружение, безмолвный памятник грохотавшей когда-то здесь войне, которую никому из нас не довелось пережить, мы цепочкой среди густой травы двигаемся дальше.
Минут через тридцать, уже основательно уставшие, мы оказываемся на краю длинной узкой поляны. В отличие от просеки с блиндажом, которая осталась далеко позади, пространство перед нами покрыто ровным ковром невысокой травы. На дальнем, более высоком по отношению к нам краю поляны виднеются остатки полуосыпавшегося неглубокого рва с оплывшим за долгие годы бруствером перед ним. Зуммер нашей лисы слышен так отчётливо, что, кажется, протяни руку, и ты возьмёшь её, родимую, живьём.
– По-моему, это окопы, – роняет Иван, задумчиво жуя травинку, – пусть меня казнят, но здесь когда-то воевали.
– Да похоже на то, – поддерживает его Макар, – ну, что, последний рывок, пацаны и пацанка, и путёвки у нас в кармане.
С этими словами он делает шаг на поляну.
– Погоди, – останавливаю его я, лихорадочно роясь в памяти, – мы не пойдём через поляну. Идите за мной.
– Саня, ты чё, это же хрен знает, куда обходить придётся по этому бурелому. Давай вперёд и мы у цели, послушай, как звенит.
– Макар, скажи-ка, а кто у нас капитан?
– Ну, ты, конечно, только, знаешь, мы ж не железные… Посмотри, Ветка уже едва ноги передвигает…
– Пацаны, – довольно жёстко прерываю я его, – припомните, меня когда-нибудь подводила интуиция?
Все задумались, потом Ветка, тяжело вздохнув, произносит:
– Нет, лично я такого не помню. Вот что, ребята, давайте послушаем нашего капитан и сделаем так, как он предлагает. Лично я иду за ним.
Она двигается в мою сторону, за ней со своим обычным непроницаемым выражением лица подтягивается Иван. Макар хмуро смотрит в нашу сторону но, будучи человеком общественным и моим другом, не упирается.
– Я всегда знал, женщина, что ты не сможешь устоять перед его обаянием, – ворчит он.
– А под зад хочешь? – интересуется Ветка и почему-то краснеет.
– О чём ты, девушка? – Макар поднимает руки, – это была шутка, я сдаюсь.
– И правильно делаешь, пацан.
Минут через двадцать, ободрав до крови руки и ноги, мы выходим, наконец, к источнику радиосигнала. "Лиса" находится в дупле старой осины метрах в двадцати позади линии старых окопов. Я беру лежащую там же рацию и листок с маршрутом отхода, после чего нажимаю кнопку вызова:
– Первый, я – Пятый, мы в точке сбора. Приём.
– Пятый, я – Первый, сигнал принят. Примите наши поздравления, ребята, вы пришли первыми. Возвращайтесь по маршруту номер два. Это метров пятьсот по азимуту 230 градусов. Там на дороге вас будет ждать автобус, подберёте остальные команды и домой. Награды вам вручат на вечерней линейке. Ещё раз поздравляю вас, ребятки, вы молодцы. До встречи, конец связи.
– Первый, вас понял, спасибо за поздравления, конец связи.
– Пацаны, ура, мы лучшие, качаем Ветку.
Упирающуюся Ветку несколько раз подбрасываем в воздух, аккуратно ловим и ставим на землю. Она неискренне возмущается, мол, так не ведут себя с дамами уважающие себя мужчины, но потом сдаётся и, не в силах сдержать эмоции, всех целует.
– Нет, ну вы видели, – не преминул заметить Макар, – всех она поцеловала по одному разу, а Саньку – три. Интересно, отчего такая несправедливость?
– Так он же капитан, – находит достойный ответ Ветка, – будешь ты капитаном, тоже получишь тройную дозу поцелуев. Понял? – она угрожающе движется в его сторону.
– Всё-всё, Ветулик, я тебя понял, – притворно пугается Макар и, отбежав в сторону, добавляет, – эх, женщины, корысть – вот второе ваше имя.
Молчавший до сих пор Иван, невозмутимо наблюдавший за ними, вдруг спрашивает:
– Слушай, капитан, и всё-таки, какого чёрта мы попёрлись вокруг этой поляны с окопами? Какая интуиция тебя вдруг осенила?
Я не знаю, что ему ответить. Не станешь же рассказывать о том, что тебе приснился странный сон, где была в точности такая же поляна. Ну, почти в точности.
– Не знаю, Ваня, интуиция она на то и интуиция, чтоб ей доверять безоговорочно. А что тебе не так, мы же всё равно выиграли, правда?
– Правда-то она правда, но всё равно интересно. А, впрочем, чёрт с ней, с этой поляной, пора домой.
С этими словами он поднимает с земли довольно увесистый булыжник и, широко размахнувшись, швыряет его в сторону так не понравившейся их капитану поляны. А через мгновение мощный взрыв бросает нас на землю. Затем грохочет ещё раз и ещё. Под нами ходуном ходит земля, с неба сыпется комья грунта, мелкие камни, трава и всё стихает. Мы осторожно поднимаем головы.
– Господи, что это было? – испуганно, почему-то шепотом, спрашивает Ветка, выбираясь из-под руки прикрывшего её в падении Макара.
– А хрен его знает, – подаёт голос Иван, нервно жуя невесть откуда взявшуюся у него во рту травинку.
Я сажусь на землю и беру в руки рацию, от которой непрерывно идёт сигнал вызова.
– Первый, я – Пятый, приём.
– Пятый, я – Первый, что там у вас случилось? Откуда взрывы?
– Первый, у нас всё в порядке, мы живы и здоровы. Похоже, мы случайно чуть не попали на неликвидированное минное поле. Приём.
Рация некоторое время молчит, о затем ставший вдруг хриплым голос произносит:
– Так… Пятый, оставайтесь на месте, за вами приедут. Там тропинка проходит рядом с норой "лисы", вы на ней? Приём.
– Да, мы на тропинке. Приём.
– Никуда с неё не сходите, ждите, за вами уже выехали. Отбой.
Обалдев от происходящего, мы садимся на тропинку и начинаем ждать. И действительно, примерно минут через сорок неподалёку раздаётся мощный шум тяжёлых автомобилей, потом показывается цепь вооружённых автоматами солдат. Мы рассказываем их командиру, что с нами произошло, и нас отводят по тропинке вниз, где невидимый сверху уже стоит наш автобус. Голодные, уставшие, но уже слегка окутанные славой победы и невиданных приключений, мы возвращаемся в лагерь. Воспользовавшись суетой, я бегу в спальный корпус и прячу найденный патрон в тумбочку под стопку одежды.
Потом были объятия, поздравления, праздничный ужин. На вечернем построении у флага лагеря нам вручили грамоты победителей соревнований и путёвки в "Артек" на последний заезд в августе. А ещё позже, уже ночью, возле огромного костра мы долго рассказывали о том, что произошло с нами во время охоты на "лису". Я плохо помню, как лёг спать. Моя голова едва коснулась подушки, и внешний мир тут же перестал для меня существовать.
Проснулся я как обычно часов в семь, за несколько минут до подъёма. Иван, сидя на соседней кровати, внимательно читал инструкцию по использованию дальномера в бинокле.
Увидев, что я проснулся, он проворчал:
– Ну, у тебя и нервы, Санёк, осталось несколько часов до соревнований, а ты спишь, как младенец.
Я замер от его слов, а потом осторожно спросил:
– Ты что, Ваня, какие соревнования? А вчера мы чем, по твоему, занимались?
Ивана трудно было пробить на удивление, но сейчас, похоже, мне это удалось. Он отложил инструкцию и пристально уставился на меня:
– Санёк, ты, часом, не болен ли? Если да, то очень некстати: у нас сегодня, то есть, двадцатого июня сего года, финал городских соревнований по спортивному ориентированию. Ты, между прочим, капитан нашей команды.
– Слушай, Иван, – не на шутку встревожился я, – о чём ты, двадцатое же было вчера, и мы выиграли соревнования. Ты что, не помнишь?
Было видно, что Иван рассержен, хотя это было и не его привычное состояние. Он встал с кровати, набросил полотенце на плечо и, уходя, проворчал крайне недовольно:
– Ты заболел таки, Санёк. Да спроси кого угодно, какой сегодня день и ты сразу придёшь в себя. Кончай прикидываться, это не твой стиль, пошли умываться.
Размеренно покачивая широкими плечами, он неспеша пошёл к выходу. Я же остался в полном недоумении. Что происходит, чёрт возьми?
– Макар, – окликнул я своего друга, который в это время внимательно изучал содержимое своей тумбочки, – слушай, а какое число у нас сегодня?
Он недовольно повернулся ко мне:
– Издеваешься, да? Конечно же, двадцатое, день ратной битвы, капитан. Ты лучше проснись и скажи, кто взял мою инструкцию по дальномеру?
Я ничего не ответил ему, чувствуя себя последним идиотом, потом, вспомнив, открыл тумбочку и вынул оттуда свои вещи. Под ними на полке, матово отсвечивая в полумраке, лежал новенький противотанковый патрон.
Днепропетровск, 25 октября 2011 года.
8. Неповторимая бесконечность бытия
(Повествование, очень похожее на правду)
История нашей цивилизации, в достаточной степени подкреплённая документально, насчитывает примерно пять, ну от силы десять тысячелетий. Разница же между соседними поколениями составляет около двадцати пяти лет.
Таким образом, за это невообразимо долгое для человеческого восприятия время всего лишь от двухсот пятидесяти до пятисот мужчин и женщин передавали по цепочке свой генетический код, благодаря которому, в конце концов, на этом свете и появились мы – живущие ныне.
Только к ним была благосклонна Судьба, позволив выжить в условиях бесконечных войн, болезней и прочих опасностей, подстерегающих человека на его сложном жизненном пути. И перед ними в безмолвном уважении мы должны склонить свои головы.
Размышления на досуге
Продукт советской эпохи, мы мало знаем о наших предках. В лучшем случае наша память хранит воспоминания о своих родителях, родителях наших родителей и ближайших родственниках. Со стороны отца у меня таких близких родственников не было. Кто-то погиб или пропал без вести во время Великой войны, кого-то унесли болезни. Зато со стороны матери их было довольно много. Кроме нашей мамы, которая была младшей в своей семье, имелось ещё три брата и сестра.
Старший брат – Степан – жил в Донецке. Этот высокий, необыкновенно сильный красавец мужик, вне всякого сомнения, родился под своей счастливой звездой. Эту красноватого цвета звезду на ночном небе древние греки называли Марс, в честь бога войны. Воевать он начал ещё с финнами, а закончил на Дальнем Востоке. Всё это время прослужил в полковой разведке и вернулся домой полным кавалером ордена Славы. Специализировался Степан на диверсиях и взятии языков. В группах и в одиночку он выполнял сложнейшие задания и при этом не только остался жив, но, оставив на полях сражений десятки своих товарищей, сам не получил ни единой царапины.
Любимой его игрушкой был нож какой-то необыкновенно хищной формы, добытый у первого же пленённого им вражеского офицера ещё в самом начале финской кампании. Лезвие ножа было изготовлено из светлой, чуть голубоватой стали и украшено сложными значками-рунами. Деревянную, удобно сидящую в руке рукоятку густо покрывали насечки по числу убитых Степаном врагов. Нож после войны он привёз домой, и, выпив грамм двести водки, показывал восхищённому племяннику с какой точность он мог метнуть его из любого положения в сколь угодно малую и удаленную цель.
Жил дядя Степан в одном из самых бандитских райончиков города, где пользовался бесконечным уважением у местной братвы. Волки словно чуяли своего.