Опасения основателя психоанализа не были беспочвенными. Примечательные случаи из аналитической работы Юнга и Райха наглядно свидетельствовали о том, что отношения переноса и контрпереноса оказываются реальными и действенными. Справедливости ради надо отметить, что внесенные Ференци изменения в технику анализа при умелом, квалифицированном их использовании способствовали терапевтическому лечению. Но в то же время они открывали простор для использования эротизированного переноса в личных целях аналитика, не придерживающегося врачебной этики или неспособного удержаться от тех искушений и соблазнов, с которыми подчас сталкивается молодой аналитик.
Терапевтическая практика на современном этапе ее развития показывает, что отдельные врачи воспринимают интимные отношения между ними и пациентами как нечто само собой разумеющееся. Конечно, это не имеет никакого отношения к психоанализу. Более того, в принципе противоречит ему и свидетельствует о полном непонимании специфики аналитического лечения, в ходе которого с неизбежностью проявляются отношения переноса и контрпереноса. И тем не менее в своем превратном толковании аналитическая терапия может включать в себя такую технику, которая идет вразрез с психоанализом как таковым.
Однажды мне довелось разговаривать с молодым терапевтом, который, обучаясь психоаналитической технике, делился своим "позитивным" опытом лечения пациентов. Он признавался, что к нему на прием часто приходят такие женщины, которым надо лишь одно: удовлетворить свои сексуальные желания. В ответ на мои пояснения об осторожной и корректной работе с переносом он заявил, что ему не раз приходилось идти навстречу своим пациентам, удовлетворять их эротические запросы, и это чаще всего давало позитивный результат. По его выражению, некоторые женщины-пациенты приходят к нему "не как к врачу, а как к мужчине" и их излечение зависит от его действий как мужчины, а не как врача. Я обратил его внимание на то, что психоаналитическая кушетка предназначена совсем для другого, что психоанализ – это метод лечения невротических заболеваний, а его представления о возможностях лечения не только не соответствуют аналитической терапии, но и коренным образом противоречат ей. Молодой аналитик тут же поспешил перевести разговор в иное русло. Однако мне показалось, что его отнюдь не смущало то обстоятельство, что он видит в приходящих к нему пациентках прежде всего сексуально неудовлетворенных женщин, которым он готов оказать соответствующую помощь, выступая в качестве мужчины-врача, а не врача-мужчины. Если подобный терапевт будет выдавать себя за психоаналитика, то это может вызвать у пациентов превратное представление о психоанализе. На самом деле все это так же далеко от психоанализа, как хирургическая операция на сердце, осуществленная врачом на основании жалобы пациента по поводу того, что в результате неразделенной любви его сердце окончательно разбито.
Неопытный аналитик может усмотреть в эротизированном переносе пациента приглашение к завязыванию интимных отношений. Однако, удовлетворяя сексуальные желания пациента и полагая, что тем самым достигается успешное лечение, аналитик как врач несомненно терпит свое поражение. Его авторитет оказывается низведенным на нет. Врач сводится до положения любовника и, следовательно, в меньшей или большей степени становится игрушкой в руках женщины, одержавшей верх над ним. Терапия же превращается в своего рода любовную интригу, в рамках которой пациентка-женщина еще раз находит подтверждение тому, что она неотразима, а все мужчины, включая соблазненного ею аналитика, ничтожные создания, готовые волочиться за любой юбкой. Врач только думает, что, идя навстречу сексуальным желаниям пациентки, он тем самым исцеляет ее. В действительности же происходит все наоборот. Он не только не достигает своей терапевтической цели, но и обесценивает аналитическое лечение. Добившись своей победы, женщина-соблазнительница может предъявить свои требования к врачу как к любовнику. Кроме того, в случае прекращения интимных отношений с ним она может обратиться к другому аналитику и, скорее всего, попытается использовать ту же самую стратегию и повторить предшествующий опыт обольщения врача как мужчины.
В свое время Фрейд подчеркивал, что, оказавшись в аналогичной ситуации, врач никогда не сможет достичь своей цели – освободить пациента от невроза. Используя образное сравнение, он отмечал, что в этом случае между врачом и пациентом разыгрывается сцена, описанная в анекдоте о священнике и страховом агенте. По настоянию родных в дом, где лежал неверующий тяжелобольной человек, приглашается пастор. Родные этого человека надеются, что на пороге смерти он покается перед пастором, получит отпущение грехов, обретет веру. Священник проходит в покои больного и остается с ним наедине. Их беседа длится столь долго, что у находящихся в другой комнате родных появляется надежда на благоприятный исход событий. Они терпеливо ждут окончания разговора и, когда наконец пастор выходит из комнаты больного, узнают следующее. Вопреки их ожиданиям, неверующий траховой агент не был обращен в веру. Зато пастор ушел из дома тяжелобольного человека застрахованным.
Если в случае эротизированного переноса пациентке удается соблазнить аналитика, то это означает несомненный триумф для нее, но полное поражение для него. Если, идя навстречу любовным домогательствам пациентки, аналитик оправдывает свои действия ссылками на эффективное лечение, то это является или рационализацией его собственных желаний, или самообманом, связанным с непониманием существа аналитической терапии. Вместо того чтобы что-то вспомнить и воспроизвести как психический материал, сохранив его в своей психике, пациентка реализует свои бессознательные сексуальные влечения, одерживая очередную победу над мужчиной. Вместо того чтобы проработать с пациенткой психический материал, связанный с ее переносом, аналитик поддается ее чарам и вступает в интимную связь, лишая себя тем самым настоящей аналитической работы. По мере продолжения интимных отношений пациентка проявит все патологические реакции своей любовной жизни, развитие которых и привело ее к врачу. Аналитик же, наивно полагающий, что удовлетворение желаний пациентки является залогом ее выздоровления, ничего не сможет сделать по исправлению или устранению ее патологических реакций и невротических симптомов. Как подчеркивал Фрейд, любовная связь перечеркивает возможность успешного аналитического лечения.
Таким образом, в целях успешной терапевтической работы аналитику не следует идти на поводу у пациента и удовлетворять его желания. Необходимо критично отнестись к позиции терапевта, которая сводится к следующему: "Раз пациентка пришла ко мне с вполне определенной целью, то почему бы ей не помочь в достижении удовольствия?" Ведь подобная позиция является не столько безнравственной с точки зрения врачебной этики, сколько ошибочной в терапевтическом плане.
Изречения
З Фрейд: "Он (аналитик. – В. Л.) должен признать, что влюбленность пациентки вызвана аналитическим положением и не может быть приписана превосходству его особы и что у него нет никакого основания гордиться таким "завоеванием", как это назвали бы вне анализа".
З Фрейд: "Попытка пойти навстречу нежным чувствам пациентки не совсем безопасна, невозможно так хорошо владеть собой, чтобы не пойти иной раз вдруг дальше, чем сам того хотел".
Встреча с собственным бессознательным
Аналитик не просто лекарь, получивший соответствующее образование и обладающий навыками терапевтической работы. Помимо знания аналитической техники и следования нравственным нормам, до того как быть готовым проникнуть в мир бессознательного другого человека, аналитик должен познать скрытое в самом себе. Успешность его терапевтической деятельности зависит от того, насколько глубоко он проник в собственное бессознательное и в какой степени преодолел присущие ему комплексы.
Достижение этого становится возможным благодаря анализу собственных сновидений и прохождению анализа у специалиста. То и другое необходимо, но этого недостаточно для успешной терапевтической деятельности, поскольку подобный анализ всегда остается незаконченным. Не менее важно продолжение в дальнейшем аналитического исследования своей личности в форме самоанализа. Только в этом случае можно рассчитывать на проработку контрпереносных отношений и сопротивлений самого аналитика, нередко возникающих при его работе с пациентами, а также на обуздание терапевтического честолюбия и нарциссического возвеличивания своей собственной персоны, столь характерных для многих врачей.
Бытует мнение, что прохождение анализа у специалиста, тем более какого-либо зарубежного аналитика, как бы автоматически обеспечивает дальнейшую успешную терапевтическую деятельность. Между тем прекращение, если оно вообще было, исследования своей личности в форме самоанализа с неизбежностью порождает те опасности, которым подвергаются как аналитик, так и его пациенты. Дело в том, что длительные терапевтические отношения с пациентами способствуют активизации бессознательных процессов в глубинах психики аналитика, проработка которых хотя и осуществлялась в процессе личного анализа, тем не менее осталась незаконченной. Речь идет не только о соответствующих реакциях при контрпереносе, которые возможны при аналитическом лечении, но и о терапевтическом честолюбии, нередко запускающем механизм рационализации. В силу этого аналитик оказывается не в состоянии спуститься с высот своего нарциссического возвеливания как специалиста до нормальных человеческих отношений с пациентами.
Мне приходилось быть свидетелем проявления терапевтического честолюбия и нарциссического возвеличивания своего Я у ряда аналитиков. На аналитических встречах, конгрессах, симпозиумах это становится особенно заметным, когда развертываются идейные дискуссии вокруг проблем профессионализма и дилетантизма в психоанализе, осуществляется разбор клинических случаев, высказываются противоположные точки зрения по научным, терапевтическим и организационным вопросам. Но это имеет отношение к психоаналитическому сообществу и, казалось бы, не сказывается на аналитической практике как таковой. Однако, как показывает реальная жизнь, терапевтическое честолюбие и нарциссическое возвеличивание своего Я сказываются на работе аналитика с пациентами. Так, далеко не каждый аналитик, имеющий многолетнюю терапевтическую практику, способен признаться хотя бы самому себе в том, что он допустил в том или ином случае работы с пациентом какую-либо оплошность или досадную ошибку. Нередко аналитик считает свою работу непогрешимой, а отдельные случаи безрезультатного лечения списывает на нерадивость пациента. Этим отчасти объясняется, почему аналитики предпочитают умалчивать о своих поражениях, демонстрируя перед аналитическим сообществом лишь случаи успешного лечения пациентов.
Между тем признание своих собственных просчетов и ошибок, исследование поражений и сбоев в терапевтической работе, несомненно, способствует прогрессу аналитической теории и практики. Но это становится возможным лишь тогда, когда аналитик не прекращает исследование своей собственной личности, продолжает самоанализ и разбирательство со своим бессознательным.
Признаюсь, что мне приходилось сталкиваться с такими ситуациями, когда в процессе аналитической работы возникало ощущение некоего самоупования, обусловленного относительно успешным ходом лечения пациентов. Но для меня всегда это было сигналом предостережения – возможно, не все так благополучно, как представляется на первый взгляд. Чаще всего именно так и оказывалось, поскольку нередко пациенты преподносили такие сюрпризы, после которых порой приходилось как бы заново начинать аналитическую работу. Кроме того, постоянный самоанализ помогал спускаться с вершин нарциссического самоудовлетворения на грешную землю сложных аналитических отношений, в результате чего, как бы наступая на горло собственной песне, мне приходилось признаваться в собственных промахах и ошибках, допущенных при работе с пациентами.
Хочу обратить внимание на весьма деликатную для аналитика проблему. Она сопряжена с ответом на вопросы, которые могут возникать перед ним.
Если, не находясь во власти мании величия и допуская возможность совершения оплошностей, он оказывается способным признаться самому себе в том, что действительно совершил какую-то ошибку, то как ему следует поступить в таком случае? Проанализировать свое поведение, аналитические отношения с пациентом и, ничего не говоря ему о допущенной ошибке, дабы не подрывать свой авторитет, как можно быстрее исправить ее? Или как ни в чем не бывало продолжить дальше анализ, сделав вид, что все идет нормально? Обнаружив свою ошибку и осознав пагубность ее, вновь проработать предшествующий материал, не акцентируя внимание пациента на этом? Или признаться ему в допущенной ошибке и совместными усилиями исправить то положение, в котором оба оказались по вине аналитика?
Разумеется, в процессе самоанализа любой нормальный аналитик, способный выйти из-под власти терапевтического честолюбия и нарциссического возвеличивания своего Я, постарается исправить ранее допущенную им ошибку. Но стоит ли говорить об этом с пациентом и тем самым поступаться своим авторитетом и подвергать сомнению достигнутый с ним альянс в аналитических отношениях?
Полагаю, что честный разговор с пациентом о допущенной аналитиком ошибке не только не подрывает его авторитет, но, напротив, может укрепить его. Аналитическая работа с пациентом требует честности, искренности и правдивости. Это – одно из важных психоаналитических правил, следование которому способствует достижению терапевтического успеха.
Но можно ли ожидать от пациента соблюдения данного правила, будучи в то же время нечестным и неискренним по отношению к нему? В этом плане аналитик сам должен быть примером. Поэтому не будет ничего зазорного в том, что он признается пациенту в допущенной им ошибке. Скорее напротив, честность и искренность аналитика подтолкнут пациента к более плодотворной работе с ним. Думаю, что особенно важно придерживаться подобной установки при осуществлении учебного анализа, когда будущие аналитики могут по достоинству оценить пример своего учителя, не только не скрывающего от них собственные промахи и ошибки, но акцентирующего на них свое внимание с целью совместного их разбора.
Зная рифы и пропасти, проводник может оступиться. Но это, во-первых, послужит наглядным уроком для путешественника, который воочию убедится, насколько труден и опасен путь, по которому он идет вместе с проводником; и во-вторых, обилизует его силы и укрепит волю. Он вряд ли будет безучастно смотреть на проводника, случайно оступившегося и висящего над пропастью. Скорее всего, отбросив страх и предубеждения, он постарается помочь ему выбраться из опасной ситуации. При этом путешественник поверит в свои собственные силы и убедится в том, что благодаря совместным усилиям они одолеют препятствия, стоящие на их пути.
Скажу откровенно. В своей терапевтической деятельности я допускал просчеты и ошибки. И хотя подчас они приводили к мучительным раздумьям и вызывали различного рода сомнения, каждый раз я пытался переосмыслить их. Я искал и находил изъяны в собственном аналитическом образовании, либо ругал себя за неумение вовремя заметить те или иные изменения, происходящие в психике пациента и внутри самого себя. Наряду с этим я не стыдился признаний в допущенных мною промахах, обсуждал огрехи анализа с пациентами. Но более подробно, чем с ними, я разбирал все сомнительные ситуации, возникшие по моей вине, с теми, кто приходил ко мне на учебный анализ.
Хорошо помню одну из первых своих ошибок, которая была, в общем-то, не столь существенной, чтобы радикальным образом повлиять на ход аналитической работы. Можно было не придавать ей особого значения, так как пациент-мужчина, с которым я работал, не воспринимал происходящее как ошибку, допущенную мной.
Так, на одной из сессий у меня вылетел из памяти эпизод, ранее рассказанный пациентом и относящийся к его взаимоотношениям с женой. Когда пациент обратил мое внимание на какую-то деталь из рассказанного им эпизода, сказав, что я, разумеется, помню об этом, я неожиданно для себя подтвердил его слова, хотя никак не мог вспомнить, о чем же он мне говорил. Мысль об этой лжи не оставляла меня в покое. Через некоторое время я специально просмотрел свои записи, но, к удивлению, не обнаружил той детали, о которой говорил пациент. То есть сам эпизод был зафиксирован, а наиболее важной информации, связанной с его отношением к жене, не было.