В русском языке существительное "исполнение" является производным от имеющих различный смысл глаголов "исполнить" и "исполниться" [248] . Глагол "исполнить" в интересующем нас плане означает "то же, что выполнить". Глагол же "исполниться" толкуется в смысле "осуществиться, претвориться в дело". Нетрудно заметить, что если в первом случае речь идет об исполнении как процессе, способе достижения цели, то во втором – как об уже достигнутой цели, безотносительно к тому, что к ней привело – деятельность исполнившего либо какое-то другое обстоятельство.
Для субъектов обязательства важен результат, необходимость в котором, собственно, и обусловила установление данного обязательства.
В этой связи само обязательство выступает средством удовлетворения общего интереса его сторон, выступающего объектом обязательства. И поэтому принцип надлежащего исполнения призван обеспечить достижение цели обязательства как обслуживающего нужды гражданского оборота правоотношения. Отсюда следует, что исполнение обязательства должно пониматься в смысле фактически наступившего результата имущественного характера, который удовлетворяет общему интересу его сторон. По общему правилу, данный результат представлен свершившимся переходом из сферы должника в сферу кредитора способной к денежно-стоимостной оценке ценности (материального или нематериального блага) [249] . В то же время исполнение обязательства может приводить и к иному результату имущественного характера, например, договорному правоотношению [250] .
Таким образом, конструкция "исполнение обязательства – деятельность" оставляет без внимания очевидный факт, как-то: существование принципиальной возможности достижения цели обязательства вследствие наступления обстоятельства, не имеющего никакого отношения к деятельности должника или привлеченного им третьего лица (например, когда сваленные на земельном участке продавца бревна, отчужденные владельцу соседнего земельного участка, оказываются у покупателя в результате разлива реки). Необходимость обращения в подобных случаях к "концепции совпадения", согласно которой "праву, видимо, следует признать обязательство должника прекратившимся вопреки отсутствию подлинного юридического акта, поскольку кредитор добросовестно принял исполнение и оно является надлежащим" [251] , лишний раз доказывает неполноценность господствующего представления об исполнении обязательства лишь как о деятельности.
Действительно, исполнение обязательства, как правило, достигается действиями должника. Более того, в подавляющем большинстве случаев исполнение может иметь место исключительно вследствие таких действий. Однако в принципе правовые последствия исполнения – прекращение обязательства – могут наступить независимо от того, связано исполнение с деятельностью должника (третьего лица) или нет.
Для иллюстрации сказанного обратимся к п. 2 ст. 1102 ГК РФ. Из данной нормы, в частности, следует, что обогащение как влекущий возникновение кондикционного обязательства юридический факт наступает независимо от того, что послужило его причиной – действия приобретателя, потерпевшего, третьих лиц, стихийных сил природы и т. д. [252] . При этом под неосновательным обогащением понимается приобретение или сбережение имущества без установленных законом, иными правовым актами или сделкой оснований. В то же время приобретение (сбережение) имущества имеет место и в случае исполнения обязательства. Это означает, что исполнение обязательства (условно говоря, "основательное обогащение" кредитора), как и неосновательное обогащение, может явиться следствием не только деятельности должника, но также иных обстоятельств, аналогичных поименованным в п. 2 ст. 1102 ГК РФ. Именно поэтому исполнение обязательства внешне легко сводимо к любой из предложенных в литературе трактовок его правовой природы.
Изложенное позволяет утверждать, что исполнение обязательства как юридический факт – относительное событие, и если оно выступает результатом деятельности должника или третьего лица, являясь, таким образом, антропогенным, возникают схожие с совершением сделки отношения [253] . Отсюда вытекают важные в практическом отношении выводы.
Во-первых, поскольку вопрос о нарушении требований к оформлению исполнения-действия, предусмотренных п. 2 ст. 408 ГК РФ и некоторыми другими нормами (например, п. 4 ст. 573, п. 1 ст. 556 ГК РФ), прямо не урегулирован, его необходимо решать на основании применяемых в данном случае по аналогии закона правил о последствиях несоблюдения простой письменной формы сделки [254] . Данное обстоятельство имеет разумное объяснение: если наличие и условия сделки, подлежащей совершению в простой письменной форме, в силу п. 1 ст. 162 ГК РФ не могут устанавливаться свидетельскими показаниями, неоправданно допускать подтверждение указанными доказательствами факта совершения должником без соблюдения необходимых формальностей действия по исполнению обязательства, возникающего из такой сделки. Например, передача имущества по договору займа, подлежащему совершению в простой письменной форме, не может подтверждаться свидетельскими показаниями. Вряд ли справедливым в этом случае по отношению к заимодавцу будет предоставление заемщику возможности подтверждения показаниями свидетелей факта совершения действия по возврату полученного в заем имущества. В то же время факт исполнения обязательства, не являющегося результатом действий должника или привлеченного им третьего лица, может быть доказан любыми средствами доказывания, включая свидетельские показания.
Во-вторых, в случае принуждения кредитором (самостоятельно или с помощью третьего лица) должника к исполнению обязательства путем насилия или угрозы по аналогии закона подлежат применению правила п. 2 ст. 179 ГК РФ. В частности, в этом случае по иску должника как потерпевшего исполненное следует обращать в доход Российской Федерации, одновременно признавая должника исполнившим обязательство. Все остальные, в известной степени "аморальные", способы получения кредитором исполнения (обман, злонамеренное соглашение кредитора с представителем должника, стечение тяжелых для должника обстоятельств, чем кредитор воспользовался) юридически безупречны, поскольку оправдываются интересами стабильности имущественного оборота. Иными словами, в подобных случаях основания для аналогии закона уже отсутствуют.
Следовательно, исполнение любого обязательства, включая охранительное, выражается в результате имущественного характера, совпадающем с целью установления обязательства и наступившем вследствие обстоятельства, не противоречащего условиям или существу данного обязательства, требованиям закона и иных правовых актов, а при отсутствии таких условий и требований – обычаям делового оборота или иным обычно предъявляемым требованиям.
По порождаемым правовым последствиям юридические факты подразделяются на факты правообразующие, правоизменяющие, правопрекращающие. Исполнение обязательства – правопрекращающий юридический факт. Вместе с тем ненадлежащее исполнение охранительного обязательства не только прекращает обязательство в исполненной части, но и имеет правообразующее значение, приводя в некоторых случаях к возникновению другого охранительного обязательства [255] . Следовательно, условность рассматриваемой классификации, на которую обыкновенно указывается в юридической литературе [256] , находит подтверждение и в теории охранительного права.
Вопрос о возможности прекращения охранительных обязательств иными, помимо исполнения, способами не получил однозначного решения: высказано мнение, что поскольку охранительные обязательства "по своей природе направлены прежде всего на защиту интересов более слабой либо потерпевшей стороны… по общему правилу, прекращение таких обязательств каким-либо способом, отличным от исполнения, следует считать недопустимым" [257] .
Направленность охранительного обязательства на защиту права потерпевшего, который одновременно вполне может оказаться и более слабой стороной нарушенного правоотношения, сомнений не вызывает. Однако само по себе данное обстоятельство не может служить основанием для отрицания возможности прекращения охранительного обязательствами отличными от исполнения способами.
Сделочная природа отступного, зачета, новации и прощения долга предполагает возможность применения к соответствующим отношениям положений гражданского законодательства о недействительности сделок. Следовательно, указанные сделки при наличии известных пороков окажутся ничтожными или оспоримыми, что в необходимой мере защитит интересы их сторон (в том числе управомоченного субъекта охранительного обязательства).
Кроме того, абз. 3 ст. 411 и п. 2 ст. 414 ГК РФ не допускают прекращения зачетом и новацией только обязательств по возмещению вреда, причиненного жизни или здоровью гражданина. Согласно же п. 2 ст. 400 ГК РФ соглашение об ограничении размера ответственности должника по договору присоединения или иному договору, в котором кредитором является гражданин, выступающий в качестве потребителя, ничтожно, если размер ответственности для данного вида обязательств или за данное нарушение определен законом и если соглашение заключено до наступления обстоятельств, влекущих ответственность за неисполнение или ненадлежащее исполнение обязательства.
Наконец, если учесть провозглашенную ст. 156 и 421 ГК РФ свободу сделки, признание принципиальной возможности прекращения охранительных обязательств предоставлением отступного, зачетом, новацией, прощением долга или иным предусмотренным соглашением сторон способом станет неизбежным.
Окончательное представление о прощении долга в цивилистической науке еще не сложилось: одни ученые считают его договором [258] , причем нередко – дарением [259] ; другие полагают, что это односторонняя сделка, которая по своей сути не может порождать возмездных правоотношений [260] . В свою очередь, от указанных трактовок напрямую зависит решение ряда важных в практическом отношении вопросов.
Так, договор прощения долга влечет правовые последствия (прекращение или изменение размера обязательства) только при достижении сторонами соглашения в соответствии с нормами гл. 28 ГК РФ, что отвечает интересам должника, а прощение долга – дарение подпадает еще и под действие ст. 575 ГК РФ, имеющей публично-правовую направленность. Признание же за прощением долга качества односторонней сделки с учетом положений п. 2 ст. 154 ГК РФ наталкивает на вывод о наличии у кредитора возможности прекратить или изменить обязательство по свободному усмотрению в любое удобное время, абсолютно не считаясь при этом с интересами должника.
Представляется, что прощение долга – универсальный способ прекращения обязательственной связи, правовая природа которого должна определяться в зависимости от содержания данной связи, позволяющего взвесить интересы ее сторон между собой и с общественными (публичными) интересами.
В частности, гл. 26 ГК РФ предусматриваются общие основания прекращения обязательств, рассматриваемых либо в качестве простых правоотношений, содержание которых исчерпывается одним правом с противостоящей ему обязанностью (охранительные обязательства относятся к числу таких правоотношений), либо в качестве сложных (договорных) правоотношений, представленных комплексом простых [261] . При этом сложное правоотношение может быть как односторонним, так и взаимным. Допустимость прекращения прощением долга сложного обязательственного правоотношения подтверждается буквальным содержанием ст. 415 ГК РФ, в которой упоминается об освобождении кредитором должника от лежащих на нем обязанностей.
Сторонники признания прощения долга договором приводят следующую аргументацию своей позиции: 1) при рассмотрении прощения долга как односторонней сделки возможность должника отказаться от "дара" отсутствует, а значит, у него нет и механизмов предотвращения прощения долга, совершенного кредитором не только помимо, но и вопреки его воле; это не соответствует интересам должника и вступает в противоречие с основными принципами гражданского законодательства; 2) одностороннее прекращение обязательства является лишь исключением и возможно только в случаях, прямо предусмотренных законом; из закрепленной же в ст. 415 ГК РФ нормы не следует, что освобождение кредитором должника от лежащих на последнем обязанностей не является следствием соглашения сторон об этом; 3) договорный характер прощения долга подтверждается историческим и сравнительно-правовым анализом данного института [262] .
Приведенные доводы нельзя считать достаточно убедительными по следующим соображениям.
Во-первых, зачастую прощением долга прекращается неисполненное или ненадлежащим образом исполненное обязательство. Вряд ли оправданно предоставлять неисправному должнику возможность препятствовать добросовестному кредитору в его стремлении отказаться по тем или иным мотивам от нарушенного права. Кроме того, в абсолютном большинстве случаев прощение долга не лишает должника фактической возможности предоставить имущество в счет исполнения прекращенного обязательства. Важно, чтобы несогласованное с должником прощение долга не причиняло ему ущерба (в частности, в виде понесенных в связи с приготовлением к надлежащему исполнению издержек), не было связано с непредусмотренным законом или соглашением сторон отказом от договора и оставляло возможным исполнение кредитором взаимных обязанностей, входящих в содержание сложного правоотношения.
Во-вторых, прощая долг, кредитор окончательно отказывается от принадлежащего ему права в целом или в части. Последствие такого отказа – прекращение обязательства (соответственно полное или частичное) – прямо предусмотрено ст. 415 ГК РФ.
В-третьих, использование исторического и сравнительно-правового методов исследования, несмотря на всю их познавательную ценность, отнюдь не гарантирует безусловную достоверность полученных знаний. Историческое и национальное своеобразие закрепленного в ст. 415 ГК РФ способа прекращения обязательства обусловлено одновременным наличием в ГК РФ института дарения посредством освобождения должника от имущественной обязанности, чем обусловливается необходимость соотнесения понятий прощения долга и дарения.
Одним из обязательных признаков договора дарения является наличие у дарителя намерения одарить другое лицо, т. е. бескорыстно и, как правило, в силу благодушного расположения к одаряемому увеличить имущество последнего за счет собственного имущества. Прощая же долг, кредитор руководствуется главным образом соображениями нецелесообразности сохранения своего права. Тем не менее случай прощения долга в качестве дара известен.
Как указано в п. 3 Обзора практики применения арбитражными судами норм Гражданского кодекса Российской Федерации о некоторых основаниях прекращения обязательств, утв. информационным письмом Президиума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 21 декабря 2005 г. № 104, отношения кредитора и должника по прощению долга можно квалифицировать как дарение, только если судом будет установлено намерение кредитора освободить должника от обязанности по уплате долга в качестве дара [263] . Следовательно, лишь в этом случае можно говорить о договоре дарения. Вместе с тем соглашение сторон требуется и для долгового прощения, способного причинить не нарушившему обязательство должнику ущерб, привести к запрещенному одностороннему отказу от договора либо сделать невозможным исполнение кредитором взаимных обязанностей. Особенность подобных соглашений, как и договора дарения, заключается в том, что согласие должника на освобождение от соответствующей обязанности предполагается. В остальных случаях к прекращению обязательства прощением долга должна приводить односторонняя сделка кредитора. Исходя из изложенного и учитывая особенности охранительного обязательства, можно констатировать: оно может быть в любое время прекращено односторонним волеизъявлением прощающего долг кредитора.
Что касается "несделочных" способов прекращения, предусмотренных ГК РФ, другими законами и иными правовыми актами, то их допустимость в отношении охранительных правоотношений очевидна в силу обязательности нормативных установлений. Вместе с тем денежные охранительные обязательства, составляющие подавляющее большинство охранительных правоотношений, не могут прекращаться фактической невозможностью исполнения, что обусловлено действием известного римского правила "genus non perit" [264] .
Вывод о допустимости прекращения охранительных обязательств способами, отличными от исполнения, подтверждается и сформировавшейся по данному вопросу судебной практикой [265] .
Таким образом, охранительные правоотношения прекращаются по общим для всех обязательств основаниям, если иное не вытекает из закона либо существа обязательства.
5.3. Охранительное обязательство как разновидность гражданско-правового отношения
Охранительные обязательства возникают в сфере нарушения субъективных прав и охраняемых законом интересов, а не в сфере их оспаривания, что предполагает наличие нарушенного регулятивного либо другого охранительного правоотношений. Иное мнение, признающее возможным возникновение охранительного правоотношения при создании угрозы нарушения субъективного права [266] , представляется ошибочным. Ведь гражданско-правовая защита оспариваемого права не требует дополнительного к уже имеющемуся содействия со стороны оспаривающего право лица. Следовательно, возникающая у управомоченного лица при создании угрозы нарушения права возможность защиты не обладает таким непременным признаком самостоятельного субъективного права, как обеспеченность отдельным поведением обязанного субъекта. В связи с этим данную возможность надлежит рассматривать в качестве субвозможности (правомочия), входящей в содержание самого защищаемого права в его оспоренном состоянии.
Охранительные обязательства относятся к имущественным гражданско-правовым отношениям, ибо их объектом является общий интерес субъектов в надлежащем исполнении имущественной обязанности [267] : во-первых, восстановление прежнего состояния потерпевшего связывается с переходом к нему ценности, обладающей свойством денежно-стоимостного выражения, т. е. имущественным предоставлением; во-вторых, охранительные обязательства направлены на защиту имущественных интересов. Кроме того, поскольку восстановление правовой сферы потерпевшего в своей сути – всегда активное поведение нарушителя, охранительное обязательство может быть только положительным. Сказанное в достаточной степени свидетельствует также об относительной природе характеризуемых правоотношений.
По структуре содержания гражданские правоотношения подразделяются на простые и сложные. Охранительное обязательство является простым правоотношением, поскольку его содержание исчерпывается одним правом с противостоящей ему обязанностью (например, правом на возмещение убытков и обязанностью возместить их). Вместе с тем характеристика некоторых охранительных правоотношений в качестве простой юридической связи может вызвать определенные затруднения.