В качестве клинической иллюстрации приведем другой случай, описанный Бинсвангером в работе "Психическая болезнь как феномен жизне–истории и как психическое расстройство: Случай Ильзы" (Экзистенциальная психология, с. 333–360). Ильза, 39–летняя мать троих детей, оказалась пациенткой Бинсвангера в связи с бредовыми идеями отношений. Психологической основой этих идей служили безуспешные попытки изменить деспотичность, черствость и грубость отца по отношению к матери. Видимой причиной для этого послужил эпизод, когда через 4 месяца после посещения спектакля "Гамлет" Ильзе "захотелось показать отцу, на что способна любовь" и она "в присутствии отца сунула правую руку до предплечья в горящую печь, а затем протянула к нему руки со словами: "Смотри, я сделала это, чтобы показать тебе, как сильно я тебя люблю!"" (с. 334). Бинсвангер анализирует этот поступок с нескольких точек зрения. На поверхностном уровне это было сделано для блага матери. На более глубоком – это акт очищения и искупления за инцестуозную любовь к отцу: Ильза попыталась "растопить лед" отцовского сердца в огне своей любви к нему, которая должна была закончится союзом между приносящей жертву и тем, ради кого она приносится. Кроме того, она стремилась выжечь из себя "внутренний огонь", который пожирает ее. Неудача привела к тому, что Ильза размножила тему отца на всех мужчин, которые стали одновременно и привлекать и отталкивать ее, вызывать чувство вины и ненависти, в связи с чем возникли бредовые идеи любви, преследования и т. п. Предостерегая от того, чтобы видеть в этой истории, "как это принято в психоанализе, просто историю либидо, его фиксацию на отце, его вынужденное отделение от отца и его постоянный перенос в окружающий мир" (с. 346), Бинсвангер пишет: "^отя существование само по себе не устанавливает свое основание, а получает его извне как свое бытие и наследие, ему все же дается свобода в формировании отношения к основанию, "почве". Иметь отца и мать – это часть бытия человека, точно так же как иметь организм и историю. Поэтому, когда родители "утрачены", существование может подвергнутся самому серьезному кризису. Но Ильза осознала, что этот отец и эта мать – ее судьба, полученная в наследство и как задача; проблема ее существования была в том, как разрешить эту задачу при этой судьбе. Поэтому в ее "комплексе отца" действуют судьба и свобода" (с. 346).
В дизайн–анализе рассматривается несколько способов существования (модусов). При одномерном способе существования (сингулярный модус) человек живет только для себя. Дуалистический способ существования (дуальный модус) может быть достигнут двумя людьми, любящими друг друга. Плюралистический способ существования (множественный модус) означает формальные отношения с людьми, конкуренцию и борьбу. Анонимный способ существования (анонимный модус) описывает человека, затерявшегося в толпе.
Человеческое существование в "заботе" Бинсвангер обозначает трудно переводимым оборотом "das Nehmen–bei–Etwas", что примерно можно передать как "принятие–за–нечто". Такое существование подразумевает постоянное овеществление всего того, с чем человек имеет дело. Все здесь сводится к инструментальной полезности, все служит целям контроля и эксплуатации, предстает в количественном виде. "Некто полностью исчезает за суммой каких–то нечто, за которые он принимается; он полностью объективирован, т. е. сконструирован, как калькулируемая механико–динамическая система, из зажимов и рукояток. Субъективный полюс, "кто, забыт или самообъективировался. Мы не видим того, что это мы сами, улавливая другого, сделали его орудием" (цит. по: Руткевич, с. 92).
Бинсвангер обращается к "экзистенциальной коммуникации" как к модусу экзистенции, который противостоит "заботе". В нем, согласно его интерпретации, преодолеваются конечность и частность человека, беспрестанное блуждание от одной цели к другой. Это состояние, в котором исчезают время и движение. В нем человек соотносится не с каким–либо отдельным аспектом реальности, а с тотальностью бытия. Данный модус Бинсвангер называет "бытие–друг–с–другом", любовным отнесениемЯиТывМы. Он употребляет здесь субстантивированное "Мы" (die Wirheit), обозначающее существование до разделения наЯиТы, в котором иначе структурированы пространство и время.
Например, в пространстве "заботы" человек соотносится со всем как с совокупностью сил и препятствий, приобретений и потерь, власти и подчинения. Противостояние друг другу, неизбежное в "заботе", отсутствует в "любовном бытии–друг–с–другом". "Любовь и власть или насилие взаимно исключают друг друга". Если в "заботе" экзистенция забегает в будущее и является в конечном счете "бытием–к–смерти", то в любви временность растворяется в вечности. "Любовь должна интерпретироваться не из конечности экзистенции, а из бесконечности" (цит. по: Руткевич, с. 94).
В то же время Бинсвангер считал, что индивидуализм ведет к внутренней пустоте, к "ничто", что становится причиной ряда психических заболеваний. Подлинное бытие предполагает, с его точки зрения, что человек стремится не к отрицанию мира, а к соотнесению своего частного существования с "основанием Бытия". В работе 1949 г. "Генрик Ибсен и проблема самореализации в искусстве" он описывает норму душевного здоровья через пример художника, который способен изменяться, расти вместе с жизненным опытом, переживать крах одного своего проекта, чтобы перейти к другому. Это и есть, по Бинсвангеру, непрерывность становления, саморазвертывания, самореализации. Остановка на этом пути может привести к "окостенению" и абсолютизации какого–то "ставшего", достигнутого состояния.
Таким образом, цель психотерапии методом дизайн–анализа состоит в том, чтобы содействовать индивиду в познании своих возможностей, что необходимо для решения задач, с которыми он столкнулся. Критерием эффективности такой психотерапевтической работы выступает восстановление способности к саморазвитию.
Теоретические разработки Бинсвангера нашли свое конкретное воплощение в работах М. Босса, Р. Куна и Р. Страуса. Далее мы рассмотрим лишь наиболее известную психотерапевтическую систему Медарда Босса.
Медард Босс родился в 1903 г. в городе Санкт–Галлене в Швейцарии. В двухлетнем возрасте вместе с родителями он переехал в Цюрих, где с тех пор и жил. После неудачной попытки стать художником Босс обратился к медицине. Отучившись в Париже и Вене (где он прошел курс психоанализа у З. Фрейда), в 1928 г. Босс получил медицинскую степень в Цюрихском университете. Подобно Бинсвангеру, свою деятельность он начал как психиатр в известной швейцарской клинике Бургхёльци, возглавлявшейся Э. Блейлером. После двухлетней стажировки в Берлине и Лондоне у ведущих психоаналитиков того времени (Э. Джонса, К. Хорни, О. Фенихеля, Г. Сакса и В. Райха) он становится практикующим психоаналитиком. Оставаясь членом психоаналитического общества, с 1938 г. Босс вместе с несколькими другими психиатрами начинает участвовать в ежемесячных встречах в доме К. Г. Юнга, однако их сотрудничество длится недолго. Несмотря на наличие общего интереса к "духу", религии, мифологии, философским учениям древности, Босса не устраивало некритическое постулирование архетипов коллективного бессознательного. В этом случае, как и в ортодоксальном фрейдизме, считал он, происходит не чистое описание психических явлений, а их объяснение с помощью гипотетических, не данных в опыте сил.
Босса привлекает путь, проложенный феноменологической психологией, и он становится сторонником "экзистенциального анализа" Бинсвангера. Но постепенно Босс приходит к выводу, что его взгляды по ряду пунктов отличаются от концепции Бинсвангера и других представителей экзистенциальной психотерапии, которые, по его мнению, совершенно неверно истолковывали "Бытие и время".
После окончания Второй мировой войны Босс близко знакомится с Хайдеггером (к этому времени уже отошедшим от некоторых положений своего первого трактата). По его просьбе Хайдеггер на несколько лет приезжает в Швейцарию, чтобы знакомить со своей философией психоаналитиков и психиатров. Учитывая, что Хайдеггер чрезвычайно неохотно покидал Тодтнауберг, можно считать, что слова Босса о том, что именно он являет выразителем хайдеггеровских идей в психотерапии, имеют основание.
Большое влияние на мировоззрение Босса оказало путешествие в Индию, которое он предпринял в 1956–1958 гг. и описал в книге "Психиатр открывает Индию".
С 1954 г. Медард Босс был профессором психотерапии в Цюрихском университете. Он опубликовал большое количество работ по широкому кругу вопросов – от истолкования сновидений и симптоматики сексуальных извращений до философского переосмысления медицинской теории и практики в целом. Его воззрения оказали значительное влияние как на развитие швейцарской психотерапии, так и на многочисленных психоаналитиков в США.
Босс полагал, что нет никакого смысла говорить о существовании чего бы то ни было, если нет того, кто "высвечивает" это сущее, т. е. без человеческого восприятия нет и любого предмета. "Вот почему мы никогда не можем знать, что было, когда еще не появился человек. Мы не можем даже решить, правильно или нет утверждать, что Альпы пребывали здесь до того, как появились первые человеческие существа. Строго говоря, мы никогда не можем сказать, что было до человека" (цит. по: Руткевич, с. 147). Человек и мир друг без друга не существуют, они конституируют друг друга, будучи, собственно говоря, единым "бытием–в–мире". Согласно Боссу, в "открытости" человека бытие получает возможность проявить себя, но сама эта "открытость" возможна лишь благодаря тому, что бытие открывается человеку.
Необходимо отметить, что единство человека и мира понимается как их мистическое слияние. Человек более не "конституирует" сущее, а служит получателем "послания" бытия, да и сам он "послан" в мир, чтобы бытие могло "открыть" себя. Соответственно человеку нужно освободиться от всех предзаданных интерпретаций и "вслушаться" в "язык бытия", позволяя тем самым "говорить" самому бытию.
Цель "экзистенциального анализа" Босс видит в излечении от неврозов и психозов посредством преодоления всех предвзятых понятий и "субъективистских" интерпретаций, заслонивших бытие от человека. По его словам, необходимо постигнуть "непосредственно данные объекты и феномены человеческого мира", т. е. феноменологически описать изначальный уровень соотнесенности человека с миром, отбросив объяснительные конструкции, искажающие непосредственную данность феномена. Отметим, что к таким конструкциям Босс относит, в частности, психоаналитический понятийный аппарат. Согласно его точке зрения, речь должна идти не о бессознательных влечениях, а о "сокрытом" для личности, лежащем за горизонтом ее суженного способа видения. Результатом такой "сокрытости" могут быть психосоматические симптомы, поскольку неосознаваемые и невербализируемые отношения с миром выражаются на "телесном языке".
Фундаментальным принципом, лежащим в основе психотерапии, должна быть полная "открытость" пациента. Босс предписывает своим пациентам то отношение к миру, которое Хайдеггер, вслед за средневековыми мистиками, обозначал понятием Gelassenheit (состояние человека, "позволяющее быть как есть" всему проявляющемуся). Таким образом, невротики и психотики страдают от отсутствия спонтанности, жесткой заданности реагирования, ограниченности видения мира. Поэтому главным условием успешного лечения служит "позволение быть как есть" всему, что проявляется в жизни.
Особое значение Босс придает тому, что он называет "позволением пациенту вновь стать ребенком", чтобы затем, шаг за шагом, пройти путь к зрелости. Некоторые его пациенты начинали буквально с "нуля", с соски, кукол и т. п. Босс считает, что, позволив пациенту вернуться в раннее детство, психотерапевт высвобождает потенции, которые в свое время были задавлены жесткими семейными и социальными ограничениями. Поскольку многие его пациенты в детстве были лишены любви, доверия, безусловной уверенности в своей значимости для окружающих, то достижение этого базисного уровня в отношениях между психотерапевтом и пациентом представляет собой первый шаг психотерапии. В душе каждого невротика продолжает жить маленький ребенок, которому не давали проявить себя во всей спонтанности чувств.
По Боссу, психотерапевт должен заменить родительский авторитет, помочь пациенту освободиться от прежних абсолютизированных ограничительных норм. Те новые ценности, которые должен обрести пациент, определяются обязательством, принятым пациентом по отношению к бытию. "Понять человека как служителя и хранителя истины… значит освободить его от эгоцентрического самовосхваления, автономии и автаркии субъективистских мировоззрений. Точка зрения аналитика Dasein возвращает человеку его достоинство: он является посланником того, что лежит в основании всего сущего; посланником, который послан в свою жизненную историю с возложенной на него задачей дать истине… проявиться настолько, насколько это возможно в данном времени и месте" (цит. по: Руткевич, с. 152). Психотерапевт показывает пациенту, что все его нормы, ценности абсолютно субъективны, зависят от других людей и внешних условий. В результате пациент избавляется от своего "самодовольного убеждения в том, что он или псевдоморалистские традиции его окружения имеют право определять, кто он, – и вещи сами раскроются для него" (цит. по: Руткевич, с. 153). Таким образом, психотерапевт выступает лишь как представитель бытия, он не навязывает пациенту свои ценности взамен старых, но является абсолютным авторитетом, перед которым пациент осознает свои обязательства.
Наряду с психоанализом Босс подвергает критике и гуманистические течения в психотерапии, считая их излишне антропоцентричными, рассматривающими человека в отрыве от бытия и мира. Гуманистические психотерапевты, по его мнению, слишком часто говорят о раскрытии и реализации индивидуальных потенций человека, совершенно не обращая внимания на социальные отношения и, как следствие, сводя процесс психотерапии к обучению людей контактировать друг с другом.
Между тем у человека, согласно Боссу, нет внешнего и внутреннего. "Бытие–в–мире" – это целостный феномен. Поэтому никаких собственных потенций и задатков у человека нет, все в бытии и от бытия. Не нужно учить пациента вступать в контакт с окружающими – человек изначально находится в "открытости", "событии" с другими. Сами усилия при вступлении в коммуникацию свидетельствуют о том, что эта "открытость" блокирована. Волевые усилия, обучение технике коммуникации, групповая психотерапия и т. п. могут только ухудшить положение пациента. Нужно не обучать коммуникации, а снять барьеры, блокирующие изначальную "открытость". Сделать это можно только на пути "позволения быть как есть".
Психоанализ и "гуманистические" формы психотерапии неприемлемы для Босса еще и потому, что заглушают то, что он, вслед за Xайдеггером, называет "голосом совести", "зовом". Возникновение "экзистенциальной виновности" у человека связано с тем, что он "вовлекает свою экзистенцию лишь в одно из мириад своих возможных отношений… не следует своему мандату осуществлять собственные возможности" (цит. по: Руткевич, с. 149). Босс пишет: "…Человек изначально виновен. Его изначальная вина берет начало с рождения. Именно тогда он начинает быть в долгу перед своим Dasein, насколько это касается его способностей и возможностей жизни. В этом смысле человек остается виновным всю свою жизнь – т. е. должным в отношении всех требований, уготовленных будущей его жизнью, до последнего дыхания. каждое действие, каждый выбор означают отвержение других возможностей, также принадлежащих человеческому существованию в данный момент. Экзистенциальная вина человека состоит в невозможности выполнить наказ реализовать все свои возможности" (цит. по: Xолл, Линдсей, с. 273). Исходя из этого, Босс приходит к достаточно спорному (и, добавим, рискованному с клинической точки зрения) выводу о том, что невротик и психотик должны непрерывно переживать собственную виновность.
Босс отвергает и любые учения о символизме бессознательного. Вместо этого он предлагает теорию, согласно которой в сновидениях нет никакой символики, ибо в них непосредственно выражается целостное "бытие–в–мире", даже если сам индивид об этом не догадывается. Например, появление образов животных в сновидениях свидетельствует о наличии у человека "животных" импульсов; образ змеи выражает наличие страха или другой непосредственной эмоциональной реакции по отношению к змеям.