В данной связи также необходимо отметить, что с формалистических позиций легальная градация отраслей законодательства в Российской Федерации до года, завершающего прошлое столетие, действительно имела место. Но отражалась она не в основном законе государства, а в Указе Президента РФ "Об общеправовом классификаторе отраслей законодательства" [213] . Содержание этого документа также вызывало многочисленные вопросы. Например, с позиций его формальной (буквальной текстовой) трактовки, основы конституционного строя представляли бы собой самостоятельную статутную отрасль, а, в частности, Конституция Российской Федерации и государственная символика – по всей видимости, статутные институты (так как подотрасли в системе законодательства выделять не принято). Вместе с тем подобная интерпретация не учитывала бы цели документа (систематизации правовой информации), которая особенно значима с учетом того, что акт являлся именно классификатором (т. е. содержал кодированное распределение существующих и возможных нормативных правовых документальных данных).
Как видится, по своей сущности Указ "Об общеправовом классификаторе отраслей законодательства" был направлен именно на общегосударственную формализацию учета нормативных правовых актов, а не на определение отраслевой конструкции законодательства. В настоящее время "идея" названного документа, причем и по части содержательного наполнения (что наиболее важно), и касательно формального выражения, отражена более четко и представлена уже Указом главы государства "О классификаторе правовых актов" [214] . Схожесть этих двух актов и наличие в последнем из них таблицы соответствия рубрик классификатора правовых актов и "общеправового" классификатора "отраслей законодательства" лишь подтверждают верность нашей гипотезы о сути и телеологическом значении утратившего в 2000 г. юридическую силу акта главы государства "Об общеправовом классификаторе отраслей законодательства".
Таким образом, можно констатировать, что, вопреки встречающемуся в юридической литературе суждению, Конституция Российской Федерации (равно как и иные нормативные правовые акты отечественной правовой системы) классификации отраслей законодательства не содержит. В российском "высшем" статуте наличествуют лишь указания на области законодательствования. Они обозначаются в нем в "увязке" с традиционным для "союзного" государственно-территориального устройства установлением предметов введения 1) самой федерации, 2) таковой и ее субъектов и 3) только лишь последних.
Утверждения же о том, что основной отечественный акт общегосударственного уровня отображает структуру законодательства, могут восприниматься лишь в относительном (направляющем, ориентирующем) значении и при условии трактовки вопроса с позиций юридико-источникового (а не отраслевого) конструкционного среза. И то, даже в последнем случае, речь все же скорее должно вести о требуемом структурировании и иерархическом соотношении данных писаного нормативного юридического пласта , а не о структуре законодательства (нормативных правовых актов) в непосредственном значении.
Сомнительным представляется и возможность конституционного определения правовой системы, так как последняя представлена далеко не только легально установленными положениями, является гораздо более объемным (широким) феноменом и не подлежит "охвату" посредством какого-либо нормативного правового акта (пусть даже и с высшей юридической силой).
Вместе с тем представляется, что "путаница" в определениях отраслей права, законодательства и законодательной деятельности вызвана, помимо неоднозначности самих корреспондирующих понятий, также множественностью и нечеткостью данных легального толка. В данной связи хочется сказать, что постоянное возрастание числа "отраслей" позитивного права, а также правовых норм, отображенных посредством статутного и подзаконного нормативного правового материала, заставляет нас обратиться к выраженному еще Г.Ф. Шершеневичем указанию на то, что "рост общественных отношений и увеличение их социальной силы принимает угрожающее для государства направление, и ему приходится прилагать все большие усилия на то, чтобы сдержать напор вызванных им же самим сил." [215] .
При этом общественные отношения (социальное поведение), составляющие содержание (предмет) правового регулирования, действительно нуждаются в определенном упорядочении, необходимом как для оптимизации функционирования юридической ткани, так и для удобства изучения, органичности исследования, поиска оптимальных путей оказания на корреспондирующее общение юридического воздействия. Первым этапом подобного упорядочения, систематики должно выступать познание соответствующего предмета. Отсюда принципиально важной проблемой научного и практического свойства является определение круга тех общественных отношений, которые подлежат правовой вообще и законодательной в частности регламентации. Необходимо учитывать и то, что концепция системы объективного права должна быть адекватна одновременно и сущности самого корреспондирующего явления, и динамике социальной среды.
В этом смысле можно только удивляться, почему вопрос о внеотраслевом правовом регулировании не получил в отечественной юридической доктрине последовательной концептуальной проработки. Познание права не может быть поставлено в исключительную зависимость от классификационного разграничения. Ведь при всем многообразии научных позиций право всегда рассматривалось, и в объективной действительности выступало, единым, цельным регулятором общественных отношений. Таким образом, общий предмет правового воздействия не зависит от наличия или отсутствия какой-либо умозрительной конструкции; он не "привязан" к отраслевой модели права, законодательства и (или) статутотворчества.
При этом в любом случае, при любом подходе и (или) модели концентрированное и наиболее значимое выражение права отражается именно в его принципах. Поэтому, обращаясь к тематике систем права и законодательства, нельзя не уделить внимания также и вопросу о сочетании свойственных таковым основных начал.
По указанию И.Н. Сенякина: "…как важнейшая научная категория принципы права представляют собой единство двух стержневых моментов: во-первых, они являются фундаментальными основами системы научного знания в форме методологии, теорий, концепций и т. д., во-вторых, проявляются в реальной жизни человека, в природе и обществе… Проблема же принципов законодательства ни в общей теории права, ни в отраслевых науках не получила должного освещения. Это объясняется во многом тем, что их зачастую смешивают с принципами права, так как последние находят свое непосредственное выражение в действующем законодательстве… Можно говорить о двоякой природе и принципов законодательства. С одной стороны, они объективированы влиянием на них принципов права и в определенной мере повторяют их, а с другой – субъективированы волеизъявлением законодательного органа. Законодательству присущи… свои принципы, отличающие их от правовых." [216] .
Наличие как объективной, так и субъективной составляющей в законодательных принципах отмечается и иными исследователями [217] . В отношении же непосредственно самих принципов права совершенно верным представляется указание на то, что "наука не "придумывает", а "открывает" заложенные в праве принципы, показывает их роль, значение и функционирование." [218] .
В ряде случаев, как видится, из-за сложности, многогранности, исключительной значимости, универсальности, емкости и одновременно абстрактности категории "принципы права" в юридической литературе встречаются попытки отграничения таковых от категории "правовые принципы". Здесь позволим себе заметить, что, как мыслится, после разграничения понятий "система права" и "правовая система" попытки "перемещения слов" при акцентировании внимания на тех или иных смысловых гранях правовых явлений и феноменов стали в определенной степени "популярны" (именно так, например, по нашему суждению, обстоит дело в отношении понятий "форма права" и "правовая форма", "принципы права" и "правовые принципы"). Вместе с тем такая практика не видится нам надлежащей, ибо во многом является искусственной и даже тогда, когда по содержанию разграничение действительно допустимо (а следовательно – требует поиска нового, но не "переделки" имеющегося термина), она все равно способствует смешению восприятия. Кроме того, применительно именно к рассматриваемой нами проблематике, отметим, что в отличие от правовых идеалов, основоположений правового сознания (в их узком значении) принципы права являются системными компонентами корреспондирующего явления.
Как верно указывает И.Н. Сенякин: "попытки… различить принципы права и правовые принципы вряд ли оправданны… Вряд ли есть смысл выделять принципы правосознания (правовые принципы), поскольку принципы права – это не что иное, как идеи, которые как раз и являются составной частью правосознания. Кроме того, и терминологически их различить невозможно, ибо принципы права являются не только идейно-политическими, но и нормативными началами права. В зависимости от видовой принадлежности принципа… он может находить свое выражение в различных структурных элементах системы права… В этой связи весьма важной остается проблема законодательного закрепления принципов права… Сторонники "узкого" понимания правовых принципов полагают, что они должны быть выражены только законодательно… Представители "широкого" их понимания считают возможным закрепление принципов не только в специальных нормах, но и другими способами… Третьи предлагают закрепление правовых принципов в преамбуле того или иного закона… Данная точка зрения заслуживает особого внимания, ибо законодатель явно недооценивает роль преамбул как важнейшего структурного элемента нормативного правового акта." [219] .
Действительно, в настоящий момент в законодательных актах (особенно кодифицированного толка) принято указывать на основные начала той или иной ветви законодательства. Вместе с тем формализация правовых принципов вполне может выражаться и через преамбулу нормативного юридического акта, с практических позиций указывая тем самым на подчиненность основным началам всех остальных положений соответствующего документа (а также нижестоящих по иерархии актов).
Это особенно важно как с практико-ориентирующих, так с правопросветительских позиций, ввиду объективного превалирования сугубо практического (прикладного) и обыденного, эмпирического правового восприятия. Кроме того, данный способ правопросвещения является одновременно и нормативно-официальным, и емким, не требующим большого объема времени, места (пространства для размещения информации), финансирования.
В свою очередь, принципы законодательства в ряде случаев определяют как "исходные технико-юридические начала построения как отдельно взятого нормативно-правового акта, так и системы российского законодательства в целом, посредством которых осуществляется ее эффективное функционирование. Обеспечивается наиболее полное и точное отражение в ней требований правовых принципов." [220] . Здесь стоит выразить мнение о том, что принципы законодательства должны представлять все же не столько технико-юридическую, сколько нормативную правоотображающую категорию. Это обусловлено тем, что основные начала законодательства должны отражать принципы права, проецировать их в легальной ткани. Технико-юридическая составляющая носит при этом хотя и весьма важный, но все же только обслуживающий, а не исходный, сущностный, непосредственно содержательный характер.
Далее, в контексте тематики соотношения систем права и законодательства весьма важным и интересным представляется вопрос и об объеме (широте) корреспондирующих внутренних упорядоченностей. Таковой имеет значение потому, что без его решения очень трудно определить область и характер практического действия систем права и законодательства, выявить в них сходства и различия. Без последнего, в свою очередь, невозможно надлежащее установление содержательного наполнения, формально-юридического отображения и функциональной роли интересующих нас строевых рядов юридического толка; по меньшей мере, сложно обнаружить их общие и особенные свойства, и, в конечном итоге, принять обоснованное решение о необходимости их отождествления либо последовательного размежевания.
В юридической литературе встречается указание на то, что система законодательства шире системы права. В его обоснование говорится, что если внутреннее упорядоченное строение права содержит данные исключительно о правовых нормах, то аналогичный ряд законодательства охватывает также положения технического, технико-социального, программного и иного не нормативного и (или) не правового характера [221] . Такое суждение представляется односторонним ; ибо отражает лишь один аспект объемного соотношения систем права и законодательства и не затрагивает иных проявлений оного.
Например, анализируемое утверждение никоим образом не учитывает предметного и юридико-источникового сочетаний внутренних рядов права и законодательства , в то время как именно они будут свидетельствовать в пользу большей широты уже именно системы права.
Так, система права представлена правовыми нормами, выраженными не только посредством нормативных правовых актов и нормативных правовых договоров (которые, хотя и приняты к выделению в качестве самостоятельного вида юридического источника, воспринимаются нами все же в качестве разновидности именно актовой формы отражения правовых норм), но и через правовые обычаи, юридические прецеденты (административного и судебного толка), имеющие юридическое значение религиозные нормы (в соответствующих правовых системах). Таким образом, если рассуждать о широте систем права и законодательства (нормативного правового материала) с позиций "представляющих" их форм юридического выражения права, то первая "становится" гораздо более объемной.
Далее необходимо отметить, что представляющие систему права внестатутные правовые формы имеют (равно как и положения юридических источников иных видовых принадлежностей) определенное содержание. Наличествующие в них (также, как и выраженные в писаном праве) общеобязательные формально-определенные правила поведения обладают неким предметным действием, направлены на регламентацию какой-либо подверженной юридическому воздействию части социального общения. С этих позиций вновь получается, что широта системы права "значительнее", нежели у такого же показателя одноименного законодательного строения, так как охватывает более обширный (во всяком случае, именно с позиций своего объема) предмет юридического регулирования (проявляющийся в различных правилах поведения, предназначенных для адресатов норм права).
По небезосновательному мнению O.E. Мешковой, "традиционно ставится вопрос о соотношении системы права именно с системой законодательства. Последняя же имеет несколько определений. В узком смысле – это система законов, в широком – законов и подзаконных нормативных правовых актов. И в том, и в другом случае из поля зрения выпадает целый массив правовых норм, которые содержатся и в иных источниках права, например, в нормативных договорах, правовых обычаях, судебном прецеденте… Понятие "система источников права" было заменено понятием "система законодательства", а проблема источников права – проблемой соотношения системы законодательства и системы права.". Далее автором также указывается: "конечно, в идеале нормы права должны быть закреплены в нормативных актах." [222] .
O.E. Мешковой верно подмечено, что в рассуждениях об отраслевых конструкциях права и нормативного правового материала чаще всего не учитывается тот факт, что имеющие юридическое значение правила поведения выражаются далеко не всегда посредством статутных (и под статутных) форм.
Более того, отметим, что в конце 90-х гг. XX в. в юридической науке сформировалась даже последовательная позиция, согласно которой система законодательства понималась в существенно расширенном значении, а именно – как система источников права. Но, вместе с тем, воззрения сторонников такого подхода все равно излагаются преимущественно лишь к данным актовой нормативной правовой ткани. Часто рассуждения о трактовании системы законодательства в качестве системы источников права сопровождается и "традиционным" признанием объективности отраслевого среза системы права и, соответственно, относительной субъективности этого же среза системы законодательства.
К примеру, А.И. Бобылев (по нашему мнению, обоснованно полагающий исходным элементом системы законодательства именно статью, а не нормативный правовой акт в целом) указывает: "…во-первых, если система права – это совокупность правовых норм, то система законодательства – это совокупность источников права, которые являются формой выражения правовых норм; во-вторых, если система права отражает внутреннее строение права, то система законодательства – это внешняя видимая форма системы права; в-третьих, если система права носит объективный характер, поскольку отражает состояние общественных отношений, то система законодательства строится по иному принципу: в ее формировании значительное место занимает субъективный фактор, обусловленный потребностью юридической практики; в-четвертых, если система права представляет собой совокупность норм права, разделенных по предметному признаку (отраслям права), то система законодательства – это совокупность нормативных актов, которая строится как с учетом отраслевого принципа, так и без его учета, т. е. в одних случаях законодательство издается применительно к конкретной сфере правового регулирования, в других – закон содержит нормы различных отраслей права; в-пятых, первичным элементом системы права служит норма права…; первичным элементом системы законодательства является статья нормативного правового акта… Таким образом, система законодательства – это совокупность источников права, которые представляют собой форму выражения правовых норм." [223] .
Вместе с тем нам видится, что "проблема" источников права не может быть отождествлена с "проблемой" соотношения систем права и законодательства , так как она хотя и пересекается, но не совпадает с ней. В вопросе об источниках права (в их юридическом значении) наиболее значимыми являются именно проблемы: видового сочетания; субординационного и (или) горизонтального соотношения; взаимоувязанного и сугубо видового действия таковых и пр. При этом судебные прецеденты, вопреки указаниям O.E. Мешковой, все-таки входят в такой вид юридического источника, как правовой (или юридический) прецедент, т. е. являются в рассматриваемом качестве не самостоятельным видом, а подвидом.
В свою очередь, в вопросе о соотношении систем права и законодательного материала основное внимание приходится на выявление целесообразного, оптимального статутного выражения упорядоченных данных о правовых правилах поведения. Поэтому система юридических источников и не должна приравниваться к системе законодательства. Она представляет собой самостоятельный срез системы права.