Согласиться же с тем, что именно нормативные правовые акты всегда и безусловно являются оптимальной формой выражения правовых норм, мы возможности также не усматриваем, ибо их положения носят абстрагированный и символьный (словесный, сугубо текстовой) характер, в то время как телеология правового действия носит конкретное предназначение. Кроме того, отечественная практика актовой нормативной правовой регламентации настолько изобилует пороками, что "доверие" к данной форме выражения правовых норм оказывается существенно "подорванным". Как говорит А.М. Нечаева: "…создавать нормы права – большое искусство, но иногда нормы права могут содержать всего-навсего одну фразу, которая впоследствии способна погубить если не весь закон, то всю идею." [224] . Текстовая оформленность правовой нормы действительно может коренным образом исказить ее предполагаемое, желаемое юридико-регламентационное наполнение. В то же время прецедентное и обычное право создаются именно в процессе "живого" регулирования. Правовой же обычай, кроме того, с погрешностями лексического отображения и вовсе не увязан.
Система права превышает систему законодательства и по своему функционально-информативному значению. Так, если система статутного материала, с юридических позиций, содержит только легальные правилоповеденческие положения, то система права аккумулирует (как отмечалось ранее) не только статутные, но и неписаные профильные (специально-юридические) установления, а также данные о таковых (причем и научного, и практического, и учебного толка). Охватывает система права и положения о фактическом и должном действии правовых норм, выраженных в различных юридико-источниковых видах. Получается, что система права равна системе законодательства в совокупности с правовыми нормами, выраженными во внестатутных формах и различными профильными (доктринальными, реализационными и учебными) данными обо всех них.
В то же время по своей "массе" система законодательства действительно более объемна, нежели система права. Причем именно по той причине, указания на которую и встречаются в специализированных изданиях: система законодательства, в отличие от системы права, включает в себя (или может включать) не только собственно правовые, но и иные, в том числе и не юридические, положения. Последние относятся к интересующему нас "внутренне-упорядоченному" строению просто по факту. В ряде случаев они, как представляется, излишни. При иных же ситуациях их наличие может быть вполне допустимым с позиций целостного восприятия соответствующего материала, т. е. оправданным исходя из удобства обращения с легально-регламентируемыми данными, с юридической тканью.
Здесь уместно сказать, что современное российское законодательство включает в себя достаточно большое число положений не правового (и даже и вовсе не юридизированного) характера. Речь идет о предписаниях, которые не подпадают под категорию отображающих какой-либо из компонентов именно общественных отношений (социального взаимодействия, поведенческого (их) акта (ов)). По сути, таковые лишь прописаны в законодательстве ("приписаны" к нему), но не относимы к социальным нормам по своей природе, ибо по содержанию они носят либо социально-технический, либо и вовсе сугубо технический характер.
Для примера обратимся к недавно принятому Федеральному закону "О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в целях повышения уровня материального обеспечения отдельных категорий граждан". Значительная часть этого документа посвящена трансформации Федерального закона "О трудовых пенсиях в Российской Федерации" [225] , все внесенные изменения в который (текстовым объемом на несколько страниц) посвящены увеличению размеров базовых частей трудовых пенсий по старости и инвалидности (т. е. представлены цифровыми показателями). Как представляется, "благодаря" этому названный нормоизменяющий законодательный акт можно приводить в качестве яркого и наглядного примера того, что по своему выраженному "через бумагу" объему система законодательства может быть, действительно, гораздо более широкой, нежели "консолидированная" (объединенная, сгруппированная, "укомплектованная") совокупность положений, составляющих внутреннее строение права.
Вместе с тем для интересующей нас профильной области (системы законодательства) обозначенное не юридико-нормативное превалирование с компонентных и содержательных позиций решающего характера не имеет. Дело в том, что оно демонстрирует не сферу собственно-правового действия , и даже, как представляется, не столько тенденцию и логику легальной регламентации социального взаимодействия, сколько существующий в конкретно-исторической правовой среде юридико-технический стиль. Последний во многом обусловлен знаниями, навыками и умениями конкретных физических лиц, творящих (подготавливающих) тот или иной нормативный (либо ненормативный) правовой документ.
Также позволим себе заметить, что прочтение Федерального закона "О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в целях повышения уровня материального обеспечения отдельных категорий граждан" "наводит" на мысль о том, что перечисление цифровых показателей не должно находить своего отображения в нормативных правовых актах, так как последние предназначены для отражения именно норм права. Числовая составляющая не является элементом социальных отношений и, соответственно, должна подвергаться если и нормативному, то, во всяком случае, не законодательному регламентированию.
Более того, названный Федеральный закон (как целое) содержит крайне незначительное (особенно в сопоставлении со своим объемом) количество норм права. Нам же представляется, что в нормативных правовых актах следует отражать только принципы и (или) правила (в том числе условия и основания) установления и реализации необходимых цифровых показателей, в то время как сами последние должны фиксироваться: в случае своей модельности – в нормативных (но не правовых), а при отсутствии таковой – в правореализационных актах.
Таким образом, все сказанное выше дает нам возможность утверждать, что системы права и законодательства в лучшем случае пересекаются между собой, но не совпадают. Таково же сочетание и принципов права с основными началами законодательства. Все это смежные, "налагающиеся", но все же различные, можно даже сказать – разнопорядковые явления и феномены. Кроме того, понятие системы законодательства следует отличать от понятия системы юридических источников, форм выражения правовых норм. Последняя представляет собой один из срезов строевого ряда уже именно права (причем в отношении видовых компонентов – непосредственно самого структурного порядка). Также надо отметить, что в легальных данных отечественного правового порядка элементный состав ни одной из интересующих нас систем не фиксируется. Вместе с тем в законодательном материале содержится уровневое разграничение сфер статутотворческой деятельности, а в подзаконной документации – градация правовых актов.
Также надо резюмировать, что утверждения о том, что система права шире одноименного пласта законодательства, с позиций своей истинности носит лишь ограниченный характер. Оно верно только в отношении сравнения "бумажного" объема юридического материала актового нормативного правового толка. Исключительно в указанном контексте данные системы права действительно будут "проигрывать" статутным показателям (ввиду своего природно-правового характера), притом что в систему законодательства могут быть включены (что соответствует не должному, но истине факта) как положения не только не юридической, так даже и не собственно-социальной видовой принадлежности.
Вместе с тем система права представлена более разнообразным, нежели система законодательства, видовым "набором" объективированных выразителей правовых норм. Она включает (способна включать) правоповеденческие правила, выраженные не только в писаном нормативном юридическом материале (статутного, договорного и прецедентного, – в англосаксонских правовых системах относимого к области неписаного права, – толка), но и в различных правовых обычаях, религиозных нормах. С этих позиций система законодательства может быть шире системы права только в том случае, если в соответствующей конкретно-исторической правовой системе признаются и действуют исключительно писаные формы выражения норм права (и то при условии непричисления к таковым юридических прецедентов). Но даже при подобной ситуации с юридико-источниковых и, как следствие, содержательно-действенных (предметных) позиций система права в качестве общетеоретической категории все равно окажется более "существенной", нежели система законодательства, и по своему объему (широте), и, конечно же, по своей "наполнительной" значимости. Кроме того, система права включает не только правовые нормы, но и весьма разноаспектные данные о должном содержании , а также бытии таковых.
Отметим в завершение, что именно видовые юридико-источниковые и вытекающие из них (как аккумуляторов правовых норм) предметные показатели представляются нам ведущими при решении вопроса об объемном соотношении систем права и законодательства (по причине их специального, профильного характеризующего значения).
3.2. Отраслевые и институциональные составляющие правовой систематики
Поскольку проблематика отраслевых конструкций права и законодательства, так или иначе, является "традиционной" для отечественного правоведения, рассмотрение области правовой систематики предопределяет и необходимость ее специального, обособленного изучения. Таковое, помимо иного, актуализируется неоднозначностью количественного состава отраслевых формирований права и законодательства, их действенного и видового соотношения. Отдельного внимания заслуживает и вопрос о правовых (и законодательных) институтах (как "средних", "промежуточных" и обязательных компонентах отраслевых конструкций).
Областная градация права изначально была направлена именно на последовательное, содержательное секторное подразделение законодательного, учебного и научного материала, т. е. создавалась и рассматривалась именно с позиций своего прикладного предназначения. "История развития научных взглядов… показывает, что первоначально советская правовая наука исследовала… проблемы, связанные с необходимостью выделить основные сферы правового регулирования и тем самым обеспечить решение практических вопросов по упорядочению советского законодательства, по определению основных направлений его научной разработки." [226] . Различия между структурным строением и систематикой права при этом, за редким исключением, не проводилось. Лишь с развитием теории систем стало специально указываться, что определение в системе константных взаимных связей между составляющими частями одного и того же уровня (причем не только с "горизонтальных", но и с "вертикальных" позиций), т. е. выявление "закона связи" компонентов, позволяет обоснованно говорить о выявлении именно структурного строения той или иной социальной системы [227] .
При этом, несмотря на то что с первой половины прошлого столетия отраслевая "система" права чаще всего постулировалась в качестве "объективной", "субъективные" подходы к ее рассмотрению выражались также практически постоянно (хотя и в относительно небольшом количестве).
Например, В.К. Райхер указывал: "…система права есть научная конструкция. Она принадлежит к числу классификационных структур, систематизирующих явления природы или общества, отражающих связь и соотношение этих явлений, их виды и разновидности… Возможно… сосуществование разных вариантов системы права. Это недопустимо с точки зрения объективной теории, но не исключено с точки зрения теории, рассматривающей систему права как результат систематизации правовых норм. И факт такого сосуществования подтверждается практикой. Возможность разных вариантов системы права обусловлена тем, что правовые нормы могут систематизироваться по разным своим признакам, а также тем, что возможны вариации даже в отношении одного и того же признака, например, предмета регулирования… В свое время, выдвигая идею комплексных отраслей права, мы рассматривали их, а также основные отрасли права, как элементы "классификационной структуры системы права", как ее "классификационные звенья"… Тем самым выражалась мысль о том, что система права в составе всех ее отраслей есть результат классификаций и, следовательно, систематизации правовых норм. Поэтому., утверждение об "объективности существования" отраслей права (в том числе комплексных) являлось неточным. Оно требовало уточнения в… смысле объективности и объективизации таких произведений субъективного фактора, к каким относится система права с ее структурными подразделениями." [228] .
С.Н. Братусь, напротив, говорит, что "следует… поддержать тех ученых, которые последовательно защищают идею объективности системы права. Система права объективна… вследствие отражения в ней различных видов и сторон общественных отношений, поскольку эти виды и стороны проявляются различно в поведении людей…, кроме того, в сфере общественных отношений субъективное служит источником объективного, ибо люди одарены сознанием, волей и сами творят свою историю." [229] .
Представляется, что признание за отраслями права объективного характера во многом предопределило постановку вопроса о соотношении систем права и законодательства , "способствовало" доктринальному и (или) фактическому "стремлению" к их отождествлению, а также предопределило "сложности" размежевания таковых.
Р.З. Лившиц, небезосновательно критикуя юридическую конструкцию отрасли права, среди "порожденных" таковою недостатков отмечал тот подход, согласно которому разница между отраслью права и законодательства рассматривается исключительно с позиций несоответствия сущего должному, на основании которого: "в отрасли права концентрируется логика, обоснованность, четкость, словом, как все должно быть в идеале, в отрасли же законодательства – как фактически получилось у законодателя, не все логично и обосновано.
Если отрасль права и отрасль законодательства сочетаются – хорошо, а если нет – тем хуже для отрасли законодательства, отошедшей от своего идеального эталона… Вместо того чтобы преодолеть образовавшийся разрыв, сложившиеся конструкции системы права дают ему научное объяснение. Там, где отрасль права и отрасль законодательства совпадают, мы имеем дело с полноценными "первосортными" отраслями, а где нет, – с "второсортными" комплексными образованиями. А потом – надотрасли, суперотрасли, интегрированные суперотрасли и т. д…. Исследователи держатся за принятую систему отраслей права, хотя жизнь давно ее перешагнула." [230] .
С.С. Алексеев также выступает против чрезмерного отделения систем права и законодательства друг от друга. Но саму отраслевую конструкцию права он оценивает, напротив, уже позитивно. И даже толкует многие составляющие таковой в качестве структурных единиц права. Разницу же и сходство между отраслями права и законодательства ученый рассматривает с позиций соотношения внутренней и внешней формы. "В юридической литературе получил достаточное распространение взгляд о недопустимости отождествления системы права и системы законодательства, а также нормы права и статьи нормативного правового акта. В этом направлении строятся и рассуждения тех авторов, которые, размежевывая внутреннюю и внешнюю форму права, относят к внутренней форме систему права, а к внешней – нормативные юридические акты. Между тем, если рассматривать структуру как способ организации элементов содержания, то структура в силу единства формы и содержания не может быть оторвана от внешней формы… Нормативные акты и иные источники юридических норм представляют собой не просто нечто "внешнее", а необходимый момент в самом существовании права… Конечно, структуру права, с одной стороны, и структуру законодательства – с другой, отождествлять нельзя. Но их и нельзя отрывать друг от друга, противопоставлять." [231] .
Согласно В.К. Мамутову, система права и вовсе носит по отношению к системе законодательства вторичный характер. Соответственно, гносеология системы права сводится лишь к познанию сути действующего законодательства [232] .
Представляется, что отрасль права не сводится только к отрасли законодательства; ибо, даже "характеризуя право, как явление однопорядковое с "законом", нельзя интерпретировать это единство таким образом, будто любые законы, иные правовые акты либо их совокупность сами по себе образуют право." [233] .
В нынешнем столетии отраслевая конструкция правового строения впервые была резко раскритикована В.П. Мозолиным. Одно из достоинств воззрений ученого усматривается в том, что оценка отраслевого правового строения осуществляется им именно с позиций практической значимости (т. е. при аналитическом обращении как раз к тем аргументам, которые и выдвигались в качестве "стимулирующих" к областному дроблению). "Возможность создания единого общего понятия отрасли права оказалась утраченной. Понятие отрасли права стало настолько девальвированным, что им по существу невозможно пользоваться в практических целях (в области законодательства, правоприменительной деятельности, учебном процессе в высших юридических учебных заведениях), поэтому оно не должно применяться и при построении современной системы российского права." [234] . В конце прошлого века В.П. Мозолин также говорил: "…можно сказать, что в юридической литературе сложился известный культ отрасли права, что не вполне благоприятно сказывается на дальнейшем развитии системы права." [235] .
Состав системы права В.П. Мозолин отображает трехуровневым срезом, включающим в себя: конституционное право; основные правовые ветви; правообразования, наличествующие в отдельных секторах социальной жизнедеятельности. Основными ветвями права ученый считает гражданское, трудовое, налоговое, уголовное и процессуальное [236] .
В свою очередь, В.Б. Исаков считает, что в отказе отделения права на отрасли "есть уязвимый момент: его невозможно практически осуществить. Оно было бы своевременным, если бы нормы существовали в "плавающем виде" и по запросу абонента каким-то чудом к нему "слетались"." [237] .
Представляется, что ценность отраслевой конструкции права , относимой нами к числу юридических классификаций, заключается в соединении, обобщенном отражении данных : 1) о действующем и должном нормативном правовом материале (разновидовой юридико-источниковой принадлежности) и 2) о его реализации; а также 3) о соответствующих показателях научного и учебного толка. При этом многогранность правового воздействия и условность секторного деления предопределяют необходимость многопараметрового подхода к "вычленению" правовых отраслей.