§5. Мифологическое время и обыкновенное время в "Бхагавадгите"
Именно внутреннее мифологическое время выделяется в качестве полноправного мифологического феномена в IV посредством тройного повествования (см. схему в Лекции 4) в тексте "Бхагавадгиты". Попробуем пересмотреть схему IV, стоя как бы "над" этим временем. Повествователь всей "Махабхараты" Вайшампаяна рассказывает историю (рассказ А), рассказанную Санджаей (рассказ В), в которую включено Божественное Учение, рассказанное Кришной (рассказ С). Самое интересное в данном случае то, что изложение Божественного Учения Богом Кришной (то есть, собственно, "Бхагавадгита") длилось, как рассказывается в В, всего лишь несколько мгновений, тогда как реальный санскритский текст занимает 65 современных печатных страниц, а чтение его вслух при максимально представимой скорости, по крайней мере, два часа "обычного" времени. Предположив, что Санджая воспринимал учение сверхъестественным образом (Знз06), мы можем заключить, следовательно, что время его рассказа (Вi8) Дхритараштре было равно и синхронно времени рассказа Кришны: Bi = Bi°, в то время как для остальных персонажей, участвующих в IV и обладающих обыкновенным знанием (Зн), как и для Вайшампаяны, если бы он занялся такого рода подсчетом, и для меня как для внешнего наблюдателя, если бы я присутствовал при этой сцене, она должна была бы длиться всего лишь несколько мгновений, в течение которых мы не смогли бы воспринять целый текст.
Попробуем как-нибудь объяснить это. Например, С. П. Радхакришнан думает, что "Время остановилось, когда Кришна говорил" (Индийская философия, т. 1, глава о "Бхагавадгите"). Я же думаю, что время рассказа Кришны отличается не своей внешней длительностью, а своей внутренней способностью "держать" события, так как сверхъестественное знание можно считать содержащим время, длящееся внутри него, а время, в свою очередь, содержащим внутри себя серию событий, которые, если смотреть извне, могут продолжаться только мгновение, но если смотреть изнутри, продолжаться часы и дни, – или наоборот. (Мифологическое время здесь аналогично времени сна, в котором сложная серия событий разворачивается буквально с внешней точки зрения несколько секунд.)
§6. Феномен повествования и время
В этой связи мы могли бы предположить, что сам феномен – а не факт, потому что факт не предполагает какого-либо знания или осознания себя – повествования является времяобразующим фактором в тексте (хотя он не обязательно всегда был таковым в исторической ретроспективе). Именно осознание рассказчиком самого факта своего повествования (или его восприятия слушателями и читателями), как отличного в пространстве от повествуемого факта или события, порождает идею их различения во времени, а не наоборот. Так, мы можем сказать, что идея Времени возникает как идея различных времен, а затем идея одного однолинейного времени, протягивающегося из прошлого через настоящее к будущему, может быть рассмотрена как дополнительная или производная (не обязательно "исторически") от идеи нескольких различных времен, которая, в свою очередь, восходит к идее одновременного сосуществования различных мест внутри пространства повествования. Но при этом важно заметить, что в повествовании мы имеем особый тип текстуальной интенциональности, отличающейся от интенциональности повествуемого текста и от интенциональности содержания в тексте. Именно интенциональностью эпос, скажем, "Махабхарата" как жанр отличается от жанра священных гимнов "Вед", даже если последние включают в себя некоторые элементы первого.
§7. Сюжет VI: Мальчик Гурион вновь рождается как Талиесин. Талиесин – имя сверхъестественного знания
Есть случаи, когда мифологическое время может чередоваться со временем всего эпизода, рассказа или сюжета (то есть ?), но только при условии, если рассматриваемое сверхъестественное знание (Зн) сохраняется в течение всех превращений "личности", независимо от того, сознает ли она это обстоятельство и свои собственные превращения или нет. В валлийской сказке о Талиесине говорится: VI.2. "Ведьма Керидвен варит в своем котле волшебное зелье, которое после длящегося год кипения выделяет три священных капли. Всякий, кто выпьет их, узнает все тайны прошлого, настоящего и будущего. Колдунья изготовляет их для своего безобразного сына Мофрана. Капли падают из котла на палец Гуриона, мальчика, который помогал поддерживать огонь под котлом. Он засовывает палец в рот и затем, осознав опасность, убегает. Керидвен пускается в погоню. Гурион последовательно превращается в зайца, в рыбу, в птицу и в пшеничное зерно, а Керидвен гонится за ним соответственно в облике собаки, выдры, ястребы и курицы. В этом последнем облике она проглатывает пшеничное зерно и, по истечении положенного времени, Гурион вновь рождается от нее как волшебник и бард Талиесин".
§8. Комментарий: Талиесин как трансцендентное существо
Эту краткую версию сюжета авторы книги снабжают следующим мифологическим комментарием, который в соответствии с вышеприведенной схемой я отождествляю со знанием исследователя мифов (Знз1). [В этом случае мое собственное понимание всего фрагмента можно обозначить как (Знз2):
VI.3. "В то время как индивидуальные существа в некоторых из этих историй сохраняют свою идентичность при прохождении через различные инкарнации, Талиесин, отвечая на вопрос короля, кто он и откуда пришел, объявляет себя вездесущим существом, которое было свидетелем всей истории мира и которое будет существовать до его конца. Священные капли всего лишь дали ему возможность осознать то обстоятельство, что он присутствовал там, когда все это происходило".
§9. Мой подкомментарий: знание и самосознание – две разные вещи. Знание превращения
Таким образом, рассказчик здесь знает (Зн2) Талиесина как мудреца и барда, наделенного сверхъестественным знанием (3не), "сгущенным" во время кипения (Вм) в "капле знания" (Зн2), которое принесло ему ведение себя как одного из вечных существ (или единственного такого существа?). Именно сверхъестественное знание, будучи сверхъестественно могущественным, позволило ему пройти целый ряд превращений, но – и это очень важный мифологический момент, который мы уже затрагивали – так же, как перед проглатыванием капель знания ребенок не осознавал себя существом вечным, так и после того, как он проглотил их, он не осознавал себя мальчиком Гурионом, проходя через все дальнейшие трансформации (будучи в Ст@). Как и в предыдущих примерах, в данном случае необходимо понять, что знание и самосознание являются различными, хотя и взаимосвязанными вещами, и что очень часто состояние не-сознания является основой для превращения сверхъестественного знания в сверхъестественную способность. Говоря метафорически, сверхъестественное знание о превращении человека в животных, растения и т. д. как бы "подвешено" тут во времени, пока происходит превращение.
§10. Знание как первичный фактор и самосознание как вторичный фактор; "сам" как переменная величина
Между тем ясно, что знание и сознание себя, которые представляют в этом фрагменте два фактора – один первичный, а другой производный от него, – и порождают эту странную "мифологическую" (и метафизическую) переменную, называемую "сам". "Сам" – это то, что сознает себя в предыдущем состоянии или состояниях и в нынешнем как одну и ту же сознательную "самость". [В некоторых мифологиях "состояние" будет означать "жизнь", в других – "перерождение", "реинкарнацию" и т. д]. То есть, в конечном счете именно нормальное или "естественное" знание определяет самоотождествление предыдущих состояний существования в любых его формах, телах и т. д. Говоря мифологически, "сам" – это простая функция знания, действующая через состояния сознания (включая и состояние не-сознания).
§11. Знание события и событие знания
Когда Талиесин говорит (там же, стр. 330):
VI.4. "Я был учителем всего христианства, я буду на земле до Судного Дня, и неизвестно, что есть моя плоть – мясо или рыба", – это перекликается с само-откровением Кришны (в "Бхагавадгите"), существующего во все времена и во всех мирах и проявляющегося в различных формах – божественных, человеческих, животных и т. д. Хотя, конечно, для него не неизвестно, чем была его плоть, так как она была создана Его Божественной Силой Иллюзии (Майя). [Впрочем, можно предположить, что именно капли, проглоченные чудесным мальчиком, и есть Талиесин как концепция вечного, неизменного и трансцендентного знания, сверхъестественно передаваемого от одного меняющегося тела к другому, чтобы обрести самосознание и проявиться как личность в барде Талиесине]. Во фрагменте VI.4 мы вновь сталкиваемся с ситуацией, когда знание (3нi) сообщается как общее и не относится к конкретным сверхъестественным изменениям, не выражается (или, опять-таки, не "превращается") в них. Потому что здесь Талиесин, отвечая на вопрос "Откуда пришел еси и камо грядеши?", передает королю общую идею, своего рода результирующее знание, не обязательно относящееся к какому-либо мифологическому (в нашем смысле) событию. А точнее, сверхъестественное знание, передача которого сама по себе есть событие (Сб0). В этом случае (как и во многих других) мы имеем дело с событием знания в противоположность, так сказать, знанию события в мифологической ситуации (например, все содержание "Бхагавадгиты" можно рассмотреть как событие передачи Кришной знания Арджуне, пересказанное Санджаей царю Дхритараштре, и т. д.).
§12. Ситуация и событие в терминах знания. Ситуация как мифологическая абстракция
Различие между понятиями ситуации и события в нашем герменевтическом понимании мифологии основывается и в данном случае на разнице между двумя знаниями, предшествующими этим понятиям. Потому что событие (Сб) первоначально производно от знания внутри мифологической ситуации (Стм) или же от знания о событии – Зн1 и/или Зн2 -> Ст, в то время как ситуация ограничена знанием самого герменевта (Знз -> Ст), который сам выбирает текст для понимания и определяет при помощи довольно произвольной сегментации границы мифологической ситуации.
Теперь я перехожу к фрагменту, в котором изложение Учения оставляет не слишком много места для мифологического сюжета, но способ, при помощи которого оно представлено (близкий к тому, как представлено учение в "Бхагавадгите"), может быть понят герменевтически посредством понимания точек зрения и состояний сознания внутри текста. Само Учение представлено в нем настолько общо, насколько может быть представлено любое учение. Его общесть, универсальность резко контрастирует с крайней конкретностью его представления. Я думаю, что этот фрагмент следует прежде всего рассматривать как мифологический по содержанию, а не как метафизический или теологический. При этом я постараюсь показать относительный характер и предметную ограниченность мифологии как подхода к содержанию текста вообще.
2. Это нельзя делать до бесконечности; сюжет другой истории об Индре: шествие муравьев
VII. 1. "Убив огромного змея Вритру, Индра поручил Вишвакарману, Божественному Зодчему, перестроить Небеса. Вишвакарман завершил строительство Небесного Города за один полный год. Этот роскошный город, украшенный чудесными жемчугами и алмазами, был поистине прекрасен. Нет, не нашлось бы ему в мире равных. Но Индра все же не был удовлетворен, и велел вновь и вновь строить его и перестраивать. Что было делать бедному Зодчему? С удрученным сердцем, испросил он защиты у Брахмы, который, уже зная цель его прихода, обратился к нему так: "О Бог, завтра закончатся твои труды". Услышав это. Божественный Зодчий тотчас возвратился на Небеса Индры.
2-3. После этого Брахма направился в рай Вишну, Вайкунтху, поклонился Хари и изложил просьбу Вишвакармана. Хари утешил Брахму, отослал его назад в Брахма-локу, принял образ ребенка и подошел к вратам Небес. Он был маленького роста и улыбался как ребенок, но был умнее и мудрее старца. Хари подошел к воротам обители Индры и сказал стражу: "О страж, поскорее ступай к Индре и скажи ему, что к воротам подошел брахман и хочет видеть его". Индра поспешил и увидел мальчика-брахмана, улыбающегося и исполненного сияния Брахмы. Он поклонился Хари, и Хари дружески благословил его. Затем Индра спросил его: "О Господин, поведай мне, зачем ты пришел?" Брахман, который был Учитель Всех Учителей, превосходящий даже Брихаспати, отвечал ему так: "О Царь среди богов, я слышал о строительстве твоего чудесного города и я желаю знать, как много лет ты хотел бы еще потратить на это строительство, и сколько еще мастерства должен употребить для этого Вишвакарман? О лучший из богов, ни один Индра до тебя, ни с кем из Вишвакарманов не был способен построить такой город!" Индра, опьяненный нектаром победы, громко засмеялся и спросил: "О мальчик-брахман, открой же мне, пожалуйста, сколько ты видел Индр и Вишвакарманов, и о скольких тебе приходилось слышать?" Тогда уже сам мальчик-брахман засмеялся и сказал так: "Дитя, я знаю твоего отца, Праджапати Кашьяпу, и твоего деда Маричи, великого подвижника. Я знаю и господа Брахму, вышедшего из пуповины Вишну, и я знаю доблестного Вишну, покровителя Брахмы. О царь среди богов, я знаю и об ужасном разрушении мира, превращающем его в огромную массу воды, лишенную всех существ. Действительно, никто не может сказать, сколько всего есть видов творения, или вселенных, или эонов, и сколько в каждой из этих вселенных есть Брахм, Вишну и Шив. О царь среди богов, возможно исчислить песчинки или капли воды, но никто не может подсчитать число Индр. Жизнь Индры продолжалась семь юг, в соответствии с Божественным исчислением, а период, охватывающий
2-8. Индр, равен одним суткам Брахмы. Жизнь Брахмы, согласно этому счету, состоит из 108 лет Брахмы, а число Брахм, и тем более Индр, бесконечно. Никто не может исчислить эти вселенные, каждая из которых содержит в себе Брахму, Вишну и Шиву. Как ладья плывет по водам мира, так и Брахманды (Яйца Брахмы) плывут по чистым водам, поднимаясь из волосяных пор на коже Махавишну. Подобно порам Махавишну, вселенные,
4. которые содержат множество подобных тебе богов, неисчислимы". Когда лучший из всех говорил это, он увидел, что по дороге ползет рой муравьев, по виду напоминающий натянутый лук. При виде их брахман громко засмеялся; но ничего не произнес. Услышав смех мальчика-брахмана, Индра удивился. Его нёбо, губы и горло пересохли, и он вновь спросил: "О брахман, отчего ты смеешься? И кто ты, скрывающийся в образе мальчика? Ты кажешься мне океаном доблестей, сокрытым от меня вследствие заблуждения". Брахман-мальчик так сказал ему: "Я засмеялся от вида этих муравьев. Причина этого таинственна. Не вопрошай меня о том, что содержит в себе зародыш грусти и в то же время является плодоносным источником мудрости. Эта тайна – как топор, подрубающий корни мирового древа, но она же и дивный светильник для тех, кому застит глаза темнота неведения. Редко могут проникнуть в нее даже Йоги, о которых говорят Веды. Это – тайна, посрамляющая гордыню глупцов". Индра, у которого пересохли губы, нёбо и горло, снова взмолился: "О сын брахмана, открой мне сейчас же эту древнюю тайну, рассеивающую заблуждение подобно светильнику мудрости. Я не знаю, кто ты есть, скрываясь под обликом мальчика; ты кажешься мне воплощением всей мудрости". Хари отвечал:
5. "О Индра, сейчас я видел муравьев, идущих в ряд, один за другим; каждый из них был однажды каким-то Индрой, в силу своей кармы. Теперь в течение времени, после многих рождений, эти создания достигли состояния муравьев.
6. Люди, ведомые кармой, идут либо в чистейший рай Вайкунтха, либо в обители Брахмы или Шивы, либо на Небеса, либо в место, подобное Небесам, либо в преисподнюю. Только в силу кармы люди рождаются вепрями или мелкими животными, выходят из чрева самки зверя или из яйца птицы. В силу кармы человек достигает утробы насекомого, переходит к состоянию дерева, или к положению брахмана, или бога, или Индры, или Брахмы; стяжает счастье или горе, становится господином или слугой. В силу кармы он как бы восходит или нисходит по лестнице существ, становится царем, или тяжко заболевает; обретает красоту или уродство, или становится чудовищем. Эта карма проявляется через характер и привычки существ. Мысль, только что изложенная мною, ведет к счастью и конечному благу. Она содержит суть всех вещей и помогает человеку пройти океан преисподней. Смерть, ниспосланная Временем, стоит во главе всего, ибо все одушевленные и неодушевленные объекты в мире, о Индра, преходящи как сон. О Индра, добро и зло, посещающие человека, лопаются, как пузырьки воды. Вот почему мои слуги не привязаны к ним".
Услышав все это, царь богов показался себе совсем незначительным и жалким.
7. Тут вдруг явился пред ними неизвестно откуда один очень старый отшельник. Великий Муни был одет в кожу черного оленя, на голове у него были клочья спутавшихся волос, а на лбу – светлая отметка. На груди у него был кружок волос, а голова его была защищена от солнца травяным зонтом. Было видно, что часть волос на груди была с корнем выдрана. Муни сел и стал недвижен подобно каменной глыбе.